Страница 87 из 143
Иудео-христианская традиция обрекала материалистический атеизм на культ личности. Церковь, не переставая быть тем, что следует из ее названия (французское слово église, «церковь», происходит от греческого ekklésia — собрание, ассамблея), восхваляла, в прямом и переносном смысле, наследника святого Петра, которого она усадила на трон. Из истории-рассказа, которая фиксирует не законы, а совпадения, известно, что любая революция ведет к бонапартизму (условный Бонапарт может называться Цезарем, Кромвелем, Наполеоном, Сталиным, Мао Цзэдуном или Фиделем Кастро), словно расшатывание структуры побуждает людей искать свою идентичность в Сталине, «родном и любимом», или в Мао Цзэдуне, которому прочат сотворение «нового человека» из жителей сельских коммун, как Бог создал женщину из ребра Адама. У ФКП, Французской коммунистической партии, был свой идол —Морис Торез, которого немного «причесанная» биография представляла подлинным шахтером. У человечества еще не было этого всемирного опыта коммунизма, сделавшего во время гражданской войны в Испании из Пальмиро Тольятти, университетского интеллектуала, сначала неисправимого сталиниста, затем сторонника полицентризма и, наконец, критика упрощенного объяснения «эксцессов» сталинизма психологизмом, приписываемым организатору собственного культа. Морису Торезу не хватало того, что писательница Доминик Десанти кокетливо называла «печальным опытом», которого Тольятти набрался в высших сферах Коминтерна.
Престиж СССР в 1944 году
Всплеск вступления в ФКП в момент освобождения объясняется невероятным уважением, которым пользовалась в то время Красная армия. Французы понимали, что если высадка союзников состоялась 31 месяц спустя после вступления Соединенных Штатов в войну, то это только потому, что нацистские войска частично сгинули на российских просторах. Три первые пятилетки оказались эффективными: они позволили Советскому Союзу создать армию, которая, против всех ожиданий, после поражений лета и осени 1941 года перейдя в контрнаступление в ноябре под Ростовом, а 7 декабря—под Москвой, смогла переломить ситуацию и начать освобождение оккупированных территорий. Большой террор 1937-1938 годов, в ходе которого была ликвидирована половина высшего военного руководства, ставился под сомнение. Бели он и впрямь был, полагали многие, то чем же можно было объяснить быстрое восстановление, удивившее в первую очередь Гитлера, который только что перекинул четыреста тысяч солдат с Восточного фронта на Западный, чтобы отбить атаки англичан? Не было ли это «буржуазной пропагандой»? В то же самое время Сталин взялся за переписывание истории, делая ее доступной для всех. Перечитывая сегодня его тексты (если предположить при этом, что он действительно являлся их автором) — о чем бы речь ни шла: о проблемах национальностей, марксизма-ленинизма, о вопросах языкознания, экономике или о людях, самом ценном капитале, — не устаешь поражаться его таланту популяризатора. Сложнейшие тексты первоисточников он излагал понятным языком, соответствующим ожиданиям как малограмотных народных масс, так и интеллектуалов, желавших освободиться от малопонятных комментариев и длинных рассуждений и решительно заняться переустройством мира.
ФКП в годы Сопротивления
Из своей деятельности в годы Сопротивления ФКП извлекла выгоду. Конечно, было очень заманчиво называть себя «партией расстрелянных», количество которых было завышено, обходя молчанием период неуверенности, длившийся от заключения пакта Молотова — Риббентропа и до нападения Германии на СССР. Однако минимизировать ее роль вряд ли удастся: привыкнув к подпольной деятельности, компартия оказалась весьма эффективной, как только прекратила рассматривать войну как «борьбу между хищниками-империалиста-ми» и стала воспринимать ее как крестовый поход против фашизма. С другой стороны, избегая участия во всевозможных интригах между жиродистами* и голлистами, коммунисты разыграли голлистскую карту, и Фернан Гренье был первым, кто привел к генералу де Голлю целую партию.
Соринка в чужом глазу и бревно в своем
Следует сказать, что коммунистический блок не удерживал монополию на беззаконие и жестокость. 1947 год был отмечен массовыми убийствами на Мадагаскаре, а в Индокитае шла бесконечная война, сделавшая в 1950-е годы из Анри Мартена мученика деколонизации. Этот 24-летний моряк был приговорен к пятилетнему заключению за распространение листовок следующего содержания: «Наша кровь не товар, а вы ради сохранения своих миллионов приносите в жертву нас, двадцатилетних <...>. Больше ни одного су, ни одной человеческой
* Жиродисты—сторонники генерала Анри Жиро.
