Страница 94 из 104
Несомненно, многое из того, о чем раньше люди молили Господа, теперь они ожидают от этого человека. В его бренном теле воплощена общественная устойчивость. Состоятельные люди употребляют на мирские утехи большую, чем прежде, долю своего богатства. И в первом, и во втором случае — явная десакрализация. Но в действительности линия раздела в государстве проходила, как и в Церкви, между телом и духом. По одну сторону — механизм управления, пружины и винтики которого множились, все более плотно подгонялись друг к другу, являя свою бездушную действенность; по другую сторону — пылкость народа, по-прежнему видевшего в короле исцелителя, который благодаря миропомазанию приобретает чудодейственную силу, прикосновением руки избавляет человека от болезни, если этот человек безгрешен. Несчастья военных лет со всей очевидностью обнаружили описанное расхождение.
Произошло поражение тех органов государства, которые оказались самыми хрупкими, — его домашней, чувствительной, плотской части, непосредственно окружающей личность монарха. Как бы компенсируя это поражение, приобрел большую прочность, новую силу костяк государства. Вне этого процесса оказался Парижский университет, который подчинялся божественным установлениям, Жил в тени королевской власти. Его независимость не была столь велика, какой казалась. Учиться сюда приходили в надежде сделать карьеру в одной из двух административных систем — церковной или светской; почти вся высшая и средняя бюрократия получала образование в университетских школах. Что касается мэтров, то некоторые из этих видных ученых были низкого происхождения, а выдвигались благодаря тому, что умели рассуждать лучше других. Поэтому их привлекали к рассмотрению чрезвычайно серьезных вопросов, порожденных «Великим расколом», соперничеством между властью папы и властью церковного собора. И эти ученые были недалеки от мысли о том, что они стоят на самых высоких ступенях земной иерархии. Посреди бурь, которые время от времени потрясали столицу, они выступали в качестве лиц, способных дать совет. Двор прислушивался к ним. Придворные партии, соперничавшие между собой, старались заручиться благосклонностью мэтров, которой легко было добиться, оказывая мэтрам небольшие милости, видимые знаки уважения. Они были людьми чувствительными, ратовавшими за порядок. Они трудились, как могли, ради укрепления, на уровне принципов, того политического здания, о котором мечтали, где должны были царить неподкупность и разум.
Столпом этого здания являлся парламент, страж закона, источник правосудия. В середине XIV века, когда все было шатким, король пожелал укрепить эту опору. Прежде он ежегодно назначал различное число знатоков права, клириков или мирян, для решения судебных дел от королевского имени. Но с 1345 года эти представители стали постоянными. Общее их число составляло примерно 80 человек, они распределились по различным палатам. Большинство этих людей были выходцами из благородных семей, а те, кто к таким семьям не принадлежал, довольно быстро приобретали дворянское звание. В течение века, когда смута усиливалась, парламентский корпус добился большей самостоятельности. Председатели палат, советники, прокуроры получили право называть своих преемников. Новыми членами парламента, естественно, становились племянники, кузены, зятья прежних членов. Для некоторых лиц духовного звания, которые попадали в парламент, он представлял временное пристанище в ожидании епископского места. Все же другие образовывали своеобразное обширное семейство, пекущееся о своих интересах, все более и более уверенное в своих силах. Вскоре не стало кооптации. Те, кто отправляли должности, могли их уступить другим лицам по своему усмотрению. Парламент также был свободен от налогов, он стал с тех времен как бы питомником, где формировалось новое дворянство — дворянство мантии, чиновная знать.
