Страница 30 из 134
Повышение уровня внебрачных рождений детей, в котором Эдвард Шортер[70] видел проявления сексуальной свободы, несколько спутало карты. Это весьма неоднозначное явление. Наши авторы (Э. Ле Бра и Э. Тодд) противопоставляют Север и Восток, где значительна дол;? детей, признанных после заключения брака, Средиземноморскому Югу, где мужчина мог признать ребенка, но не заключал брак с его матерью. В первом случае мы видим признаки равенства полов и свободы женщин; во втором же случае на первый план выступает принуждение со стороны семьи.
Очень трудно разобраться в хитросплетениях исторической демографии, мы можем лишь признать ее невероятную запутанность, как на уровне простой констатации фактов, так и в плане их интерпретации. «Тайная история плодовитости», по словам Ле Бра, полна различных теорий, в которых присутствуют разные ее объяснения — социальные, биологические, идеологические (здесь обычно упоминают о «разрушительном» индивидуализме, частным случаем которого является феминизм), и лишь затем анализируется рождение ребенка как результат «решения» пары.
Мы добрались до самых сокровенных альковных тайн. Ничего удивительного нет в том, что многое ускользает от исследователей, скрытое пеленой времени и молчанием действующих лиц и их потомков. Главное в жизни — зачатие человеческих существ — скрыто завесой тайны. Никто не знает, было ли его появление на свет случайным или желанным; приходится радикальным образом противопоставлять одно другому.
Согласно статистике, зачатие ребенка по желанию родителей и вместе с тем снижение брачного возраста, без сомнения, были следствием сознательного отношения к ребенку и всему тому, что влечет за собой его появление на свет, в частности воспитанию. Ухоженные, заласканные, очень любимые дети встречаются все реже. Средства достижения именно такого зачатия остаются для нас загадкой. Многие исследователи склонны думать, что это только лишь воздержание: чтобы избежать нежелательной беременности, женщины уклоняются от полового акта. При прерванном половом акте инициатива принадлежит мужу, он должен следить за тем, чтобы все прошло «как надо». В обеспеченных слоях общества возлагают надежды на английские методы или те, что применяются в борделях, предполагающих использование воды, что обеспечило успех такому изобретению, как биде, — успех запоздалый, по мнению Ж.–П. Губера[71], и идущий вразрез с правилами приличия. Неомальтузианцы–анархисты, стремящиеся донести до пролетариев и их жен идею зачатия желанного ребенка, — «Женщина, рожай, только если ты этого хочешь» (1906) — пытаются распространять презервативы и впитывающие губки, но их пропаганда добровольного зачатия отвратительна женщинам, которым эти требования кажутся невозможными, а вторжение в их личные дела — шокирующим. В случае «неприятностей» многие так или иначе прибегают к аборту. Надо полагать, что во второй половине века аборт стал основным методом избавления от нежелательной беременности; к нему прибегало множество замужних многодетных женщин. Стоит ли видеть в этом, как А. Макларен[72], проявление народного феминизма? По крайней мере, так проявляется воля женщин, не желающих рожать ребенка, и их ужас перед детоубийством. Очень распространенное в первой половине XIX века, строго преследуемое в годы Второй империи, детоубийство отступает, но остается уделом одиноких девиц, деревенских служанок, парижских горничных, живущих в мансардах, попавших в безвыходное положение и стыдящихся рождения внебрачного ребенка.
Каким бы ни был прогресс в деле планирования семьи в XIX веке, несовершенство противозачаточных средств приводит к большому количеству «несчастных случаев». «Попасть в неловкое положение» — так говорили о нежелательной беременности. Это многое говорит и о судьбе нежеланных детей — брошенных, убитых или принятых как неизбежность.
