Страница 7 из 15
– У нас нет детей, – испуганно улыбнулась Поля.
– Ну, я на будущее, – пояснила я. – Потому что рано или поздно, но ребенок все равно столкнется с реалиями этого мира, к которым он совершенно не готов! Папа и мама ограждали меня от всего… Они ни разу, представьте, ни разу не брали меня с собой на похороны, потому что думали, что ребенка (меня) это может травмировать. Когда умерла прабабушка, когда не стало папиной мамы, моей бабушки… Меня не взяли на их похороны, хотя я во время кончины бабули была уже взрослой, совершеннолетней, мне в наследство пришлось потом вступать (бабуля же все завещала только мне, по общему соглашению), но папа с мамой меня водили за ручку тогда по всем инстанциям.
– Родители тебя берегли, – опустив глаза, мрачно произнесла Ванда.
– Да. Да! Но лучше бы они этого не делали. Лучше, как раньше было – когда дети варились в одном котле со взрослыми, с самых малых лет наблюдали смерти, рождения и ничего особенно страшного в этом не видели. Это жизнь! Даже смерть – это тоже часть жизни, к этому надо быть готовым. Отчего сейчас многие сделались чайлдфри? Да оттого, что уже непривычно рожать и растить детей. И смерть – да, это ужасное явление, но в наше время она вообще воспринимается как конец света и гибель мира.
– Лиза, Лиза, перестань, успокойся, – жалобно воскликнула Поля.
– Нет, дай сказать, – помотала я головой. – И вот я, нежное растение из оранжереи – я! – вдруг сталкиваюсь со смертью своих самых близких людей. Я была совершенно не готова к этому. Я сама… я сама собиралась всерьез расстаться с жизнью… ну, вы понимаете, – не договорила я.
– Ты обвиняешь своих родителей? – усмехнулась Ванда, глядя в свой опустевший стакан.
– Нет. Я их люблю. Я их бесконечно люблю. И люблю даже за то, что они так крылья надо мной распускали… И речи нет о том, что я их в чем-то обвиняю. Я о том, что люди становятся все слабее и беспомощней, они теперь невыносимо страдают от всевозможных мелких напастей и неприятностей, а настоящие трагедии – они теперь вообще не в силах пережить.
– Мы поколение «снежинок», да. Мы слишком нежные! – вдруг горячо согласилась Поля. – Вандочка, ты не нальешь еще… Но, девочки, мне тоже страшно. Я тебя абсолютно понимаю, Лиза. Я такая же. Я как ты! И даже еще слабее.
– Ты о своих родителях? – улыбнулась я, чувствуя, как глаза щиплют слезы. – Ох, ты счастливая, Поля, они у тебя живые.
– Но они совершенно такие же, какими были твои родители, Лиза, – шепотом произнесла Поля, наблюдая за тем, как Ванда смешивает напитки в бокалах, затем бросает туда лед. – Они буквально трясутся надо мной. Я для них навечно маленькая девочка. Они дверь в мою комнату не позволяют мне закрывать – ни днем, ни ночью. У нас даже в туалете нет шпингалетов, потому что в три года я там случайно заперлась… А мне тридцать лет, и в моей жизни не было ничего. Я до сих пор девственница.
– И что? – возразила я. – Я же тебе рассказывала, как у нас все с Адамом происходило. Та же самая история.
– Но ты хоть нашла мужчину, которого уговорила на вот это все, а я и такого не встретила! – с отчаянием возразила Поля.
Меня почему-то царапнуло слово «уговорила». Я Адама не уговаривала… Он сам, все сам, мне осталось только согласиться на его предложение – стать сексуальными партнерами. Впрочем, проехали, зачем цепляться к Поле по мелочам?
– А ты этого хочешь, Поля? Встретить кого-то? – тем временем спросила Ванда. – Ну, за сбычу мечт…
Мы чокнулись.
– Не знаю, – отпив из своего бокала, произнесла Поля задумчиво. – Хочу ли я быть с мужчиной? Я даже не могу этого представить. Как это – меня вдруг кто-то обнимает и делает со мной вот это все… – Поля не договорила, поставила бокал на стол, развела руками. Потом покраснела.
– То есть ты представляешь себя в виде объекта? – внезапно озарило меня. – Как будто ты сама по себе, а кто-то вокруг тебя хороводы водит? Совершает с тобой некое действо? Твоя роль, получается, чисто пассивная, ты просто решаешь – отзываться на ласки другого человека или нет?
