Страница 12 из 222
Жизнь Людовика Святого (и Франции) протекает в границах христианского мира[50]. Он — суверен первой и один из глав второго, известное место в котором принадлежит и его королевству. Между этими двумя сферами нет и не ощущается никакого противоречия. В ХIII веке бытовало представление о сплочении Западной Европы вокруг христианской религии. Обычно оно выражалось понятиями «христианский народ» (populus christianus), или «христианское государство» (respublica christiana), или даже «христианский мир» (orbis christianus). Но использовалось и понятие «христианство» (Christianitas); оно встречается около 1040 года в старофранцузской «Песни об Алексее» (Chanson d’Alexis). Однажды епископ Ги Осерский, выступая от лица прелатов Французского королевства, обратился к озадаченному Людовику Святому: «Сир, архиепископы и епископы, присутствующие здесь, поручили мне сказать Вам, что христианство (cretientés) приходит в упадок и ускользает из Ваших рук»[51]. Открывая в 1245 году I Лионский собор, Иннокентий IV дал определение христианскому миру, указав на его врагов: дерзость сарацин, раскол греков и кровожадность татар[52]. Этот христианский мир, духовная республика, имеет и пространственные очертания. Иннокентий IV собирался закрыть перед монголами «врата христианского мира» (januae christianitatis) и выставить против них три государства: Польшу, Литву и Галицко-Волынскую Русь[53]. Впрочем, христианам предоставляется выбор (и это один из самых спорных, зачастую подспудных вопросов века Людовика Святого): защищать Святую землю, то есть участвовать в крестовом походе, или оборонять Европу, а значит, служить делу христианизации языческих народов Восточной Европы: литовцев, пруссов, а южнее — угрожавших Венгрии куманов. Будет ли граница католического христианского мира, как и прежде, проходить по Иордану или по Днепру? Похоже, Людовик Святой, не колеблясь, дал ответ, оставшийся неизменным с 1095 года, когда в Клермоне Урбан II провозгласил Первый крестовый поход.
Между тем христианский мир склонен замкнуться на Европе. Дух крестовых походов угасает. Причину такой перемены следует искать в самом процветании Запада. Благоденствие породило приток христиан на Восток, и то же благоденствие вызвало их отток в Европу. В конце XI века быстрый демографический рост привел к тому, что христианскому миру стало тесно в Европе, и этот мир, где младших лишали земель, жен и власти, не останавливался перед применением насилия. Первую волну дикого феодализма нельзя было сдержать мирным путем. Церковь обратила ее против мусульман, и поскольку испанской Реконкисты было недостаточно, чтобы поглотить избыток населения, притязаний и энергии латинян, то эти силы двинулись на Восток. Но в середине XIII века процветание Западной Европы достигло своего апогея. Распашка нови и «аграрная революция» помогли справиться с голодом. Голодных лет Западная Европа больше не знала.
Развитие сельского хозяйства ускорило и социальные процессы. И хотя сеньориальная система крепко держала людей, процесс освобождения от личной зависимости набирал силу. И пусть даже городской воздух и не делал таким уж свободным, как то утверждала немецкая поговорка[54], все же урбанистический взрыв собирал людей в городах, оживлял ремесло и торговлю, в том числе и дальнюю; совершенствовалось текстильное производство, велось (и быстро) строительство, причем вместо дерева все больше использовался камень. Стремительно возрастала роль денег в торговом обмене, чеканились монеты высокого достоинства: серебряные «гро». Тринадцатое столетие — время, когда возобновилась чеканка золотых, прекратившаяся в Западной Европе еще при Карле Великом. Людовик Святой — первый французский король, отчеканивший в 1226 году золотую монету экю. Процветание заставляло сеньоров даровать свободу и пресекать насилие. Учение, согласно которому война могла быть только праведной и вестись в строго определенные периоды, превратило умозрительный мир в реальность. Наряду с вдовами и сиротами теперь надлежало защищать и купцов, а поскольку новое общество порождало немало бедняков, то надо было заботиться и о них: росло число госпиталей и лепрозориев — последние являли собой нечто среднее между приютом и тюрьмой. Действуя заодно с Церковью, братствами и корпорациями, зарождавшееся государство жило предвкушением «государства всеобщего благоденствия» (Welfare State). В этом отношении Людовику Святому не было равных.
