Страница 97 из 134
На протяжении долгого времени научные объяснения механизмов сновидений даются с точки зрения влияния физической стороны на моральную. В результате переоценивается роль органических сигналов, идущих от внутренних органов или мозга, а также влияние того, чем человек занимался накануне, и обрывков дневных ощущений. Отсюда — различия, установленные Меном де Бираном и, позднее, Моро де Туром[406], Альфредом Мори[407] или Макарио[408], между снами сенсорными, эмоциональными или интеллектуальными.
В 1845–1860 годах во Франции появилась целая плеяда ученых, по–новому взглянувших на сны: для них сны относились всего лишь к механизмам регрессии и распада высших форм психизма. Сновидения — это патология, стоящая в одном ряду с бредом или безумием. Исследователи начали уделять большое внимание сомнамбулизму и гипнагогическим состояниям — то есть тем смутным ощущениям, которые мы испытываем, находясь на пороге сна, когда распадается целостность мысли. Работа Моро де Тура «Об идентичности сна и безумия» (1855), как и чары «Аврелии» Жерара де Нерваля, передают эту психиатризацию анализа. Складывается наука о сновидениях, которая, по крайней мере во Франции, будет безраздельно господствовать до появления психоанализа.
Исследователи деликатнее подходят к проблеме историчности феноменологии снов и распределения сновидческих практик. Жан Буске начинает здесь дискуссию в весьма решительной манере. По его мнению, «после 1780 года мужчины видят во сне лишь странные бессмысленные игры». Если верить ему, это одновременно форма, содержание и функция сна, которые в конце XVIII века могли конкурировать между собой.
Как бы то ни было, все специалисты согласны в том, что предварительный сон стирается. В будущем сновидческая активность не будет поляризоваться. Согласно Джорджу Стайнеру, распространение ньютоновской космологии и, позже, эволюционной теории Дарвина больше не позволяет искать в снах отдельных людей приметы будущего. Однако популярность у простого народа разного рода сонников, которыми торгуют вразнос, говорит о стойкости архаических верований.
Другая очевидность — поворот снов к индивидуальному прошлому. Об этом говорят романтики, рассматривающие сон как возвращение человека к своим корням. Эта эволюция сочетается с переоценкой образа детства, которая происходит внутри семей.
Меньше подтверждения находят эротические сновидения в том виде, в каком они описываются. В литературе XVIII века они предстают как чистое желание, а уже в 1840–1850‑х годах — как платоническая любовь. Таким образом, сновидения являются продолжением дневных грез. В дальнейшем совершается решительный возврат к эротизму в чистом виде; об этом пишет, например, Флобер. Если верить Шанталь Бриан, это происходит между 1850 и 1870 годами; обаяние продажной любви и имперский разврат преследуют людей в снах. Альфред Мори видит здесь проявление потребности в освобождении от чувства неудовлетворенности, вызванного стремлением подавить телесные проявления. Действительно, увлечение эротизмом случилось одновременно с появлением ангелизма. Больше всего эротическим снам были подвержены истеричные женщины и молодые девственники — здесь можно обнаружить драму нежелательной потери спермы, — а также «люди, занятые интеллектуальным трудом и размышлениями» (Макарио). Некоторые ночные сновидения, описанные Эдмоном де Гонкуром, а также увиденные во сне сцены инцеста из дневника Жюля Ренара говорят о том, что в эпоху зарождения психоанализа связь между снами и сексуальными желаниями прекрасно осознавалась.
Следует отметить распространенность еще одного сюжета из сновидений. Речь о путешествиях на поездах и в дилижансах, а также о пейзажах. Это говорит о сильном воздействии нового стиля жизни. Альфреду Мори снятся величественные пейзажи, которые он видел во время путешествий; он упоминает не менее шести городов, образы которых приходят к нему во сне; по поводу особого состояния в момент засыпания он говорит: «В минуты, когда явь переходит в сон, я всегда путешествую».
Интересно было бы рассмотреть политические сюжеты сновидений; отметим, что революционные действия — лейтмотив в работах специалистов по снам. Что это? Свидетельство тревоги? Бергсону, а до него Мори снилась гильотина. Щипцы в снах Мори, вероятно, были навеяны событиями июньских дней[409]; но, может быть, это просто садистские сны, о распространенности которых в конце XIX века пишет Шанталь Бриан?