В то время как тело государства, таким образом, крепло, голова его — королевский дворец (точнее, дворцы, предназначенные для каждого из членов царствующей фамилии) — являл собой картину увеличивающегося расстройства и беспорядка. Разделение проявлялось также в том, что живой королевский двор накануне XV века покинул дворцовые стены. Он переместился в новый квартал на правом берегу Сены, выросший на месте осушенного недавно болота, в маленькие уютные парадизы, в уединение садов и двориков со зверинцами. Здесь придворная знать в промежутках между набожными занятиями вплоть до глубокой ночи, при свете факелов предавалась удовольствиям — конной езде и фехтованию. Стены отгораживали эту знать от всех остальных. Лишь отголоски куртуазного празднества доносились до простолюдинов, до жителей Парижа, находившихся совсем „рядом. Они считают это веселье распутством. Они знают, что на его устройство выбрасываются деньги, полученные от временных сборов с продаж, от налога на соль, которые должны были бы пойти на дело мира и всеобщего спасения. Конечно, народ целиком доверяет королю. Народ не сомневается в том, что если король поднимает свою орифламму, то туман сразу же рассеивается, снова сияет солнце, передавая свой блеск царственным лилиям. Именно так была одержана победа над фламандцами при Розебеке.
Но народной массе отвратительны все эти бесполезные галантные господа, окружающие и отпугивающие короля. Неплохо было бы перерезать им глотки. По правде говоря, такое иногда случалось. Королевский двор, превратившийся в центр изысканных наслаждений, считают вместилищем греха. А в какой-то момент, на пороге XV века, этот двор вызвал общее возмущение.
Сначала трон занимал мудрый король Карл V. Уединившись в комнатах, заполненных книгами и дорогими предметами, он поручал налоговым сборщикам и капитанам действовать от своего имени. А когда удалось, наконец, изгнать англичан, короля охватило раскаяние за то, что он так обобрал бедных людей. На смертном одре государь объявил, что косвенный налог будет отменен. Затем правил безумный король Карл VI. Но довольно часто рассудок возвращался к нему, так что нельзя было передать корону его преемнику. Больной государь вызывал великую жалость, его любили. Важным обстоятельством было то, что вновь королевская власть отделилась от коронного домена, ибо и эта власть, и этот домен по-прежнему были заключены в семейные структуры. Оба они оказались разделенными между ветвями царствующего рода. Подобно Людовику VIII, подобно Людовику Святому, Иоанн Добрый оставил много сыновей. Каждый должен был получить свою долю наследства. Поэтому Берри, Анжу и Бургундия стали апанажами, государствами-сателлитами, у каждого из которых имелись своя столица, свои органы управления, свой парламент; вскоре все они обзавелись своими университетами для подготовки администраторов. Герцог оставлял себе часть поступлений от налогов, которые взимались в каждой провинции на покрытие нужд короны. Как и во времена Людовика IX, подобное распределение средств представлялось желательным, согласным с нуждами. Без поддержки своих братьев Карлу V не удалось бы справиться с теми трудностями, которые перед ним возникли. Еще будучи дофином, во время пленения своего отца, он поделил с самым старшим из своих братьев наместнические функции; сам Карл взял на себя управление северными краями королевства, а младшего брата, совсем юношу, послал заниматься дальними землями, организовывать в Лангедоке защиту от разбойников, оказывать сопротивление английским бандам, договариваться с представителями сословий в провинциальных штатах. Этот режим братского единения действовал без особых помех вплоть до конца царствования Карла V благодаря неоспоримому авторитету старшего из сыновей Франции. Все изменилось, когда короля стали окружать уже не его братья, а его дядья, когда этот король — их племянник — потерял рассудок, а второй племянник потребовал свою долю власти. Отныне ничто не удерживало трех дядьев и брата Карла VI. Они полными пригоршнями черпали деньги из казны. Жану де Берри средства нужны были, чтобы умножать вокруг себя чудесные произведения искусства, к которым он питал слабость; герцогу Анжуйскому, герцогу Бургундскому, молодому герцогу Орлеанскому необходимо было оплачивать собственные политические авантюры — в Нидерландах, в Италии. Каждый из них преследовал свою выгоду, питая ревность к конкурентам, оспаривавшим добычу. Происходило безудержное разграбление налоговых поступлений. А они были значительными, ибо последнюю волю усопшего короля не выполнили: отмены временных сборов не произошло.