Город породил и новые культурные потребности, и средства их удовлетворения. Отрывались школы, в которых в ХIII веке обучались грамоте все больше юных горожан. Школы уже посещали не только будущие клирики; туда все чаще принимали детей мирян — в основном мальчиков, которые теперь умели читать, писать и считать, но среди учителей были и женщины. Возникали учебные корпорации, которые обретут название «университетов»[55]. Эти корпорации породили в христианском обществе времени Людовика Святого новую власть, сосуществовавшую с королевской властью (Regnum) и властью Церкви, — ведение (Studium); воплощением ее стали университеты. Университеты вдохнули вторую жизнь в латынь — международный язык учености, в латынь, зачастую искусственную, схоластическую; но (несмотря на уставы) повсюду, вплоть до университетских коллежей, быстро входил в употребление народный язык. Местные наречия превращались в литературный язык. При Людовике Святом представители королевской власти стали писать по-французски; Людовик — первый французский король, которого мы слышим говорящим на родном языке. Возрождался театр, который вышел за пределы Церкви и сделал своими подмостками город. Празднества выплеснулись на улицы, и ученая литургия смешалась с более или менее языческими обрядами вторгающейся в городскую жизнь деревни; карнавал одолел и вытеснил пост; фаблио 1250 года увело фантазию в новую страну, весьма далекую от христианского аскетизма, в страну Кокань[56]. Искусство, всегда служившее Богу и сильным мира сего, старалось не только продемонстрировать мощь, но и удовлетворить различные эстетические вкусы, приближая небеса к земле настолько, насколько возносило землю к небесам. Витражи, торжествуя, заливают церкви цветным светом; появляются скульптурные изображения: в Амьене — «прекрасный Бог», в Реймсе — улыбающиеся ангелы. Готика — это праздник. На земле, как и на небесах, ценности остались в высшей степени христианскими. Земные сады (где можно сорвать розу в знак любви) — это новый отзвук садов Эдема, где Ева сорвала запретный плод. Земля уже не только слабое отражение потерянного в наказание за грехопадение рая; человек, сотворенный по образу и подобию Божьему и участвующий на земле в божественном деле Творения, может производить и блага, которые в конце времен станут изобиловать в раю обретенном, и вкушать от них: наука, красота, трудом нажитое богатство, узаконенные расчеты, тело, которому предстоит воскреснуть, и даже смех, долгое время казавшийся подозрительным Церкви, — начинаются на земле, в труде человека, в его вечном жизненном пути[57]. Кажется, в ХIII веке христианский мир начал утрачивать свой варварский облик. «Божий суд» уходил в небытие; IV Латеранский собор (1215) запретил ордалии, которые еще нескоро исчезли из практики[58]. Если от испытания огнем, водой и раскаленным железом отказались довольно быстро, то решение тяжб в поединках, с оружием в руках, было той формой «Божьего суда», которой отдавали предпочтение воины, и поэтому она просуществовала еще долго. Несмотря на все усилия, Людовику Святому не удастся отменить поединки.
50
Для общего ознакомления порекомендовал бы изд.:
Le Goff J. L’Apogée de la Chrétienté (v. 1180v. 1330). P., 1982.
См. также:
Génicot L. Le ХIIIe siècle européen. P., 1968;
Mundy J. L'Europe in the High Middle Ages (1150–1309). L., 1973.
51
Joinville. Histoire de Saint Louis… P. 369. Возможно, в данном случае этот термин имеет узкий смысл «церковная юрисдикция». Б. Ландри (Landry В. L’Idée de chrétienté chez les scholastiques du ХIIIe siècle. P., 1929) не ставил лексическую проблему. Л. Женико в прекрасной обобщающей работе обращает внимание на расплывчатость этого понятия в ХIII веке: Génicot L. Le ХIIe siècle… P. 386–387.
52
Insolentia Saracenorum, schisma Graecorum, sevitia Tartarorum // Brevis nota (Monumenta Germaniae Historica. Legum sectio IV. Constitutiones et acta publica. III. № 401); цит. в: Génicot L. Op. cit. P. 288.
53
Halecki О. Diplomatie pontificale et activité missionaire en Asie aux ХIIIe — XIVe siècles // ХIIe Congrès international des sciences historiques. Wien, 1965. Rapports II: Histoire des continents. P. 5—32.
54
Stadduft macht firei — городской воздух делает свободным (нем.).
55
Verger J. Les Universités du Moyen Âge. P., 1973; Idem. Des écoles a l’Université: La mutation institutionelle // La France de Philippe Auguste. P., 1982.
56
Коканъ (так во Франции, англ. Кокейн, ит. Кукканья, нем. Шлараффенланд) — в средневековых легендах, распространенных по всей Западной Европе, некое утопическое царство и, одновременно, Страна дураков: там царят вечная молодость, изобилие (согласно указанному фаблио, в стране Кокань из съестных припасов строят дома и замки, реки текут белым и красным вином), сексуальная свобода и безделье (в данном фаблио рассказывается, что наибольшие блага там достаются тем, кто меньше всего работает), мир и равенство; словом — это сплошной праздник (согласно опять-таки тому же тексту главных праздников, подобных Пасхе, Рождеству и т. п., там в четыре раза больше, чем в нашем мире, зато Великий Пост бывает раз в двадцать лет). Современные исследователи указывают, что подобные представления являют собой народную утопию и, одновременно, пародию на нее, карнавальную (в терминологии М. М. Бахтина) картину мира. Об упомянутом фаблио и о проблеме в целом см.: Михайлов А. В. Старофранцузская городская повесть «фаблио» и вопросы специфики средневековой пародии и сатиры. М., 1986. Гл. 4.
57
Le Goff J. Les Intellectuelles au Moyen Âge. 1984; Idem. Quelle conscience l’Université médiévale a-t-elle eue d’ellemême? // Pour un autre Moyen Âge. P., 1994. P. 181–197.
58
Gaudemet J. Les ordalies au Moyen Âge: doctrine, législation et pratique canoniques // Recueils de la société Jean Bodin: La preuve. 1965. Vol. 17/2;
Bartélemy D. Moyen Âge: Le jugement de Dieu // L’Histoire. 1987. Avril. Nq 99. P. 30–36;
Baldwin J. The Intellectual Préparation for the Canon of 1215 against Ordeal // Spéculum. 1961. Vol. 36. P. 613–636.