жизни для этой грязной войны <...>. Моряки Тулона, мы не обязаны умирать в Индокитае ради барышей французских бан. киров». В США закон Тафта—Хартли, принятый в 1947 году_ обязывал всех руководителей профсоюзов под присягой заявить о непринадлежности к коммунистической партии; в 1949, 1950 годах были распущены двенадцать профсоюзов, руководство которых подозревалось в симпатиях к коммунистам. Комиссия по расследованию антиамериканской деятельности, организованная сенатором Маккарти, допрашивает, обвиняет, арестовывает «коммунистов, бывших коммунистов или предполагаемых коммунистов, которые оказались лишены возможности работать и права покинуть страну, так как их паспорта были аннулированы»15.
Причины вступить в Партию
Пролетарий вступает в Партию коммунистов по экономическим причинам —в связи с тем, что его эксплуатируют. Напомним, что Бисмарк осмелился одновременно вести политику, укрепляющую государственный аппарат, основанный на традиционных структурах (администрация, армия, юридический корпус, динамичные капиталистические предприятия), и проводить социальные реформы, весьма смелые для той поры. В 1920-х годах французская социальная политика значительно отличалась от немецкой. Гитлер, опиравшийся на крупную промышленность, никогда бы не добился вступления в ряды его партии очень большой части рабочего класса, если бы не его система «социальной защиты», до которой Матиньон-ским соглашениям было очень далеко*. Добавим к сказанному, что французское общество было очень заторможенным как в 1920-х годах, так и в 1950-х и что решительные действия, которые Партия намерена была совершить, позволяли надеяться
* Соглашения, заключенные в 1936 году Всеобщей конфедерацией французских работодателей с профсоюзами, входившими в прокоммунистическую Всеобщую конфедерацию труда.—Примеч. ред.
на уверенное движение по социальной лестнице, тогда как действующая власть, за редким исключением, санкционировала лишь «воспроизводство». «Коммунист—это еще не значит прекрасный человек. Я, разумеется, знаю коммунистов-болванов. Что тут поделать. Но в отличие от других болванов, эти болваны— коммунисты... Даже со всей своей дурью они преобразуют общество»16. Так говорил некий слесарь-фрезеровщик.
После раскола, произошедшего на XVIII конгрессе Французской секции рабочего интернационала (SFIO) (1920), ФКП стала проявлять внимание к привлечению в свои ряды интеллектуалов, принадлежность которых к «буржуазной интеллигенции» (иначе говоря, «объективные» условия их жизни) не располагала к вступлению в Партию. В 1920-е годы превозносятся Жан Жорес, Ромен Роллан, Анатоль Франс. Анри Барбюс вступает в Партию в 1923 году. Он мало знаком с теорией Маркса, основывает движение Clarté («Свет») и одноименную газету. К этому движению присоединяются Жорж Дюамель и Жюль Ромен. В1928 году Барбюс учреждает журнал Monde, главным редактором которого станет Жан Геенно. В1928 году в Партию вступают пять сюрреалистов, среди которых назовем Бретона, Арагона и Элюара. Их принимают, правда, с некоторыми оговорками. Далее наступает очередь Политцера, Лефевра, Низана, Леже, Пикассо, Жолио-Кюри и др. После II Мировой войны в Партию массово вступали молодые интеллектуалы из буржуазной среды, разрывая при этом отношения со своими семьями. Они были очарованы примером рабочих, не претендуя на то, чтобы сменить их, но желая исследовать революционный путь и идти по нему. Тогдашний энтузиазм видим в написанном в 1948 году тексте Сартра: «Всецело обусловленный своим классом, своей зарплатой, природой своего труда, вплоть до своих чувств и мыслей, именно он [рабочий] решает, каковы будут условия его собственной жизни и жизни его товарищей, это он дает пролетариату совершенно беспросветное унизительное будущее—или же победу. Все зависит от того, что он выберет—подчинение или революцию». За исключением Арагона, все эти интеллектуалы играли второстепенные роли. Художникам, артистам, писателям хотелось, чтобы им не диктовали, как следует играть, писать, рисовать. Это стало заметно в марте 1953 года, когда на первой странице издания Les Lettres françaises появился портрет Сталина (умершего 5 марта) работы Пикассо. Это произведение очень возмутило партийных функционеров, назвавших художника «тщеславным и мелкобуржуазным» и противопоставивших его работу портрету Марселя Кашена* кисти Андре Фужерона, потому что на нем можно было узнать героя, выглядевшего вполне «революционно», и к тому же у художника явно не было никаких «формальных» проблем.