Страница 109 из 134
Любовные отношения развиваются по заранее установленной модели; надо иметь в виду социально–экономические условия. Желание быть свободным чаще всего провоцирует деланое, неестественное поведение. Шортер, безусловно, прав, думая, что «романтическая любовь» более индивидуалистична, чем традиционная крестьянская; при этом не стоит переоценивать ее спонтанность. Не будем также переоценивать свободу крестьянина, перебравшегося в город. Здесь речь идет о старом стереотипе восприятия опасных и порочных классов, сложившемся у буржуа. Образ свободного поведения крестьянина возник у историков в связи с незнанием среды, в которую попадал вновь прибывший. В городах функционировали землячества, осуществлявшие контроль за мигрантами, и слухи о чьем–то слишком свободном поведении распространялись быстро.
Очень важно проанализировать, как романтическая любовь дошла до самых низов социальной пирамиды. Церковь внушала пастве ангелические мечты. С первых лет Июльской монархии в деревнях Лимузена началось увлечение романами и мелодрамами, в которых рыдала какая–нибудь Марго, эти романы передавались из рук в руки и читались прямо на работе, в подсобных помещениях; позже пришло время романов–фельетонов, которые тоже создавали новый сентиментальный образ. Мари–Доминик Амауш–Антуан показывает, что после 1870 года репертуар кафешантанов и кабаков способствовал воспитанию чувств жителей долины реки Од. Для влюбленных, которые не вполне понимают, по какой модели им выражать свои чувства, начиная с 1890 года появятся почтовые открытки к Дню святого Валентина. Объяснение в любви демократизируется.
В ожидании свадьбы портнихи сожительствуют со студентами — это является формой сексуального поведения взрослых. Эти дисгармоничные союзы поспособствовали распространению романтических образов любви и сладострастия. Молодой буржуа без опасений привносит новую мимику и жесты в любовный арсенал гризеток. Даже такие вещи, как налет развязности, времяпрепровождение на диване, вечер в отдельном кабинете и деревенские развлечения, также способствуют усвоению романтического кода.
Плотская любовь в романтическую эпоху
Попробуем хотя бы схематично проследить хронологию этой загадочной сферы, «черной дыры», скрытой покровом тишины и устоявшимися предрассудками, согласно которым секс не рассматривается учеными. Поворот наметился в 1860‑х. Начнем же рассматривать первую половину века, то есть период от установления Консульства до самых прекрасных мгновений Империи.
Фигуры сладострастия
Секс заставляет мечтать и диктует поведение. Не отдавать себе в этом отчета — значит впадать в анахронизм. По мнению Бронислава Бачко[434], слово «сексуальность» появляется лишь в 1859 году (никак не ранее 1845‑го). В то время оно относилось лишь к тому, что имело половые признаки. До появления scientia sexualis речь шла о «любви» и «любовной страсти», о «желании» и «инстинкте продолжения рода», о «плотских» и «венерианских» актах; врачи называли это «совокуплением» и «коитусом». Упоминание о физической любви — монополия мужчин. И даже мужчины должны говорить о ней иносказательно. Лишь врачи могут называть вещи своими именами — им это позволяет понятие «инстинкта продолжения рода». В отрыве от страсти секс как необходимое условие сохранения вида приобретает низкий статус, отношение к нему снисходительное, как к низшей форме любви. Медики пытаются кодифицировать супружеские отношения — что оправдывает их снисходительное отношение к оргазму. Однако они уже начинают метать молнии в сторону девиантного поведения, рассматриваемого как «извращение» инстинкта продолжения рода. В то время патологией объявляется прежде всего онанизм.
Романы и стихи наводят на мысли о плотской любви. Непристойность, присутствующая повсюду и в то же время скрываемая, сквозящая во всех поворотах сюжета, заставляет читателя догадываться самостоятельно, что обостряет удовольствие. Такие фигуры речи, как эллипсис, литота, перифраза или метафора, усиливают воображение. Так функционируют упоминания о пароксизме наслаждения. В этой литературе женщину «берут», она «отдается»; «счастье» — «соитие» или «оргазм» — состоит из «невыразимого», «неслыханного» наслаждения, удовольствия «сумасшедшего, почти конвульсивного». Роман касается секретных аспектов сексуальной жизни, ушедших из либертарианского дискурса, наводит на мысли о фригидности и импотенции, находит удовольствие в извращениях.