– Нормальная женская роль, – хитро улыбнулась Ванда. – Даже традиционная. Но я понимаю тебя, Поля. В наше время женщина много чего должна, особенно мужчине и особенно в интимных отношениях с ним. Должна уметь многое, вон курсов сколько всяких открылось, где учат разным женским хитростям.
– Да, я об этом, – подумав, согласилась Поля. И оживилась. – Это похоже на то, как искать работу, делать карьеру – когда не хватает образования, опыта и знаний. Страшновато как-то. Стыдно опозориться. Показаться неумехой, не пройти собеседование и испытательный срок.
Мы с Вандой переглянулись и захохотали. Поля тоже засмеялась. Ей явно стало легче после этого признания, как будто эти мысли ее давно мучили и не давали покоя.
– Надо еще и выглядеть соответственно, – продолжила Поля. – Внешность, одежда, макияж, белье, маникюр, педикюр, эпиляция и все такое… Нет, я слежу за собой изо всех сил, но вдруг я не безупречна? И вызову отвращение у своего избранника.
– Ты очень красивая и ухоженная, Поля! – возразила я. – А вот я – лентяйка. Мне все лень. Я даже профессиональный маникюр не делаю. – Я положила руки ладонями на стол. То же самое сделали Поля и Ванда.
У меня были короткие ногти без всякого покрытия, у Ванды – роскошные, совершенные по форме длинные накладные ногти брусничного цвета, у Поли перламутрово-бежевый лак поверх собственных аккуратных ноготков.
– Ты совсем маникюр не делаешь? – с интересом спросила Ванда меня. – В том, профессиональном, смысле…
– Совсем. В салон не ходила. Или ходила, но пару раз от силы… Точно, ходила, и мне не понравилось, что там с моими ногтями сделали, вот здесь, – сказала я и указала где.
– Это кутикула. Ну правильно, надо убирать кутикулу, – серьезно произнесла Ванда. – Она же нарастает. Наползает на ноготь…
– У меня ничего не нарастает и не наползает, – призналась я. – Достаточно только подстричь сами ногти и подпилить их край пилочкой, придать им ровную форму. И этого хватает. Ну вот как у детей… Детям же не делают профессиональный маникюр, но детские лапки обычно выглядят вполне нормально.
– У меня тоже ничего не нарастает, – призналась и Поля. – А вообще, этот профессиональный маникюр по всем правилам – довольно жуткая вещь. И за ним надо постоянно ухаживать, чуть что не так – бежать подправлять… То ноготь сломается, то отрастет на миллиметр, и видно эту отросшую не закрашенную полоску у основания, и уже нет прежней красоты… Но хуже всего, когда видно вот эту обрубленную кутикулу. Вроде все в порядке и красиво, но прямо видно иногда, что кожа сострижена, и это брр! Да, а вы слышали про шеллак? Его, оказывается, делают из выделений каких-то там жучков!
– Ты серьезно? – Ванда посмотрела с недоверием на свои ногти.
Я же продолжила:
– Педикюр я, кстати, тоже не делаю – в том, общепринятом, смысле, когда пользуются лаком и совершают все эти сложные и долгие манипуляции со стопами. Так, ничего особенного… опять использую ножницы, пилочку, плюс обычную терку для пяток… Крем иногда. Давайте посмотрим, что у нас с ногами, – предложила я. Скинула с ног тапочки, стянула носки.
На Ванде тоже были носки, она их быстро сняла, а вот Поле пришлось освобождаться от колготок. Мы сели рядом на стульях, уставились на свои голые ступни.
– У тебя действительно все хорошо и в натуральном виде, – заметила Ванда серьезно, разглядывая мои ноги. – Пальцы красивые и ноготки аккуратные. Можно даже фотографировать – для журнала, для какой-нибудь статьи. Фото на пленэре – что-то такое, в деревенском стиле… а-ля натюрель, короче. Если нарядить тебя в ситцевое платьице, Лиза, распустить тебе волосы и поставить на травку босиком, а ступни – крупным планом… то будет просто «ах!». Твои пальчики сразят всех своей естественностью. Это очень модно сейчас!
– Какие у нас всех разные пальцы на ногах, – тем временем удивленно заметила Поля. – И пальцы разной длины.
– Ступни, или же стопы, делят на виды. То ли их три вида, то ли пять… Ну, неважно. Я про пять видов стоп помню, – тоном знатока изрекла Ванда. – Греческая стопа, египетская, кельтская, римская и германская. Не в курсе, связано это как-то с генетикой и реальными предками, но вот так они, эти типы ступней, называются.