Страница 85 из 104
Однако король хотел добиться большего, дабы полностью выполнить обеты, данные им при помазании. В 1245 году, посвятив душу и тело подготовке экспедиции в Святую Землю, он распорядился провести инквизиторское расследование. На этот раз речь не шла о том, чтобы придать большую активность охоте на еретиков. Людовику было известно, что и без того она шла достаточно успешно. Он задумал другое — перестроить управление государством таким образом, чтобы искоренить повсеместно, вплоть до далекого Лангедока, злоупотребления тех, кто неправедно судил именем короля, и наказать провинившихся изгнанием. Но доверил он это расследование не своим приближенным, а людям Божиим — монахам — доминиканцам и францисканцам, собратьям которых было поручено вести розыск катаров и очистить от них страну. И это понятно: для Людовика IX очищение судейского сословия было «делом веры», как и борьба с альбигойцами.
В крестовый поход король отправился, когда ему было 30 лет — в 1244 году. В тот год Людовик перенес тяжелое заболевание и, находясь в бессознательном состоянии, имел видение, позвавшее его в поход. Подсчитано, что он потратил на это богоугодное дело миллион фунтов, иначе говоря — сумму, вчетверо большую, чем весь годовой доход государства. Города дали четверть этой суммы, а Церковь — почти все остальное. 12 июня 1248 г. король взял посох и суму пилигрима, поднял орифламму и из Сен-Дени отправился в паломничество, придя на поклон сначала в собор Парижской Богоматери, а затем, сняв обувь, босой, — в собор Сент-Антуан. Оттуда он направился к морю. Его братья все вместе последовали за ним. Обмелевший порт Сен-Жиль не мог более использоваться, и морское путешествие началось в Эг-Морт, расположенном близ границы королевского домена, где все было специально подготовлено для отплытия. Королю пришлось пережить немало драматических приключений в дельте Нила, претерпеть многие тяготы и лишения, принять участие в кровавой битве при Мансуре и попасть в плен к неверным, а затем выплатить им выкуп. Подробно все это описано в прекрасном историческом свидетельстве его современника Жуанвиля. Когда по прошествии шести лет король-крестоносец вернулся на родину, он был неузнаваем. Неудачи, долгое пребывание в пока еще доступных местах Святой Земли, а затем проповедь о праведном суде францисканца, фанатика веры Гуго де Баржола, которую он выслушал едва сойдя с корабля, в Йере, в буквальном смысле слова преобразили короля, изменив его волю. Всю оставшуюся жизнь он проведет в покаянии. До того времени король отдавал предпочтение главным образом цистерцианцам, как и его мать, строившая обители в Мобюиссоне, Лисе и Шаалисе.
В Руаймоне у короля были свои покои с видом на церковь. Теперь он жил, окруженный монахами нищенствующей братии, подбиравшими ему книги для чтения и повседневно наставлявшими его в благочестии. Соблюдавшиеся королем религиозные предписания не отличались от общепринятых. Но выполнял их Людовик с особым усердием. Он собирал вокруг себя все больше и больше ковчежцев с мощами и носил их на своих плечах в дни церковных празднеств, подолгу присутствовал на богослужениях. И прежде все короли давали хлеб и кров во дворце нищим и убогим, но Людовик превзошел всех, пуская во дворец каждодневно 120 человек: 13 получали пищу в его трапезной и 3 — за королевским столом. Просто и бедно одетый, расставшийся с утехой своей молодости — роскошными одеяниями, неулыбчивый король стремился, как Св. Франциск, уподобиться страждущему Христу. Собственными руками он врачевал язвы прокаженных и свои королевские функции выполнял с необычайным усердием.