Однако желание иметь ребенка было очень велико — не только по соображениям продолжения рода, но просто для себя, причем не только у женщин, для которых ребенок оправдывает их собственное существование, но и у мужчин. «Бездетная женщина–чудовище, — говорит Бальзак устами Луизы, героини романа «Воспоминания двух юных жен», — мы созданы для материнства»[73]. Десять месяцев спустя после свадьбы Каролина Брам–Орвиль с грустью пишет в своем дневнике: «Как печально, что у меня нет беби, которого бы я так любила, который сделал бы мою жизнь осмысленной» (1 января 1868 года). Она сделает все, чтобы родить ребенка: прибегнет к лечению, к поездке на курорт в Спа, и даже нанесет визит папе римскому. Спустя четырнадцать лет она родит девочку, которую в честь Папы назовет Мария–Пий. Она считала, что заслуга в появлении девочки на свет принадлежит благословению Папы. Гюстав де Бомон[74] пишет Токвилю о беременности своей жены, которая так его волнует, что он даже откладывает написание книги, разрываясь между страданиями жены и желанием стать отцом: «Иногда, видя мучения бедной матери, мне хочется послать ребенка ко всем чертям. <…> Тем не менее событие, которого я жду, для меня счастье, и мы очень хотим, чтобы и вас постигла та же судьба, постоянно говорим и надеемся на это» (10 июня 1838 года). Желание стать отцом — не менее сильное, чем материнское чувство, появляется любовь к этому еще не родившемуся беби, плоду, который пока не принял человеческий облик.
Тем не менее желание иметь ребенка редко приводит к усыновлению — так прочно укоренилась идея кровного родства. Несмотря на первые шаги в этом направлении, сделанные в эпоху Второй империи, изменения в этой сфере будут происходить очень медленно; особенно это касается передачи имени.
Роды на дому
Рождение ребенка — строго частное дело, к тому же исключительно женское, разговоры о родах допустимы лишь между женщинами. Действо обычно происходит в общей комнате, предпочтительнее — в супружеской спальне, куда не допускаются мужчины, за исключением врача, которого медикализация родов все чаще приводит к постели состоятельных рожениц. Повитухи, услуги которых дешевле гонораров врачей, пока занимают ведущее положение в процессе родов, но постепенно их роль сходит на нет. Нельзя, конечно, забывать о традициях и целомудрии, которые не всегда позволяют при- гласить врача. Роды в больнице — признак бедности и одиночества, это стыдно. В больницах рожают незамужние девицы, которые прибывают в город, чтобы освободиться от бремени и затем оставить ребенка. На Западе, Юго—Западе и в Центре «желание отказаться от внебрачного ребенка приводит мать в больницу», как указывают Э. Ле Бра и Э. Тодд. Первые робкие изменения произойдут лишь в период между двумя мировыми войнами, сначала в Париже, в самых передовых кругах общества, желавших избежать мертворождений, уровень которых во Франции остается одним из самых высоких в Европе. Роды для матери и ребенка — это тяжелое, нередко драматичное испытание.
«Беби»
Регистрация ребенка в мэрии, что, с точки зрения Канта, является настоящим рождением, напротив, дело отца. Придя в этот мир, ребенок входит в семью и общество.
В смутном, как бы бесполом и мягком периоде детства, в этой «стране без мужчин» (no man’s land) можно выделить три момента, которые являются стратегически важными: подросток, восьмилетний ребенок и младенец. Внимание к подростковому периоду, переходному возрасту, когда происходит половая идентификация, очень велико; мы еще к нему вернемся. Второй момент — восемь лет — это порог сознательного возраста, он привлекает внимание законодателей, медиков и моралистов (Жюль Симон, «Восьмилетний рабочий»). Младенец, которого на английский манер называют беби, гораздо дольше остается в пеленках Младенца Иисуса, при том что в XVIII веке господствующие классы уже сделали открытие по поводу грудного вскармливания. Впрочем, XIX век в этом отношении парадоксален: количество детей, отданных кормилице, достигает максимума; число отказов от детей бьет все рекорды. Тем не менее в конце века появилась новая наука — пуэрикультура.
70
Эдвард Шортер (р. 1941) — канадский историк психиатрии.
71
Жан–Пьер Губер — современный французский историк, специализирующийся на истории здравоохранения.
72
Александр Макларен (1826–1910) — английский священник–нонконформист, шотландец по происхождению.
73
Пер. О. Гринберг.
74
Гюстав де Бомон (1802–1866) — французский политический деятель, публицист.