Юмор меняется. «Откровенное», «здоровое» веселье дает повод для появления грубоватых шуток. Разные куплеты, появление которых инспирировано галантным веком, входят в моду в мелкобуржуазной и рабочей среде; они должны развеять меланхолию и поднять бодрость духа. Иносказание позволяет «смягчить» тему; контрпетри[435] усиливает намек на непристойность, заставляя работать воображение. В этом дискурсе постоянно говорится о нарциссизме мужского пола. «Мечта куплетиста, — пишет Мари–Вероник Готье, — это ненасытная женщина, не сводящая глаз с инструмента, доставляющего ей удовольствие». Здесь господствует воинственно–эротическая метафора. Девица постоянно «прекращает сопротивление»; удовольствие мужчины сводится к «стрельбе по мишени».
Двойственность женщины будоражит сладострастное воображение, то идеализирующее женщину, то, наоборот, демонизирующее ее; благодаря сердечному ритму этой сексуальности, как отмечает Жан Бори, набожность сменяется подвигами в борделе. Код романтической любви навязывает женщине «ангелизм в постели», который сегодня вызывает улыбку. Табу на проявление желания заставляет ее изображать жертву: она ни за что бы не «отдалась», если бы не сила натиска, заставившего ее признать «поражение». Во искупление своей «слабости» после «экстаза» женщина должна вести себя как чистый ангел. Луиза Коле — не недотрога; именно она набросилась в фиакре на юного Флобера. Однако по завершении их первой любовной сцены в какой–то гостинице она лежит на кровати, «с волосами, разметавшимися по подушке, подняв глаза, молитвенно сложив руки и обращая к небу безумные слова»[436]. «В 1846 году, — комментирует Жан–Поль Сартр, — женщина из буржуазного общества, после того как проявила свои животные стороны, должна была изображать ангела».
Несостоятельность в сексе вызывает у мужчины все большее беспокойство. Сладострастный рассказ одного из персонажей Мюссе решительно отличается от триумфализма Ретифа[437]. В книгах описываются пароксизмы страсти, экстаз. Наслаждение опустошает Намуну[438], на что указывают «легкий трепет, чрезвычайная бледность, конвульсии горла, проклятия, несколько бессвязных слов, произнесенных совсем тихо…»
Романтическая фигура сладострастия, далекая от садистских удовольствий, из которых она вышла, тем не менее сопровождается скрупулезным подсчетом совершенных половых актов и следующей за ними боязнью истощения и упадка. Тогдашний буржуа постоянно нуждался в обнадеживающих сексуальных подвигах или, по крайней мере, в математическом подтверждении регулярности. Гюго и Виньи подсчитывали количество испытанных оргазмов, Флобер — свои подвиги, а Мишле ежегодно подводил итог своей сексуальной активности. Все это говорит о том, что годобные вычисления были весьма распространены в буржуазной среде.
Этот театр сладострастия, где мешаются экстаз и деградация, разворачивается на периферии. В интерьере борделей, в случайных встречах на улице, в удовольствиях адюльтера формируются оттенки наслаждения; мы должны пройти этим маршрутом, по которому нас поведут многочисленные конфигурации пары.
Секс до брака
Для начала надо напомнить некоторые исторические факты, которые обусловливают знакомство. В XIX веке временной интервал, который разделяет половое созревание и брак, достаточно велик, особенно на фоне того, что возраст первой менструации снизился в среднем на два года. Увеличение продолжительности жизни вынуждает дольше ждать получения наследства, которое позволит вступить в законный брак. Отсюда — большое количество холостяков и появление целых городских гетто, в которых велика потребность в добрачном сексе. Временные мигранты, живущие в общежитиях в центре столицы, гарнизонные солдаты, студенты, служащие и продавцы из небольших магазинов, чей уровень доходов не позволяет им завести вожделенную семью, постоянно посягают на женскую добродетель; не надо забывать и о тех, кто в годы Июльской монархии переехал в города насовсем; в отдельных кварталах их присутствие влечет за собой очень большой дисбаланс в половом составе населения (Жанна Гайяр). В деревнях, где доминирует одноветвевой тип семьи, многочисленные младшие сыновья этих семей в ожидании момента, когда станут взрослыми, осознают, что им вряд ли удастся найти себе жену. Пролетарии–слуги слой, возникающий в отдельных регионах, например в Шампани, также знакомы с муками настоящего сексуального голода.
434
Бронислав Бачко (1924–2016) — польский и французский историк, философ, основатель Варшавской школы истории идей.
435
Контрпетри — стилистический прием, предполагающий перестановку букв в словах для образования новых слов.
436
Из письма Г. Флобера от 23 августа 1846 года.
437
Никола Рестиф де ла Бретон (1734–1806) — один из самых популярных французских писателей XVIII века, последователь Руссо; его произведения неоднократно обвиняли в безнравственности.
438
Намуна — персонаж одноименной поэмы Альфреда де Мюссе.