Страница 8 из 109
Городская элита, элита банкиров была никак не буржуазной. «Банкир или крупный негоциант становится меценатом, поднявшись над буржуазией, примкнув к княжескому обществу, которому он служит, или же, но это случалось крайне редко и лишь в некоторых крупных городах Италии, наделяя коммуну, сообщество, в управлении которым он участвует, величием, придав ему imperium государей, а также атрибуты куртуазной аристократии».
Рыцарские и даже религиозные ценности в этом обществе становятся иными. «<...> Для священников так же, как и для правителей и крупных банкиров, существовали одни и те же культурные модели. Они были организованы вокруг двух принципов, двух образцов поведения и мудрости: рыцарства и священства. <...> В XIV веке увеличивается число тех, кто входит одновременно в обе группы. Представители духовенства, погруженные в мирские заботы, постепенно приобретают светские привычки, некогда подобавшие лишь тем, кто занимался военным ремеслом, с другой же стороны, появились milites litterati, рыцари образованные, то есть способные постигать книжные знания и проявляющие интерес к научной культуре. Княжеские дворы, где на духовенство и рыцарей возлагались одни и те же задачи, от которых, следовательно, ожидали равных умений, стали центром сближения двух культур».
Рыцарские ценности, уходившие из реального мира («реальная жизнь треченто — это дикая война, пожары, насилие, вооруженные грабежи, мир, живущий по разные стороны крепостных стен, ощетинившихся копьями, среди разграбленных и разрушенных деревень»), остаются общеобязательными: «<...> цвет аристократии, лучшие люди того времени были обязаны, к их глубокому сожалению, сражаться, соблюдая правила куртуазного кодекса. <...> Самые кровавые командиры наемных солдат соблюдали при дворе правила куртуазной любовной игры. В тот самый момент, когда экономическое развитие начало приводить к разорению семей старой аристократии, когда прежняя знать опустилась ниже уровня, который занимали некоторые выскочки, разбогатевшие во время войны — в результате финансовых махинаций или на службе у высокопоставленных особ, в тот самый момент, когда рушились прежние иерархии, начали складываться символические и бессмысленные образы прежнего порядка, которые, однако, весьма успешно способствовали соблюдению правил игры. <...> Для новых людей единственным способом проникнуть в светское общество было проявить в любовных и военных делах совершенное знание правил и безукоризненное их соблюдение. Вокруг отваги и куртуазности в то время сформировался настоящий религиозный культ, единственный, который еще имел власть над сердцами, нашедший развитие в праздниках и зрелищах, в которые превратились сражения, на турнирах и ночных балах. Именно поэтому в XIV веке высокое искусство перестало ориентироваться на церковную литургию, начало отвечать потребностям светского кодекса поведения и, тем самым, закрепило его, немало способствуя его успеху. Быть может, главным новшеством в искусстве того времени стало открытие пышной рыцарской культуры».
Но это не единственный путь распространения светских основ культуры. «В среду богословов-профессионалов, в мир университетских преподавателей светский дух проникал иными путями». Этих путей было два. «Христианство XIV века все сильнее склонялось в мистицизм <...> Эта религия, став гораздо более личной, в значительной степени утратив общественный характер, начала отделяться от духовенства. Основным религиозным актом стал теперь поиск Бога в любви, на первый план вышла надежда на соединение, на "брачный союз" самой сокровенной части души каждого человека <...> и божественной субстанции, ибо союз этот заключается в таинственной беседе. И, следовательно, какой же здесь может быть роль священнослужителя? Теперь его задача — не богослужение, так как верующий уже не может переложить на другого совершение молитвы, а должен постепенно достичь внутреннего озарения путем приобретения собственного опыта, личного постижения Слова Божия, ежедневного подражания Христу. Миссия Церкви — больше не проповедь, не объяснение. Она ограничивается медитацией и тем, что подает верующим собственный пример. Через священника на верующих нисходит благодать Божия, он свидетель Христов. Требования к священнику выросли, его отношение к власти и богатству не должно противоречить его новым функциям». Таков взгляд на религию и Церковь мистиков.
Другой путь — путь оккамизма. Растет популярность учения Уильяма Оккама, который «прежде всего выступал за строгое разделение духовного и светского. Область первого, сердце, остается под духовным контролем очистившейся Церкви. Что же касается области разума, здесь, напротив, следует избегать любого церковного вмешательства. Это учение предполагало освобождение науки из-под гнета Церкви и в то же время освобождало ее от влияния различных метафизик, в частности Аристотелевой системы. <...> Новый путь, побуждавший к непосредственному, критическому, свободному от влияния любой заранее принятой системы взглядов исследованию каждого отдельного явления, оказался необыкновенно плодотворным. Этот путь подразумевал, что факты следует представлять такими, какие они есть, во всем их многообразии, символ абстрактной идеи уступал место истинному образу того или иного явления тварного мира. Учение Оккама напрямую способствовало тому, что в искусстве принято называть реализмом».
Впрочем, перемены в религиозности заключались не только в этом. «<...> Христианская религия в конце концов перестала ограничиваться ритуалами и быть делом лишь священнослужителей. В XIV веке она стала привлекать к себе народные массы. <...> Начался период избавления от влияния Церкви. Однако это не было отходом от христианства. Наоборот, к христианству проявлялся все более сильный интерес, отношение к нему становилось более личным, более глубоким благодаря распространению и укоренению в сознании евангельского учения. До тех пор в Европе существовала только видимость христианства. Лишь очень немногие действительно жили в соответствии с учением Христа. С кардинальным изменением отношения к миру христианство становится народной религией. <...> В новом христианстве миряне уже не молчаливые и бессознательные зрители богослужения. Все члены светского общества, знать <...>, рыцари-грабители <...>, итальянские банкиры <...>, ганзейские купцы, владельцы крупных ферм и даже городские ремесленники в соответствии со своими возможностями участвовали в религиозной жизни. Художественное творчество было одной из составных частей этой жизни. Служа прославлению, горячему поклонению, выразившемуся в жертвенности, в неприятии богатства, в надежде заслужить милость Господа или спасительное заступничество, художественное творчество более чем когда-либо выполняло религиозную функцию». Поскольку «главное место занимали личные духовные достижения — молитва, благоговение сердца и постепенное восхождение души к Богу <...>, обретают смысл новые формы религиозного искусства».
Одна из таких форм — новые городские храмы. «Новая архитектура в своем стремлении привлечь как можно большее число верующих к участию в богослужении развивалась, отрицая само понятие амвона. Она разрушала любую ограду, убирала перегородки. Необходимо, чтобы каждый мог отовсюду видеть тело Христово <...> Вдоль боковых стен вытянулся ряд внутренних часовен». Эти часовни, которые строили и короли, и принцы, и религиозные братства, и цехи и гильдии, и богатые семьи, были местом как поминальных служб, так и молитвенного, духовного созерцания. Целью нового благочестия — имеются ли в виду конкретное религиозное движение devotio moderna или обновленные формы религиозности в широком смысле — «было подготовить душу к брачному союзу со Святым Духом, вести ее к Нему навстречу, оградить в решающий момент, на пороге смерти, от подстерегающих опасностей. Верующего призывали приблизиться и услышать Слово Божие, черпать в нем пишу для постоянного размышления». Это Слово Божие распространяется через переводы Библии на народные языки (с чем активно борется католическая Церковь), через проповедь, которая, в целях убедительности, становится все более и более театрализованной, через духовную драму, религиозные «спектакли». Это отражается и в изобразительном искусстве.