Страница 26 из 109
Все эти ритуалы способствовали укреплению особого образа мышления и возникновению определенных представлений о Боге. Они были двойственными, как представления о короле и сеньорах, присвоивших некоторые атрибуты монарха. Война и справедливость — меч и скипетр. Бог XI века мало чем отличался от предводителей отрядов, устраивавших засады в болотах, чтобы внезапно напасть на последних норманнских завоевателей 1000 года. Каждому надлежит примкнуть к войску, которое Бог ведет за Собой, и вместе с Ним преследовать тени, могущественные силы, о существовании которых лишь иногда дается знать в видениях, предвещающих смерть, в шорохах, наполняющих ночь, но которые, как всем известно, управляют таинственным миром. Человеческим чувствам дано коснуться лишь оболочки этого мира. Эти таинственные силы наводят ужас, перед ними нельзя устоять. Если нужно узнать, кто виновен, а кто нет, испытуемым дают в руки кусок раскаленного железа, и по состоянию ран определяют того, кто согрешил. Подозреваемых бросают в воду, ожидая, что она извергнет нечистое существо. Люди доверяются магическим силам земных стихий, к которым обращаются в подобных испытаниях как к посредникам в тяжбе добра и зла, Бога и Сатаны. Для борьбы с грехом, казавшейся простертым ниц верующим неясной и, во всяком случае, трудной, Богу нужны были люди.
Христианам XI века могущество Предвечного представлялось прежде всего актом справедливости, так же, как и крестьянам — власть хозяина их надела, как рыцарям — власть хозяина их фьефа. Бог карает. Самое распространенное Его изображение — то, которое скульпторы в конце XI века стали устанавливать у монастырских дверей: Всемогущий на троне, восседающий в окружении вассалов. Этими баронами-присяжными не всегда были апостолы. Вначале на их месте изображали старцев из апокалиптических видений или, чаще всего, архангелов, герцогов небесного воинства. Один из них, архангел Михаил, стоял близ трона подобно сенешалу: он руководил судилищем. Божий суд выносил приговоры, как и суд земных владык.
Перед лицом многолюдного собрания, на которое в этом мире возложена обязанность мирить рыцарей и гасить месть враждующих кланов, обвиняемый никогда не представал в одиночку. На суде присутствовали его друзья. Они приносили клятву и свидетельствовали о его невиновности. Ответчик всегда видел среди членов суда людей, с которыми он был связан кровными узами или клятвой верности. Он рассчитывал на их помощь. Они вступятся за него. Быть может, изменят решение суда. Вот почему люди в то время, боясь Страшного суда, так заботились о том, чтобы завоевать расположение святых. Эти герои веры составляют двор Бога. Он прислушается к их мнению. Они смогут смягчить Его гнев. Каждый может привлечь святого на свою сторону, обеспечить себе его заступничество теми же средствами, к которым прибегают на земле, чтобы заслужить чью-либо благосклонность, — дарами. «Приобретайте себе друзей на небе богатством неправедным» — эти слова без конца повторяются в преамбулах хартий, запертых в монастырских архивах и хранящих память о пожертвованиях знатных сеньоров. Святые были повсюду. Они населяли невидимое пространство, но и кое-где на земле можно было пообщаться с ними: в некоторых храмах, построенных в их честь, хранились останки их земной оболочки. Из рук церковнослужителей, наполнявших эти святилища, святые принимали милостыни, приношения, которые должны были связать их с жертвователями, на самом деле стремившимися захватить их в плен. Рыцари XI века, равно неспособные унять природную тягу к насилию и понять, чего ждет от них Господь, чувствовавшие вину, что бы они ни делали, и страшившиеся возмездия, старались дарами, сыпавшимися из их рук на бесчисленные религиозные учреждения, заслужить самое выгодное положение, когда настанет час предстать перед небесным судом.
