Страница 18 из 74
Рис. 12-Д. Pecten Ронского ледника, преграждающий долину Муттбах и распространяющийся на долину Глеч в 1848 г. Перед ледником (слева) концентрические морены, как память о наступаниях ледника в XVII в. и 1820 г. Акварель Хогарда, выполненная 16 августа 1848 г. [262].
Рис. 12-Е. Гигантский pecten Ронского ледника, преграждающий долину Муттбах в августе 1849 г.
Дагерротип той эпохи, взятый Меркантоном из выпущенной в 1893 г. книги «Памяти Даниеля Дольфуса-Оссе» [262].
Рис. 12-Ж. Pecten Ронского ледника, преграждающий долину Муттбах и распространяющийся в долину Глеч в 1850 г. Старинная гравюра, автор которой, вероятно, воспользовался «дагерротипом».
Рис. 12-З. Ронский ледник в 1870 г. (фотография).
Pecten, преграждающий долину Муттбах, все еще существует. На переднем плане (слева) отель «Ронский ледник» [262].
Рис. 12-И. Pecten Ронского ледника в 1874 г. начал глубокое отступание, он сплющился, но все еще существует. Фотография сделана с левого склона Ронской долины [262].
Рис. 12-К. Фотография 1899 г.
Снято со склонов Ленгисграта, левый берег. Ронский ледник заметно отступил. Он покрывает еще толстым языком скалистый ригель, но впервые в истории своей иконографии (с 1705 г.) не преграждает долину Муттбах н не распространяется в виде pecten в долину Глеч [262].
Рис. 12-Л. Ронский ледник в 50-е годы XX в.
Следует обратить внимание (сравните с предыдущими изображениями и особенно за 1870 г.) на полную ликвидацию pecten и подъем ледника, отныне нависающего над серединой скалистого ригеля. Этот процесс будет еще более четко выражен в 1966 г. (рис. X).
Современное вековое потепление оказывает воздействие не только на ледники, но и на океаны: начиная с 80-х годов XIX в. температура их повышается, хотя и весьма неравномерно [316]. Потепление увеличивает общий объем океанов, так как в конечном итоге в них вливаются воды, образующиеся в результате таяния ледников.
Океаническое потепление представляет большой интерес само по себе, однако историк климата не может считать его центральным пунктом своих исследований (за исключением, может быть, исследований, связанных с рыбным промыслом). По историческим данным, полученным до 80-х годов XIX в., до систематических судовых наблюдений, очевидно, невозможно определить температуры океанических зон. И лишь для некоторых прибрежных районов Исландии и Гренландии благодаря более или менее интенсивному дрейфу льдов можно использовать отдельные старинные указания [204], с трудом укладывающиеся в ряды [375].
Что касается «эвстатического», или «гляцио-эвстатического» процесса, при котором повышение уровня моря соответствует отступанию ледников, то он, по-видимому, с самого начала является более важным для исторического исследования. Сколько текстов, подкрепленных иконографическими или археологическими данными, рассказывает нам об осевших в море берегах, о давно исчезнувших прибрежных поселениях, поглощенных морем, и об эффектных поднятиях новой суши. Армориканские берега у Мон-Сен-Мишель на острове Ре, лангедокские берега, Эг-Морт у Пор-Вандра предоставляют значительное количество данных и преданий такого рода [88; 114; 272]. Весьма заманчиво принять в расчет тектонические и эвстатические явления и связать исторические факты, часто очень хорошо датированные, с колебаниями уровня моря, с таянием (или, наоборот, с ростом) ледников и в конечном счете с флуктуациями климата.
Но и здесь историк должен исходить из современного положения вещей (в данном случае из наличия современной эвстатической флуктуации) и смотреть, предоставляет ли оно приемлемые и удовлетворительные модели для изучения более отдаленного прошлого.
Современное гляцио-эвстатическое (следовательно, климатически обусловленное) повышение уровня океанов, происходящее на протяжении одного столетия, установлено по данным мареографов, разбросанных почти по всему миру. Специалисты считают, что за счет таяния ледников уровень повышается на 1—2 мм в год, максимум на 3 мм [164, стр. 439; 59; 278; 368], что составляет от 10 до 20 см за столетие. По таким точным приборам, как мареографы, это хоть и слабое изменение легко обнаруживается. Однако для историка, который по необходимости работает с документами, дающими лишь приблизительные сведения за период, предшествующий периоду систематических наблюдений на морях, этого все же слишком мало. Вековым колебаниям ледниковых языков, колебаниям, амплитуда которых по горизонтали, измеряется километрами, противопоставляются эвстатические и вертикальные колебания уровня моря, вызванные в конечном счете теми же отдаленными причинами, но колебания эти в течение века выражаются лишь в дециметрах (10—20 см). Может ли историк, даже вооруженный «удвоенным дециметром», по явным изменениям уровня моря, имевшим некогда место, или по смещению берегов в историческую эпоху определить, что относится к тектоническим, часто важным, процессам и что можно законно отнести к эвстатическим флуктуациям гляцио-климатического происхождения?
Подведем итог. Вековые колебания ледников в определенных пределах доступны для изучения историку. Зато гляцио-эвстатические океанические колебания остаются предметом традиционных наук о Природе. И пока они не дадут более полной информации, они не могут интересовать историка, работающего с архивами в области истории климата.
А жизнь? До сих пор я затрагивал проблемы и возможные модели, которые предоставляет историку современная флуктуация климата в чисто физическом аспекте: числовые показатели изменений термического режима, их воздействие на ледники и моря. Однако вопрос о биологических эффектах этой флуктуации и тем самым об эффектах воздействия на среду и жизнь человека не может быть обойден, так как и здесь есть материал для построения модели, с помощью которой можно изучать повторяющиеся явления, относящиеся к удаленному от нас времени.
Современное вековое потепление, несомненно, предопределило биологические последствия в арктических районах, обусловленные новым распределением климатических характеристик и особенно волной теплых летних сезонов. Граница леса сместилась к северу — к Великому Северу [216]. В тундре стало больше насекомых и других беспозвоночных, а обнаженные поверхности покрылись растительностью. «На территорию Евразии севернее лесотундры иммигрировало по меньшей мере 40—50 видов птиц и млекопитающих... за последние пол столетия» [366][44].
Особенно хорошо изучены с этой точки зрения миграции птиц [95, стр. 375—376]: за последние десятилетия благодаря теплым весенним и летним сезонам в Финляндии широко распространилась пеночка (Phylloscopus trachiloides viridanus). С 1937 г. в южной части Гренландии регулярно гнездится сизоголовый дрозд (T иг dus pilaris).
Другим важным моментом для изучения взаимоотношений человека с окружающей средой являются аналогичные миграции рыб; разумеется, методически было бы трудно защитить тезис о том, что одни эти миграции сами по себе могут служить свидетельством колебаний климата. Однако поскольку такая флуктуация (после 50-х годов XIX в.) уже исследована и изучена, то данные о смещении морской фауны к северу могут иметь значение для климатологии. Так, это относится к миграции трески и животных, питающихся планктоном, которые покинули в конце XIX столетия район Ньюфаундленда и переместились к западному побережью Гренландии, где стало менее холодно. Там отмечались в некоторые годы богатейшие уловы рыбы [363; 222; 223; 238б, стр. 825].
44
По Meteor, and geoastrophys. abstracts, 1964.