Страница 72 из 163
Помимо матриархата, другую, ограниченную, но реальную возможность эмансипации «прекрасному полу» предоставляет существование промыслов, доступных женщинам (не считая тех, что всегда были их монополией). В Монтайю, как уже отмечалось, функции содержательницы таверны исполняет женщина, Фабрисса Рив (I, 325—326), ее промысел не слишком доходен по причине малонаселенности деревни. Есть Алазайса Азема, торговка сырами вразнос. В Ларок д’Ольмесе и за Пиренеями постоялые дворы при дорогах и ярмарках, где частенько бывают монтайонцы, содержатся особами женского пола[362].
Пережитки матриархата и женские промыслы вносят иной раз коррективы в дискриминацию со стороны мужчин. И все-таки речь идет о довольно мало развитых институтах. Чаще всего «слабый пол» именно таковым и оказывается перед лицом присвоения прав мужским родом. Тем не менее не будем преувеличивать женское бессилие. Перед лицом фаллократов они далеко не совсем безоружны, их нельзя считать только униженными и оскорбленными социальной системы.
В собственном доме женщина, безусловно, обречена на тяжелую работу. Но, маленькая крепостная при очаге, воде, дровах, овощах, стряпне и пряже, в силу одного только этого факта она располагает личным уделом интимной и хозяйственной власти. Под старость она обретает еще и некоторую компенсацию за счет других членов семьи, исключая мужа. Конечно, супруг по мере угасания желаний начинает позволять себе сомнительного изящества характеристики своей половины: бабка, старая еретичка или старая свинья[363]. К тому же современники знают, что жена в преимущественно патриархальной системе лишь пожизненно живет в доме своего супруга (на самом деле этот дом не является ее собственностью). И тем не менее по отношению к детям и внукам эта раба очага занимает почетное положение. Угнетенная как супруга, она сакрализована в качестве матери. Мы ведь в Средиземноморье, черт возьми! Или почти что в Средиземноморье. Во всяком случае, это латинский мир, никакой протестантизм никогда не искоренит здесь материнский культ Девы Марии.
Крестьяне-катары вполне могут трактовать Деву-Мать как телесное вместилище, в коем воплотился Иисус Христос, ибо в семье своей остаются любящими и почтительными сыновьями. Стареть для женщины значит быть матерью взрослых, полных сил детей. Это позволяет и впредь иметь право на уважение потомков от чрева материнского. Пьер Клерг, отвергавший любые кумиры, любил мать и почитал ее память, он считал ее простой женщиной, которая сделала много добра еретикам. Мы уже отмечали, как, несмотря на двойное неудовольствие — местных катаров и епископа Памье, — он добивался захоронения своей старой Мангарды близ алтаря Девы Марии, объекта паломничества. Впоследствии алтарь принесет удачу кюре в его любовных приключениях. Гийом Остац, землепашец и байль из Орнолака, оказывает уважение матери, обращаясь к ней на «вы». Наставления ее он выслушивает благоговейно. Это от нее его полуеретические, полунатуралистические или материалистические суждения. Они усвоены сыном из ее непрестанной болтовни во время прогулок[364]. Тем не менее не следует воображать себе всякий вздор. Или лубочные картинки. В верхней Арьежи водились и скверные мальчики, способные ударить, куснуть вскормившую их грудь. Отметьте сына Стефании де Шатоверден, тиранящего свою старую мать... Однако свидетельства многочисленных текстов достаточно определенно указывают, что в Монтайю около 1300—1320 годов бытовал классический, дорогой средиземноморским цивилизациям переход от юной жены, угнетаемой мужем менее нежного возраста, к матери зрелых или преклонных лет, обожаемой и уважаемой детьми мужского пола. И дочери окружают мать любовью дочерней: Ава, Филиппа, Эсклармонда и Кондора, дочери Беатрисы де Планиссоль, заливаются слезами (I, 257) при мысли об опасностях ареста, угрожающих этой даме. Так вознаграждается ее постоянная нежная привязанность к потомству (I, 246).
В крестьянской среде дочери по отношению к матерям проявляют почтительность. Впрочем, такое поведение объясняется материальной поддержкой, которую матери продолжают оказывать своим дочерям, даже если те уже взрослые и замужние. Однажды, — рассказывает Гийеметта Клерг, которая оказалась тогда во власти склонного к буйству мужа, — понадобилось мне позаимствовать чесалку для чесания конопли. С тем и пошла я в отцовский дом. Подле дверей того дома попался мне брат, он как раз выносил навоз. Я и спроси брата:
— Где госпожа моя матушка?
