Страница 38 из 143
КАК ФУНКЦИОНИРУЕТ ВООБРАЖЕНИЕ Как было вчера
Кафка рассказывает «историю человека, добивающегося, чтобы его пропустили к Закону. Страж у первых врат говорит ему, что за ними есть много других и там, от покоя к покою, врата охраняют стражи один могущественнее другого. Человек усаживается и ждет. Проходят дни, годы, и человек умирает. В агонии он спрашивает: „Возможно ли, что за все годы, пока я ждал, ни один человек не пожелал войти, кроме меня?“ Страж отвечает: „Никто не пожелал войти, потому что эти врата были предназначены только для тебя. Теперь я их закрою“»3 Кафка—и Борхес, который об этом рассказывает, — открывают перед нами двери воображаемого. Идет ли речь о памяти или о воображении — нечто социальное всегда здесь присутствует, как стражник у двери. Макиавелли описывал хитрости власть имущих, создававших мир иллюзий, чтобы держать подданных в подчинении. В работе «18 брюмера Луи Бонапарта» Маркс пишет, что главари революций всегда выдают себя за тех, кем не являются: Лютер—за святого Павла, якобинцы — за основателей Римской республики. В книге «Протестантская этика и дух капитализма» Макс Вебер задается вопросом, как же должны были реформаты интерпретировать священные Тексты (Библию), чтобы превратить их в теоретическую основу современного капитализма, ведь подобная цель противоречила их содержанию. То, что христианская этика и иллюзии или истины (в зависимости от того, как к ним относиться), которые она сообщает, производят революцию в экономике, не казалось ему очевидным. Жорж Сорель утверждал, что идея всеобщей стачки (без сомнения, утопическая) тем не менее укрепляет воинственный дух трудящихся. Начиная с 1920-х социальное воображение среди прочего создало мифы о «последней из войн»; о «коммунистическом рае»; о «Сталине—лучшем из людей»; о «плановой экономике», демонстрирующей главенство человека над экономическими механизмами; о деколонизации и следующем из нее расцвете культурного разнообразия в рамках демократии; об уничтожении либерализмом бедности в богатых странах; а также оппозицию, вне зависимости от политической окраски, утверждающую, что завтра все станет возможно, и т. д.
В эпоху «трех парок» — чумы, голода, войны — воображаемое было краткосрочным и долгосрочным: надо было, во-первых, выжить, во-вторых, попасть в число избранных, а не проклятых. Границы между сословиями смешивались: и дворянин, и простолюдин, и богатый, и бедный, и священник, и мирянин могли переносить в своей одежде Xenopsylla cheopis— чумную блоху, попавшую в Европу по Великому шелковому пути. В те времена все верили в ад и рай, что до некоторой степени ограничивало садистские и сексуальные порывы. С началом эпохи Возрождения воображение дополнилось грекоримским антропоморфизмом. Иудео-христианский монотеизм и политеизм были едины во мнении по поводу слабости человека перед непостижимой волей Бога или Судьбы. Эти традиции живут и после I Мировой войны, обогатившись, осмелимся сказать, воспоминаниями о только что пережитых ужасах. Воображение работает в основном благодаря текстам—будь то Библия, «Отверженные» или «Воспитание чувств».
Что происходит сегодня
Современный мир в большей степени, чем все предшествующие эпохи, — это мир зрительных образов. За один день ребенок видит сотни, даже тысячи картинок: рекламу в метро и на улицах, афиши, комиксы, богато иллюстрированные школьные учебники, иногда кино, каждый вечер телевизор. Его воображение теперь работает не на основе устных или письменных высказываний, но на основе потока—метафора здесь весьма уместна—картинок и образов, который обрушивают на него средства массовой информации. Не думая о конце света—если будущее для него важно, — он посвящает себя покорению природы, завоеванию Луны (про рассеянного человека больше нельзя сказать, что он «на луне»*, потому что люди добрались туда не в мечтах, а в научных целях), звездным войнам. Еще вчера можно было месяцами грезить о любви Юлии д’Этанж и Сен-Прё и подолгу размышлять о величии души — а может, о макиавеллиевском прагматизме? — де Вольмара**. Сегодня на это нет времени. Едва кончается четвертая серия сериала «Новая Элоиза», как начинается драма из жизни мафии, а вслед за ней—репортаж об очередных подвигах какого-нибудь теннисиста или футболиста. Все эти образы, которыми нас пичкают, могут создать иллюзию объективности. Однако картинка не нейтральна: все хитрости
* Выражение «être dans la lune» (доел, «быть на луне») соответствует русскому «витать в облаках».