В практике земного судопроизводства также можно было задобрить сеньоров дарами. Рыцарские суды редко приговаривали виновных к телесному наказанию. В конце разбирательства речь всегда заходила о деньгах. Подарить несколько монет означало восстановить согласие, нарушенное проступком, погасить жажду мести, которую любая агрессия вызывала не только у подвергшегося ей человека, но и у его близких и сеньора, от которого зависели мир и спокойствие. Ведь сеньор чувствовал себя оскорбленным тем, кто, совершив насилие, нарушил мир, защитником которого он выступал. Итак, решение суда обязывало виновного платить. Помимо денежной компенсации, которой ожидала противная сторона, следовало заплатить штраф, возмещавший ущерб, нанесенный нарушителем королю, графу или же владельцу замка — одним словом, всем, кто отвечал за общественную безопасность. Таким же образом приобреталось и прощение Бога. «Милостыня смывает грех, как вода гасит огонь»: благочестивые пожертвования были тогда основным делом набожного человека, христианина, раздавленного чувством постоянной вины.
Давать Богу не значило давать бедным. Кто, кроме сеньоров, не казался ничтожным в этих бедных деревнях? Нищета была общей участью. Противостоять ей можно было, обеспечив нормальное функционирование институтов феодального общества и прибегнув к щедрости, свойственной великим мира сего. Роберт Благочестивый всю жизнь был окружен бедняками. В Святой четверг, «преклонив колени, он своими святыми руками давал каждому из них овощи, рыбу, хлеб и одно денье». Двенадцать нищих сопровождали его повсюду, и, «если кто-нибудь умирал, не было недостатка в желающих занять его место, так что число их никогда не уменьшалось». Можно ошибиться в понимании такого поведения, если отделить его от символа. В действительности король-Христос разыгрывал евангельскую сцену: он раздавал освященную пищу в память о Тайной вечере, и двенадцать человек, следовавшие за ним, также были актерами — они изображали апостолов. Дары, которыми можно было умалить гнев Божий, стекались тогда в церкви. Мужчины и женщины, не вступившие в ряды воинства служителей Божиих и порабощенные злыми силами, отдавали самое ценное, что у них было. Некоторые жертвовали свои тела и свое потомство. Таким образом, особенно на территории империи, росло стадо «подданных алтаря». Ежегодно в день, на который приходился праздник святого покровителя храма, чьими слугами стали эти люди, они тянулись друг за другом к церкви, ставили на жертвенный камень корзину воска и клали символическую монету — знаки своего добровольного рабства. Каждый приносил часть своего имущества, жемчужины своих сокровищниц, и чаще всего — землю, единственную настоящую драгоценность. Пожертвования совершали по любому поводу, чтобы загладить каждый проступок, едва он был совершен. Однако лишь на пороге смерти милостыня приобретала свое истинное значение.
Представления об аде, который возрожденная монументальная скульптура в первые годы XII века живо изображала у входа в базилики, стали результатом пропаганды, различные элементы которой были задействованы к 1040 году и которая, держа мирян в постоянном ужасе, способствовала увеличению даров in articulo mortis[62]. Надо сказать, что эти дары шли на пользу не только дарителю. Умирающий думал не только о собственном спасении, но и о всем своем роде. Черпая дары из богатств, оставленных предками, он заботился также и о том, чтобы помочь душам умерших родственников. Он надеялся соединиться с ними в день Страшного суда, раствориться в восстановленном единстве бессмертной личности, которой был род и которая сообща отвечала за каждого своего члена. Неослабевавшая волна благочестивых пожертвований вызвала самое мощное экономическое движение, с трудом пробившее себе дорогу в атмосфере полной безжизненности. Не считая раздела наследства, эти пожертвования были единственным значительным перераспределением ценностей, известным в то время. Милостыни вели к обнищанию светской знати и способствовали обогащению церковной аристократии. Дары с лихвой возмещали урон, нанесенный рыцарями, грабившими церкви, и мало-помалу укрепляли фундамент духовной власти. Не учитывая огромный приток материальных ценностей, который постоянно увеличивал имущество святых и приносил их служителям растущие доходы, невозможно объяснить мощь порыва, который между 980 и 1130 годами подтолкнул Европу к новым художественным завоеваниям. Развитие сельского хозяйства стало причиной всплеска романского искусства, но оно не смогло бы придать ему такой размах, если бы рыцарство, господствующее сословие, не жертвовало бы столь самоотреченно значительную часть своего состояния во славу Божию.
62
[Совершаемые] на смертном одре [лат).