Страница 55 из 143
«Дети существуют, чтобы слушаться»
Отношения родителей и детей очень изменились по. сравнению с 1920-ми годами. Даже в богатых—во всяком случае, в обеспеченных—семьях остерегались «портить» детей (обратим внимание на полисемию слова). Игрушки были редкостью и дарились в определенные дни. Дисциплина была железной. Следовало «дрессировать», «формировать характер». Жаловаться запрещалось. Слезы осуждались. «Мы приходим на землю не для того, чтобы веселиться; очень многие гораздо несчастнее тебя; во время войны твой отец и не такое видал» и т.д. Чувство вины внушалось с самого раннего возраста. Делать пи-пи в кровать очень плохо. А уж что касается большего, то это вообще смертный грех. Необходимость работать не обсуждалась как для мальчиков, так и для девочек. Вспомним лишь один пример, рассказ маленькой крестьяночки, который читаем у И. Вердье15. Девочки должны всегда что-то делать, их руки не должны быть свободными: «Когда бабушка видела, что мы ничего не делаем, тут же раздавалось: „Ну-ка, девочка, подшей-ка эту тряпку“». Маленькие пастушки все время вяжут на ходу и стоя, следя за коровами. Начиная с двенадцати лет они вышивают крестиком по канве красной нитью свою фамилию, это будущие метки для приданого. Девочки начинают вышивать эти метки, когда у них начинаются первые менструации. Эти метки означают начало переходногр возраста, которое, таким образом, не относится к сфере секретного. С этих пор девочки, уже почти женщины, принимаются за другую работу: «Я доила коров, кормила кур, кроликов, а по утрам немного работала по дому. У нас было около дюжины коров, нам с мамой надо было за ними ухаживать. Я выдаивала четыре за час, мама, может быть, пять. Летом я всегда вставала до рассвета: между полуднем и двумя часами мы шли в поле полоть морковь и свеклу. Я все это делала, когда мне было двенадцать лет». Таков был распорядок дня у девочек в 1920-е годы. Что касается сохранения девственности, за этим строго следили. «Я вас уверяю, мальчики не могли ко мне приблизиться. Во-первых, этого им не позволял мой отец. Когда примерно в 1925 году я ходила на танцы, отец всегда был рядом, а когда он меня звал, я должна была моментально подойти. Если я при этом танцевала, приходилось бросать парня и бежать домой, потому что отец уже ушел».
Дети должны быть «успешными»
Социальная мобильность интересует нас только в том плане, в каком она касается частной жизни. Напомним, что мнения большинства специалистов совпадают по следующим моментам: малая мобильность на вершине и у подножия социальной пирамиды; сравнительно большая подвижность в средних классах; продвижение по социальной лестнице небольшое в масштабах биографии, но значительное, если сравнивать статусы детей и родителей, и подчас потрясающее, если рассматриваются три поколения. Говоря о «социальном воспроизводстве», без конца обсуждаемом школой Бурдьё, надо остановиться на трех моментах.
