Страница 57 из 134
Преступность не всегда — по крайней мере, не во всех формах — является предметом скандала. Границы допустимого со временем меняются и зависят от социальной среды. Современные португальские крестьяне снисходительно относятся к преступлениям на почве страсти, но категорически не приемлют воровства или, более того, нищенства (например, в Фателе[135]). Местные кодексы чести необязательно соответствуют закону. Грабежи в XIX веке распространены повсеместно, и органы власти отступают перед их натиском. Власти попустительствуют малолетнему грабителю, женщине, собирающей хворост, даже браконьерам. В городах в первой половине XIX века матери бедных семейств побуждают детей просить милостыню и даже воровать. Народная мораль, направленная на выживание группы, занимает примиренческие позиции. Все это продолжается до тех пор, пока не затрагиваются интересы мелкой буржуазии, требующие уважения к закону и хороших манер. Дебошир, алкоголик, нищий, человек, погрязший в долгах, игрок, хулиган становятся нежелательными соседями и подвергаются всеобщей хуле. Занимать деньги теперь стыдно: отец семейства должен серьезно относиться к финансовым вопросам. Недисциплинированный наследник подвергается суровым санкциям со стороны семьи. На семейном совете было принято решение установить опекунство над Бодлером, признанным недееспособным; его переписка с матерью, мадам Опик, — это бесконечные жалобы на финансовые трудности и вечные конфликты с адвокатом, призванным выплачивать ему ренту. В остальном же буржуазные приличия требуют не возбуждать разговоров о себе — идеал скромной посредственности. Эксцентричность — разновидность скандала.
Еще больше, чем само правонарушение, пугает наказание: вмешательство жандармов, арест, заключение, судебный процесс. Постепенно тюрьма в представлении общества становится знаком бесчестья.
К мошенничеству, подлогу, в особенности в отношении государства, отношение более чем снисходительное. Разорение, напротив, воспринимается не только как личное поражение, но как моральное падение. Цезарь Бирото приносит себя в жертву во имя искупления; «исправление» — награда за его веру; его реабилитация имеет религиозный смысл. В XIX веке самоубийства на почве разорения — не редкость. Филипп Лежён показал, что разорение — распространенный повод для написания автобиографии с целью оправдаться перед потомками. Очень антикапиталистически настроенные, женщины из буржуазных семей Севера с удовольствием захлопнули бы дверь перед банкротом, заподозренным в спекуляциях или в неправедной жизни. Понадобится учреждение анонимных акционерных обществ, чтобы разделить семью и предприятие и освободить капитализм от предрассудков чести.
Постыдный секс
Центром сексуальности, которой в XIX веке все так интересуются и к которой создают научные подходы, становится семья, именно она устанавливает ее правила и нормы, причем сама часто оказывается обделенной: изначально священником, но еще в большей мере — врачом, экспертом в области сексуальной идентичности, свидетелем трудностей, распространителем новейших правил гигиены. Правда, к помощи врача в XIX веке прибегают еще с большой осторожностью.
Контроль над сексом со стороны семьи обычно осуществляется негласно. Нам об этом известно довольно мало — в частности об инцесте, который, согласно Фурье («Новый мир любви»), был обычным делом. Терпимое отношение к сексуальным преступлениям варьируется в зависимости от среды, возраста и совершенных действий. Без сомнения, именно здесь неравенство мужчин и женщин проявляется сильнее всего. Сексуальные подвиги — неотъемлемая часть мужественности. Насилие над женщинами и в особенности над девушками в Жеводане, например, остается практически безнаказанным, как и над детьми — лишь бы никто ничего не видел. Во второй половине XIX века началось уголовное преследование за такие преступления: на проблему наконец обратили внимание. В конце века генеральный прокурор осудил терпимость по отношению к сексуальному насилию.
Объектами усиленного внимания стали два типа сексуальности — подростковая, которая рассматривается как опасность не только для самого подростка, но и для общества: подросток в стадии полового созревания — потенциальный преступник; и женская: женщины всегда считались источником всех несчастий. Постоянная причина тревоги, женская сексуальность контролировалась Церковью — ей принадлежала главная роль в этом вопросе. Огромное количество религиозных организаций следило за невинностью девушек. Светские балы не приветствовались. «Только не вальс», — говорил Каролине Брам ее духовник. В народной среде девственность считалась капиталом и охранялась отцом или братьями, сопровождавшими девушек на деревенские праздники, где насилие не было редкостью.