** Юлия д’Этанж, Сен-Прё, де Вольмар—персонажи романа Жан-Жака Руссо «Юлия, или Новая Элоиза».
с установкой кадра придуманы еще Дега; фотографы и кинооператоры субъективизировали образное присутствие — монтаж, то есть заданная последовательность образов, придает зрительной хронологии смысл.
Означает ли это, что мы присутствуем при революции в функционировании воображения, сопоставимой с той, что произвел Коперник? Вряд ли. Видя в инновациях лишь промежуточные стадии на исторической оси, историк не устает поражаться тому, как многое остается неизменным. У человеческого воображения есть границы. Идет ли речь о тератологии, как это было вчера, или об инопланетянах, как происходит сегодня,—во главе угла продолжает стоять антропоморфизм. Грешники Босха, как и персонажи мультсериалов «Грендай-зер» или «Сатаник», похожи на нас как братья. Воображение— всего лишь демонстрация нарциссизма, и мы не в состоянии представить себе существо, которое радикальным образом отличалось бы от нас. Новые формы придумывают ученые и инженеры, а не поэты и писатели. Катамараны и тримараны пришли на смену монококу (однокорпусному судну), возбуждавшему воображение читателей «Моби Дика». Формы и силуэты искусственных спутников Земли соответствуют техническим требованиям и совсем не похожи на стратосферные снаряды из фильмов Мельеса. Принято считать, что комиксы и телепередачи для детей пугают их, но вряд ли сильнее, чем «Сказки матушки Гусыни» Шарля Перро или сто шестьдесят четыре сказки Андерсена. Чтение можно остановить, вернуться в начало, перечитать хоть десять раз понравившиеся страницы, а телевидение необратимо. Однако видеомагнитофон позволяет остановить изображение, вернуться назад, перемотать вперед. Три парки навязывали нерелигиозному воображению проекции лишь на самый короткий срок, как мы сказали, но и молодежь 1980-х годов не заглядывает далеко вперед ни в чувственном плане (любовь проходит), ни в профессиональном (кем работать через пять лет). С тех пор как миф о непрекращающемся прогрессе рухнул, мы, как и наши предки, потеряли способность представлять себе ближайшее будущее.
Лженаука
Положили ли конец достижения науки всякого рода лженаукам — передаче мыслей на расстоянии, спиритизму, телепатии, астрологии и т. п.? Соцопрос, проведенный в мае 1982 года, в котором приняли участие 1515 человек, позволяет нам ответить на этот вопрос отрицательно и готовит сюрпризы4. Авторы разработали две шкалы отношений: одна из них рассматривает паранормальные явления (веру в привидения, столоверчение, наведение порчи, телепатию), другая — астрологию (гороскопы, прогнозы и свойства личности с точки зрения астрологии). Первый вывод таков: вера в паранормальное—количественно значительное явление: 42% верят в телепатию, 33% — в НЛО и пришельцев, 36% — в астрологию. Процент адептов лженауки не зависит от уровня образования. Символически интерпретируя окружающий мир, лженауки находят сторонников среди тех, кто находится в относительно маргинальной ситуации: это студенты, еще не вышедшие на рынок труда, безработные, неработающие женщины, разведенные женщины. Все они симпатизируют зеленым, нетрадиционной медицине, полагая, что «есть болезни, которые надо лечить не аптечными средствами», контрацепции, снисходительны к правонарушителям, являются сторонниками нестрогого воспитания (éducation permissive), любят читать фантастику. Второе, что выявил опрос: «вера в паранормальное не противоречит осознанию научно-технического прогресса». Сторонники лженау ки полагают, что скоро наука объяснит и феномен наведения порчи, и тайну лозоходства. Третий вывод, наиболее удивительный: 48% тех, для кого существование Бога является безусловным или возможным, верят в астрологию, в то время как среди неверующих таких лишь 32%. Впрочем, практикующие католики верят в лженауку меньше, чем не практикующие. Авторы пришли к следующему заключению: «То, что Леви-Стросс называл дикой мыслью, противопоставляя ее мысли научной, остается важнейшим инструментом постижения действительности, в том числе в нашем обществе, которое принято считать индустриальным и технически подкованным».