И было похоже, что Людовик задался целью подвергнуть свой народ столь же суровым испытаниям, какими истязал свою собственную плоть, чтобы тот набрался сил и подготовился к возобновлению борьбы против ислама. Королевские ордонансы последних десяти лет правления Людовика стали как бы средством искупления его, как он считал, слабости в одолении зла, за которую король и был наказан лишением милости Божией в крестовом походе. Все меры принимались «ради общего блага», «для пользы подданных», но прежде всего, чтобы покончить с грехом и «наилучшим образом обустроить королевство». Еще одна реформа. В Парижском университете некоторые мыслители того времени утверждали, что мир находится на пороге изменений, что он должен вступить в новый век — век Духа Святого, следующий за веком Отца и веком Сына, и этот век должен вернуть все человечество к чистоте, образец которой являло собой монашество. Назывался и срок наступления этих изменений, весьма близкий. И волей короля Франции свершалось такое очищение — вводились интердикты, аналогичные тем, какие двумя с половиной веками ранее хотели установить прелаты и князья, собиравшиеся вокруг святых мощей в ожидании конца света.
Контрапунктом ко всей истории политического развития, которое я попытался здесь проследить, мне постоянно слышались отзвуки движения за мир Божий. Правление Людовика IX словно бы вдохнуло в это движение новую жизнь. Суверен, следуя приверженности Господу, вознамерился заставить свое королевство очиститься от скверны. Такой скверной была напрасно проливаемая кровь. И король, желая положить предел кровопролитию и настаивая, чтобы повсюду в королевстве последовали примеру его домена, запрещает судебные поединки, «дабы менее было смертей и членовредительства». Он «запретил поединки и повелел вместо боя представлять свидетелей и письменные доказательства». Людовик пожелал также и полного прекращения «частных войн», войн ради отмщения, что, конечно, было делом невозможным. Но тем не менее он призвал своих людей добиваться от конфликтующих сторон прекращения боевых действий на 40 дней, с предоставлением обеим сторонам королевских гарантий безопасности, чтобы дать им возможность за это время умерить свой пыл и попытаться склонить их к поиску решения спора путем переговоров. Скверну в королевство вносили деньги. Надо было изгнать из него тех, кто жирел, давая их в рост, — ломбардцев, каорцев, евреев. Король приказал выслать их всех, но и это оказалось невозможным. Богохульством подданных, делами непристойными, развратом осквернялось королевство. И вот азартные игры запрещены, проститутки согнаны в один из городских кварталов, а тем, кто «осмелился бы сквернословить» или «клясться какими-либо местами тела Господа нашего, или Богоматери, или святых», грозила суровая кара. Однако многие из таких мер оказались в свой черед невыполнимыми.
Не в силах создать рай в своих землях, Людовик сам отправляется на его поиски. Он поверг в изумление все королевское окружение, предприняв второй крестовый поход в Святую Землю. Умер он под стенами Туниса как мученик веры. Его народ давно уже в полном единодушии почитал Людовика святым. Церковь, вняв пожеланиям общества, официально причислила короля Франции к лику святых. Как отмечал один из современников процесса канонизации Людовика, «в управлении королевством он не только радел денно и нощно о сохранении жизней и целости телесной своих подданных, как положено ему было по его королевскому служению… но и о спасении душ христианских заботился более, нежели представить себе можно; и так прилежно… что, выполняя по-королевски свое святое служение, он и государством правил подобно священнослужителю». Rex et sacerdos — король и священник, являющие собой совершенство в одном лице. Сам папа признавал: Людовик Святой сначала научился управлять собой, сдерживая разумом плотские вожделения, а затем стал править подданными, утверждая правосудие и справедливость. Силой разума, горячей любовью к Богу Людовик Святой укрепил власть Капетингов в той же мере, в какой до него это удалось сделать Филиппу Августу, а поскольку сердцевиной политических структур в ту эпоху являлись родственные связи, его возвышение подняло на новую ступень в иерархии заслуг всю золотолилейную династию, его кровную родню и всех его потомков. Брат Людовика Карл Анжуйский, король Сицилии, считал, что и другие их братья — Роберт Артуаский, погибший в крестовом походе, и Альфонс Пуатевенский, умерший от ран и болезней, полученных в Святой Земле, также заслуживают венца мучеников веры. Сын Людовика Бернар де Клермон поменял свой титул. Если ранее он звался «сыном короля Франции», то отныне его стали называть «сыном монсеньора Людовика Святого». Святость его проявилась в освящении французской монархии.