Монтайю, окситанская деревня (1294-1324)

Мысль завести «нежную половину», которая позаботилась бы о его старческом ревматизме, отнюдь не кажется Мори вдохновляющей. В ответ на уснащенную однообразными оборотами речь Белибаста он ссылается, как обычно, на свою (вымышленную?) необеспеченность.

— Я не хочу иметь жену, — отвечает он. — У меня и так столько забот, едва и свою жизнь могу обеспечить.

Тут Белибаст раскрывает свои намерения:

— Есть у меня для вас супруга — Раймонда, что живет со мной. С ней все хорошо устроится.

— Но ее муж, по имени Пикье, быть может, еще жив, — тут же возражает Пьер.

— Нет, — отвечает «святой муж», — не думаю, чтобы он был еще на этом свете. И потом, живой или мертвый, он не сможет вас беспокоить в этих краях. Между тем вы с Раймондой можете заниматься чем положено, если вам удастся обо всем сговориться (III, 188).

Заколебавшись, Пьер, возможно, соблазненный перспективой, начинает отступать. Теперь он занимает выжидательную, но уже не оборонительную позицию.

— Раймонда — женщина не для меня, — говорит он Гийому. (Действительно, она дочь владельца кузни или зажиточного кузнеца; ее социальный статус гораздо выше, чем положение Пьера Мори, пастуха из Монтайю.) Если хотите, то обговорите с Раймондой это дело. Я не имею ничего против. Но нет и речи о том, что я сам заговорю об этом с ней.

Тем временем приятели продолжают свой путь и прибывают в Сан Матео, в дом Гийеметты Мори. Как обычно, в доме этой гостеприимной женщины полно народа: кроме Гийеметты, мы обнаруживаем там ее больного сына Арно Мори, ее брата и, кроме того, постороннюю женщину, нанятую для чесания шерсти, и бедняка, которого Гийеметта приглашает к столу «из любви к Богу» (III, 188—189). Сначала все слегка закусывают, потом ужинают. Между тем Пьер Мори, после долгих колебаний, подобно Панургу, между «жениться» и «не жениться», почти решается, устав противоречить, принять аргументы Белибаста в пользу брака.

— Коли вы считаете благом, чтобы я женился на Раймонде, поговорите с ней об этом, — говорит он «святому мужу», — и если она согласится, я тоже согласен. Поговорите об этом завтра, раз уж вы тут, и с моим дядей Пьером Мори (брат Гийеметты, полный тезка нашего героя).

Чтобы объяснить отступление Пьера от верности холостой жизни, необходимо сказать, что доброго пастыря обложили со всех сторон. Соединенными усилиями осаждающие наконец сокрушают слабые редуты, до того не без успеха защищавшие Пьера от любых матримониальных посягательств. После ужина у Гийеметты, во время посиделок, настает очередь хозяйки дома атаковать Мори. Господи, — наседает она, — что за несчастье для нас этот Пьер! Мы не в силах его удержать. Едва он нас покидает (отправляясь в отгон), мы не знаем, увидим ли его ещё, ведь он отправляется во враждебные нам земли (в верхнюю Арьеж). Если его там узнают, то непременно схватят; а тогда и мы все будем обречены на погибель[163].

Лицемерный Белибаст, поняв, что Пьер попался на крючок, подчеркнуто изображает усталость от бесполезных дебатов:

— Ничего не поделаешь, — говорит он Гийеметте. — Пьера не переделаешь. И хватит об этом (III, 189).

Но Гийеметта не отступается:

— Я хочу женить Пьера и моего сына Жана тоже. Я знаю женщин, которые им подошли бы. Мне уже говорили про них. И такие браки принесли бы нам много добра и друзей.

— Ладно, — отвечает Белибаст. — Только, по-моему, будущие жены не должны быть глухи к Благу (можно не сомневаться, что, произнося эти слова, «святой муж» имеет «заднюю мысль»: он подразумевает свою Раймонду, которую только что предложил Пьеру на дороге в Сан Матео, катарские убеждения которой не требуют подтверждения).

Этими словами, или почти на этих словах, вечер заканчивается. У Гийеметты мало места: два Пьера Мори (брат Гийеметты и наш пастух), Гийом Белибаст и Арно Мори вчетвером укладываются на ночь в одну кровать. Все рекорды тесноты побиты. «Живое общение с народом».