Эти несколько соображений кажутся весьма фрагментарными по сравнению с величественной картиной, нарисованной Жаком Буске: он проанализировал сотни записанных снов. По мнению этого автора, на излете Старого порядка сны людей сильно изменились — ранее в них чаще всего встречались образы рая и ада. В «райских» снах мелькали картины садов, пейзажей; к «адским» можно отнести образы подземелья и городов, те же видения — в описанных психиатрами бредовых состояниях; именно эти картины стали новой формой кошмаров. Также в снах встречались разного рода запреты, непроизвольные действия и мотивы раздвоения личности. Уже в 1850 году, когда секуляризация сновидений завершилась, «райские» и «адские» сны перемешались. Так появились современные, странные или абсурдные сновидения.
Этот увлекательный обзор, как и несколько замечаний, которые ему предшествуют, направлен на то, чтобы поддержать антифрейдистскую гипотезу об историчности сновидений. В самом деле, многочисленные соответствия, установленные между историей воображаемого и эволюцией сновидений, поразительны.
Разговоры с Богом
Молитва в одиночестве и размышления
Количественная оценка распространения религиозной литературы, проведенная Клодом Саваром, призывает к осторожности: в период расцвета Второй империи она переиздается, при этом книги для простого народа, распространяемые торговцами вразнос, не поддаются подсчету. Это наводит на мысль о том, что религиозные чувства и формы индивидуального обращения к Богу меняются очень медленно. Духовные практики находятся под влиянием прошлого. «Подражание Христу» Фомы Кемпийского в новом переводе, выполненном Ламенне в 1824 году, надолго стало самым распространенным руководством набожного христианина. «Добрый кюре» из Арса[410] оказывается вневременной моделью духовного эклектизма, синтезом множества моделей санктификации, а благочестивая Эжени де Герен с глубочайшим почтением читает сочинения святого Августина, святого Франциска Сальского, Боссюэ и Фенелона. Миссионеры эпохи Реставрации, неутомимо напоминающие о муках ада, вдохновлены драматическим тоном проповедников из прошлого. Романтик, очарованный смертью, трепещет от речей Тертуллиана или святого Бернара; совершенно естественным образом возникают размышления о конце света.
Со всеми оговорками, не будем все же отрицать оригинальности молитвы в XIX веке. Этой темой социологи религии занимались мало, их больше интересовали масштабы дехристианизации. Анализ мотивов молитвы и свидетельств признательности говорит о повседневности проблем, которые вызывают обращение к Богу. Молитвы о спасении супруга или брата, процветании в делах или успешной сдаче экзамена добавляются к мольбам о выздоровлении, благополучном морском путешествии или безопасности солдата; здесь свидетельство последователей кюре из Арса совпадает с результатами исследований, проведенных Бернаром Кузеном. Никогда еще экс–вото (разного рода таблички с обращением к Богу с благодарностью за исполненную просьбу, содержавшуюся в молитве, устанавливаемые в церкви) не были столь распространены, как в XIX веке; в Провансе явление пошло на спад лишь в 1870‑х. Этот материальный знак признательности говорит о том, что мелкая буржуазия стремилась отблагодарить Бога за помощь. Кроме того, растущее внимание к личности получателя помощи созвучно с усилением индивидуалистических тенденций, которые мы встречали на каждом шагу.
406
Жак–Жозеф Моро де Тур (1804–1884) — французский психиатр.
407
Луи Фердинанд Альфред Мори (1817–1892) — французский историк.
408
Морис–Мартин–Антуан Макарио (1811–1898) — французский врач, автор книги о сне и сомнамбулизме, директор лионского института гидротерапии.
409
Видимо, имеется в виду подавление восстания в июне 1848 года, после чего президентом был избран Луи–Наполеон Бонапарт.
410
Имеется в виду Жан–Мари Батист Вианней (1786–1859) — кюре из города Арса, которому приписывалась чудодейственная сила. Канонизирован в 1925 году.