Во-первых, воспроизводство — не только количественное, но и качественное. Мы имеем в виду, что показательный «случай Помпиду» (дед—крестьянин, родители—учителя, а сам он, последовательно, — преподаватель, государственный советник, банкир, премьер-министр, президент Республики) благодаря растиражированности в СМИ оказывает весьма большое воздействие на общество в целом. Иначе говоря, хоть это и исключение из правил, пример Помпиду способен убедить обездоленных в том, что еще не все потеряно, что судьбу можно изменить, что воля преуспеть в жизни может сломать стереотипы системы; короче говоря, что человек обладает некоторым резервом свободы. Второе. Исследования социального взлета с учетом генеалогического древа привели нас к следующему выводу: успех детей напрямую связан с их количеством. Чем меньше детей в семье, тем больше их шансы на успех. Самый благоприятный вариант —если ребенок единственный и если это мальчик. Так, например, президент — генеральный директор одного из крупнейших французских банков—это единственный ребенок квалифицированного рабочего и его неработающей жены, которая была двенадцатым ребенком в семье с четырнадцатью детьми (это реальный случай, а не воображаемый). Другой пример: знаменитый врач, единственный ребенок в семье таможенника и почтовой служащей. Стратегия социального роста ребенка закладывается в родительской постели и, следовательно, относится к частной жизни. Наконец—и это наше третье наблюдение — социальная мобильность идет и в обратном направлении. Согласно опросу, проведенному в 1970 году организацией, изучающей профессиональную квалификацию (FQP), пятьдесят два сына ста представителей высшего руководства или преуспевающих представителей свободных профессий столь же успешны, как их отцы (эти данные подтверждаются полученными в более поздних опросах, в частности в 1977 году). Это значит, что сорок восемь сыновей из этих ста успеха не добились и здесь наблюдается регресс (за исключением ставших хозяевами производственных или торговых предприятий). Этот социальный регресс держится в тайне и часто ускользает от внимания исследователя. Благодаря деньгам, связям, успешному манипулированию словами, а также женитьбе сына-неудачника на невесте из хорошей семьи его отцу часто удается поддерживать иллюзию успеха. Конечно, количество детей рабочих среди учеников высших школ не превышает i%. Однако то, что Аньес Питру называет «эффектом стопора» (то есть сопротивления социальному регрессу), происходит не вследствие образовательного статуса. Чем хуже молодой человек учится в школе или университете, тем значительнее, хотя это происходит не в открытую, поддержка семьи, потому что сын-неудачник ставит под удар культурные традиции «приличной семьи».
ОТКЛОНЕНИЯ
Семантика
Слово «девиация», происходящее от латинского dévia — отклонение от главной дороги, от нормы, — относится к человеку, который сбился с пути. Но о каком пути идет речь? В каждом обществе существуют свои нормы и идентичность индивида оценивается в зависимости от меры свободы, которую он себе позволяет. Правила нарушают все и до такой степени, что демонстрация бунта может проявляться как раз в буквальном их исполнении. Иначе говоря, если бы все поголовно соблюдали правила, через которые выражаются нормы, социальная жизнь была бы невозможна. Тот, кто не соблюдает нормы, мешает, вызывает подозрение, потому что он презирает общепризнанные ценности: здоровье, работу, карьеру, опрятность и т. д. Наркоман, «человек со шприцем в зубах», подозрителен целой армии отцов своим стремлением к наслаждению, которое этим отцам созершенно не знакомо. Смерть от передозировки наркотиков будет тщательно скрываться от родственников и знакомых. Гибель в автокатастрофе на скорости двести километров в час на пути к какой-то достопримечательности, которую необходимо посетить каждому культурному человеку, — честная гибель, следовательно, допустимая. Индустриальные общества, динамичные, органически сплоченные, возможно нарушающие законы, являются пространством для бесконечного вызова, бросаемого отдельными группами (интеллектуалами или обездоленными), вызова, первоначально рассматриваемого как нечто неуместное, правонарушительное или преступное (в зависимости от тяжести), а позже интегрируемого в общественную жизнь. Либеральному обществу, апологетом которого был Роберт Мертон, свойственна открытость всему маргинальному, которая играет ему на руку. Либо девианты обретают политическую или религиозную идентичность (например, Франциск Ассизский, фигуру и месседж которого, по словам Жоржа Дюби, церкви удалось в конечном счете и не без труда преобразовать и приручить), либо, не идя ни на какие уступки обществу, они оказываются полностью из него исключенными. Система, которая меняется сама по себе, интегрируя элементы бунта, в конечном счете стабильна. Это заметил Дюркгейм: «Оригинальности надо дать возможность проявиться. Чтобы на идеалиста, опережающего свой век, обратили внимание, требуется наличие преступника, отстающего от жизни. Одно невозможно без другого».
Касаясь проблемы токсикомании в двух ее самых распространенных формах—курении табака и алкоголизме, мы сразу же замечаем три элемента, которые ее составляют. Это трудности бытия, зависимость и, на заднем плане, значительные финансовые интересы, идет ли речь о налогах, получаемых Обществом промышленного производства табака и спичек Seita, прибылях производителей алкоголя или наркоторговцах, которые держатся за счет бандитизма и часто сами становятся его жертвами.