Все это уже неважно: Белибаст обделал дельце. Следующим утром, возвращаясь в Морелью, Гийом и Пьер останавливаются, как водится, у госпожи Гаргальи. Там наш пастух капитулирует окончательно, говоря «святому мужу»: Раз уж вы так сильно хотите, чтобы я женился на Раймонде, пусть будет на то ваша воля.

Чем же вечером оба прибывают в Морелью. Белибаст спрашивает без обиняков у живущей при нем Раймонды Пикье:

— Согласна ли ты быть женой Пьера Мори?

— Да, я согласна, — отвечает она.

При этих словах Белибаст смеется, выражая тем самым глубокое удовлетворение, которое, как мы увидим дальше, вполне можно понять. Или же его смех является способом косвенно сказать молодоженам: Провозглашаю вас соединенными узами брака. После этакой церемонии трио — мы не рискуем сказать «треугольник» — задушевно ужинает морским угрем и благословленным Белибастом хлебом. В ту же ночь, сухо и просто рассказывает Пьер Мори инквизиторам: Мы с Раймондой плотски познали друг друга (III, 190).

Так долго готовившийся брак был очень быстро расторгнут. На другой день после свадьбы Белибаст, обычно очень жизнерадостный, выглядит угрюмым (III, 190). Он доходит до того, что постится (endura) три дня и три ночи. По истечении половины недели, или около того, покаяния «святой муж» уединяется с Пьером Мори и без предисловий предлагает расторгнуть столь недавний союз. Пьер ни в чем не может отказать своему другу (возможно, он находит в этом и свой интерес) и соглашается со странной просьбой маленького пророка. Сказано — сделано. После пары слов Белибаста Раймонде Пьер снова возвращается к холостой жизни, которой изменил лишь на неполную неделю. Некоторое время спустя ему остается только вернуться к своим баранам, в то время как Раймонда носит ребенка.

От кого этот ребенок? От Пьера или от Гийома, от пастуха или от «святого мужа»? Трудно сказать, однако вторая гипотеза кажется более правдоподобной. Гийом Белибаст, утверждавший повсюду, что никогда не прикасался к обнаженному женскому телу, уже давно вместе с Раймондой жил в Морелье. Конечно, ему приходилось спать с Раймондой в одной постели, в частности во время их странствий и в харчевнях. Однако он громко хвалился перед своими последователями, что это всего лишь хитрость, предназначенная одурачить представителей римской церкви, чтобы те думали, будто он женатый человек, а вовсе не «совершенный». Чтобы обелить свою тесную близость с женщиной, он утверждал, впрочем, что в подобных случаях специально не снимал нижнего белья перед тем, как лечь в одну постель со своей домохозяйкой. Эти благочестивые «кальсонады»{120} не могли, однако, бесконечно вводить всех в заблуждение. Гийом, вне всяких сомнений, уже давно был сожителем Раймонды. Нужно было обладать наивностью Пьера Мори, чтобы этого не заметить. Или, что более вероятно, — его душевной щедростью и братской привязанностью к Гийому, столь же пламенной и нежной, что и отношение Бернара Клерга к своему брату кюре. Мужская дружба, которая, в конечном счете, может показаться несколько двусмысленной... Во всяком случае и в разговорах со своими близкими, и перед инквизиционным трибуналом Пьер Мори решительно набрасывает ноевы одежды{121} на распущенность «совершенного» и искренне изображает неведение, — если только не является несведущим на самом деле. Впрочем, он сам объясняет скрытые мотивы своего поведения в присутствии брата Жана Мори, ставившего ему в упрек эту смехотворную «женитьбу». Я не мог поступить иначе, — говорит он, — потому что очень любил Гийома Белибаста[164]. Пьер Мори настолько предан, что глотает, не морщась, все преподносимое ему Белибастом.

163

III, 189. В самом деле, Гийеметта полагает, что, будучи схвачен инквизицией, Пьер заговорит. По крайней мере, так поступают, совершенно естественно, если не простые верующие, то «совершенные» и «добрые люди», арестованные римской церковью, в полном соответствии с их страхом перед ложью.

{120}

Здесь игра слов по-французски: caleço