— А что вам от нее надобно? — отозвался он.
— Чесалку мне надо, — говорю я.
— Матушки нет дома, — отрезал брат. — По воду пошла. И надолго.
Я не поверила брату и попробовала пройти в дом. Тут брат загородил дверь рукой и не дал мне пройти (I, 337).
Текст примечательный! Дверь узка, ее запросто можно загородить мужской рукой; пахнет навозом; мать, Алазайса Рив, обеспечивает водой domus мужа, как это заведено везде. Это не мешает вполне заурядной матушке иметь право на титулование Madame (моя «госпожа»!) со стороны взрослой дочери, Гийеметты Клерг. С другой стороны, хотя семья похожа на гнездо скорпионов, отношения здесь подчинены определенному ритуалу. Брат обращается к сестре на «вы», что не мешает быть с нею грубым. Что касается брата по материнской линии, Прада Тавернье, он требует еще большего почтения, чем то, которого без особых усилий добивается Алазайса от Гийеметты, от своей внебрачной дочери Брюны Пурсель. «Совершенный» Прад Тавернье требует, как уже отмечалось, чтобы его внебрачная дочь Брюна кланялась ему, встав на колени! Ни больше, ни меньше.
Еще одна почитаемая, и даже чрезмерно, мать — мать Вюиссаны Тестаньер. Будучи по молодости любовницей Бернара Бело, Вюиссана практически отрекается от катарских воззрений после нервного шока, который испытала во время попытки изнасилования, предпринятой по отношению к ней Арно Виталем. Но Вюиссана непременно добавляет, что ее повторное обращение в строгий католицизм обусловлено, к тому же, большим и добрым влиянием, оказываемым на нее матерью. Речи старухи против «добрых людей» огненными буквами запечатлелись в ее сознании (I, 461).
К этим доверительным речам матери, обращенным к любимой дочери, можно присовокупить не менее убедительные слова тетки к племяннику: действительно, Жан Пелисье сделался приверженцем катарских идей в силу властного влияния, которое оказывала на сознание молодого пастуха его тетка по материнской линии Моров (III, 79). Именно так еретические речи, которые она вела в овсяном сарае, где оказалась вместе с юным Жаном, перевернули, как он говорит, его сознание, до того преданное римской вере.
Конечно, бывают такие дамы преклонного возраста или зрелых лет, с которыми вступают в решительные пререкания более молодые женщины вплоть до (и включительно) их собственных дочерей. Свары, доходящие до рукоприкладства и применения холодного оружия происходят между Жанной Бефай и ее матерью, Эмерсандой Марти. Но схватка мегер, старой еретички Эмерсанды и молодой католички Жанны, объясняется именно атмосферой культурной дезинтеграции, в которой находится монтайонская эмиграция в каталонском изгнании, что на сто или около того процентов укрепляет римскую веру.
Напротив, в Монтайю до бегства Эмерсанда пользовалась уважением своей дочери Жанны. Во всяком случае старая дама даже оставив претензию на роль пророка в собственном доме, смогла сохранить большой престиж среди прочих членов маленького клуба Белибаста. Сам Белибаст высоко ценил ее по причине большого опыта старой женщины: она многое узнала, пережила, запомнила. Она повидала более двух десятков еретиков, — говорит святой муж о матери Жанны Бефай...[365] — Она знала и видела много лучших, чем мы. В Монтайю женщина в летах, наподобие Гийеметты «Белоты», поседевшая в катарской ереси, весьма ценима среди единоверцев, среди склонных к ереси и вообще среди односельчан обоих полов и всех возрастов.
362
I, 221; Ш, 153. Смотри также гл. V (постоялый двор На Гаргалы).
363
См. выше. Старики из благородных в этой сфере выглядят не более воспитанными, чем старые крестьяне (III, 328). Разве что благородная женщина в годах, которую супруг назовет старухой (III, 328), отнюдь не замедлит с ответными мерами.
364
I, 200—205, в особенности I, 203. См. также гл. XXI (роль матери Жана Мори и т. д.).
365
II, 64, 75. По поводу упомянутого примера и последующего Боннасси (см. библиографию) подчеркивает важность периода зрелости в жизни каталонской женщины в Средние века. Джон Демос, касаясь женского чародейства, настаивает на контрасте зрелость/юность (см.: Besançon A. L’histoire psychanalytique... ).