Однако самый страшный грех — это супружеская неверность женщины. К мужскому адюльтеру относились практически равнодушно, если только это не было нескрываемое сожительство, к которому отношение было сугубо негативным; если же любовница приводилась в супружеский дом, это преследовалось по закону. Во всяком случае, если дамы из буржуазной среды часто не знали об изменах мужей, то в городских низах женщины были лучше информированы — улицы полнились слухами. Они эмоционально возмущались поведением мужей, особенно если считали себя обделенными в финансовом плане и беспокоились о благосостоянии детей. Судебная газета La Gazette des tribunaux публиковала их гневные обвинения в адрес неверных мужей и их «шлюх». К концу века грозным оружием обманутых жен иногда становилась серная кислота.
Женская неверность — зло абсолютное, против него у мужа есть все права, по крайней мере так было в начале и первой половине XIX века. В дальнейшем — Ален Корбен это демонстрирует — наблюдается тенденция к равенству, что выражается через более умеренные приговоры судов.
Формы конфликтов
Большинство конфликтов улаживаются в лоне семьи. Правила приличия, сдержанность, боязнь пересудов, одержимость респектабельностью заставляют скрывать конфликты и делать из них, можно так сказать, основу семьи. Ничего не показывать посторонним, избегать их вмешательства, «не выносить сор из избы» — вот правила крестьянской и буржуазной морали, которые укрепляют границу между «нами» и «ими»: внешний мир всегда таит в себе опасность. В рабочей среде скрывать свои тайны труднее: здесь не хватает стен и лесов. «Лежа у себя в постели, я слышал все, что происходило у X.», — говорил один свидетель преступления. Из всех социальных слоев рабочие находятся в наиболее уязвимом положении; вероятно, именно по этой причине они с такой неохотой рассказывают о себе.
При возникновении конфликта в некоторых семьях устраиваются настоящие судилища, от виновника скандала требуют компенсацию или выгоняют его из семьи. Также создаются противоборствующие партии и кланы, родственники перестают разговаривать между собой и ходить друг к другу в гости. Приходится вести себя очень дипломатично и следить за всем, вплоть до того, кто с кем рядом будет сидеть за обедом. Примирение часто случается на похоронах — смерть не только разлучает, но и сближает. Некоторые родственники — обычно холостяк–дядюшка или незамужняя тетушка–проводят жизнь, отслеживая все перипетии семейных интриг и легенд. Иногда никто даже не знает, с чего началась вражда между ветвями семьи. Набожные души стремятся к восстановлению разбитой семейной гармонии, потому что всем хочется оставить в памяти потомков образ безмятежной семьи, как на старых фотографиях.
Насилие
В буржуазных семьях физические столкновения встречаются редко, здесь предпочитают более изощренные, но не менее разрушительные действия: стратегию крота или паука, изнутри ломающую чью–то солидную репутацию. Крайняя мера этой тайной борьбы — яд; развитие производства токсических веществ — мышьяка, фосфора — облегчило задачу многим. «Это преступление прячется в темноте, вползает в дома, приводит общество в ужас, своей изощренностью бросает вызов науке, вызывает робость и смятение у присяжных; год от года этих преступлений становится все больше. Имя им — отравление», — пишет в 1840 году доктор Корневен. Молва приписывает эти преступления женщинам, скрытным от природы и погруженным в домашние хлопоты. Мари Лафарж, осужденная в 1838 году за отравление мужа, не отвечавшего ее представлениям об идеале, — преступление, в котором она так и не созналась, — прототип прекрасных отравительниц, которых свекрови подозревают в убийстве любимых сыновей. Судебная статистика такова: в 1825–1885 годах было возбуждено 2169 уголовных дел об отравлениях, жертвами которых стал 831 человек; было осуждено 1969 человек, из них 916 мужчин и 1053 женщины. Доля женщин составила 53%, что действительно значительно превышает средний уровень женской преступности — около 20%. Больше всего таких преступлений было совершено в период между 1840 и 1860 годами, а дальше цифры пошли на убыль. Даже в самый острый период — ничего с общего с тем, что было в воображении общества.
135
Фатела — район (фрегезия) в Центральном регионе Португалии. — Примеч. ред.