Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 94 из 96

Опять повисла тишина, и на этот раз женщина уже разозлилась. На себя за это чувство неловкости, на него — за то, что явно ничего похожего не испытывал. За то, что окончательно перестала понимать происходящее.

За то, что больше всего хотелось сейчас обнять его, прижаться к груди щекой и рассказать, как она рада, что он жив.

— Да, я же совсем забыла! Надо тебе отдать. Он, конечно, вряд ли сейчас пригодится, но всё равно… — Ева суетливо выдвинула ящик стола и достала завёрнутый в платок артефакт. Подошла, протянула руку. — Подобрала там, в подвале, машинально. Платок чистый, не волнуйся… Ты чего? — осеклась, потому что сухие длинные пальцы крепко сомкнулись на запястье.

Сеф молча забрал платок, не глядя сунул в карман куртки, но руку не выпустил. Больше того, настойчиво потянул к себе, второй ладонью накрыл затылок, надавил, вынуждая наклониться, и поцеловал. Сразу — уверенно, так, как обычно, и одновременно — не так, потому что она успела привыкнуть и к острым зубам, и к узкому языку.

В первый момент Ева замерла от растерянности, потом от неё же — податливо обмякла, стекла на его колено. Сеф тут же выпустил её руку, чтобы обнять за талию и прижать крепче.

Тут женщина наконец опомнилась. Ответила на поцелуй — жадно, охотно, обняла широкие твёрдые плечи. Скользнула ладонью ему на затылок, запуталась пальцами в густых светлых волосах… и окончательно забыла обо всех сомнениях.

Вернуться в реальность заставило ощущение неправильности. Под расстёгнутой рубашкой мужчины её пальцы споткнулись о шершавую поверхность пластыря. Ева вздрогнула от неожиданности, прервала поцелуй и отстранилась — настолько, насколько позволили его руки. К этому моменту она уже сидела верхом на бёдрах Серафима в распахнутом халате, который совершенно не мешал его рукам ласкать желанное тело.

— Постой! — выдохнула, упёрлась в его плечи. — Сеф! Тебе сейчас нельзя… Ну Сеф! — возмутилась решительнее, потому что он опять надавил ей на затылок, намереваясь закрыть рот поцелуем. — Пожалуйста… Тебе что целитель сказал?

— Я не спрашивал, — раздражённо поморщился Дрянин, но неожиданно уступил, разжал руки. Явно с трудом подвинулся дальше по постели к стене, чтобы опереться на неё спиной, и за руку потянул женщину к себе.

— Плохо? — Ева подвинулась, но тут же встревожилась, сообразив, что он ещё больше побледнел и глаза закрыл не просто так.

— Не суетись, нормально, — отмахнулся он, размеренно, глубоко дыша и явно пытаясь прийти в себя.

Очень хотелось срочно побежать за целителем, но Калинина сдержалась, понимая, что всё не настолько плохо. Просто ему нельзя нагружать сердце, а они слишком увлеклись.

Прижавшись щекой к его плечу, она ласково погладила мужчину ладонью по груди, очертила ограниченный пластырями квадрат марлевой салфетки, закрывавшей рубец. Потом мягко подалась в сторону, чтобы слезть с его коленей на постель — от греха подальше, чтобы не дразнить ни его, ни себя, что в прежней позе давалось с трудом.

Серафим не стал удерживать, но через пару мгновений зашевелился, чтобы устроиться поудобнее. Вскоре он уже лежал на спине, вытянувшись на кровати, а Ева с удовольствием пристроилась сбоку, положив голову на твёрдое плечо. Так определённо было гораздо лучше.

Теперь тишина уже не тяготила, но Калинина всё равно заговорила.

— Не представляешь, как ты меня напугал. В подвале и потом… Я опоздала всего на пару секунд! Никогда не простила бы себе, если бы не получилось… — она осеклась и закусила губу, потому что к горлу подкатил комок.

Этот мужчина делал её ужасно чувствительной. Хотя, казалось бы, где Дрянин, а где — ранимость.

— Ты точно ни в чём не виновата, — возразил он.

Осталось только промолчать в ответ. Логично, конечно…





— Сеф, зачем ты пришёл? — спросила она.

— Понятия не имею.

— Как это? — опешила Ева.

— Сказать спасибо, спросить про твою проблему… — проговорил неуверенно и запнулся.

— Мне кажется, это вполне причина, разве нет?

— Это было не срочно и вполне могло подождать несколько дней, — пояснил он. И вдруг добавил: — Наверное, слишком хотелось тебя увидеть.

— Наверное? — продолжила недоумевать Ева и даже приподнялась на локте, чтобы заглянуть ему в лицо. Сеф открыл глаза в ответ на шевеление, обвёл взглядом её лицо, усмехнулся.

— В моей жизни в последние сто с лишним лет отсутствовала практика близкого общения с женщинами дольше нескольких часов кряду. Такого, которое не сводится к приятельским или рабочим отношениям и которое можно было бы назвать нормальным. Так что — да. Наверное, мне хотелось тебя увидеть, — повторил он с нажимом.

— Я заинтригована, — заявила она. — А какое было ненормальное общение? И когда?

В последнем вопросе прозвучали отчётливые ревнивые нотки, но Серафим не обратил внимания.

— Очень давно, когда у меня ещё не было личины. Какое — трудно объяснить. Время такое было. Двадцать лет Отлива… — он пожал плечом. — Как сказал один писатель, «апокалиптическая смесь мракобесия и безжалостного научного фанатизма в кровавых декорациях беззакония». Пафосно, но точно. Странное время. В такое время из людей прёт… тоже странное.

— Мне казалось, страшное. Разве нет? Пороки, подлинная суть, — предположила Ева, подпёрла голову ладонью.

— Не всегда. Ну и тех, из кого страшное, сразу кончали.

— Как это? — вырвалось растерянное.

— Как… По законам военного времени, на месте. Сам себе трибунал, сам себе палач, — проговорил он раздумчиво, потом поморщился. — Тьфу! К чёрту. Мы же про женщин. Была тогда одна… Наверное, психическая, не знаю. Она ко мне порой приходила, где-то год, было у неё какое-то больное любопытство к переродцам. А мне было плевать: симпатичная, сама пришла, и ладно… Что? — он вопросительно приподнял брови, потому что взгляд у Евы стал странным — расфокусированным, в пространство.

— Да я вот тут подумала. Я плохо знаю историю, но если вдуматься в твои оговорки и немного дофантазировать… Знаешь, с учётом биографии ты ещё очень милый, тактичный и чуткий. Честно! Мог стать отмороженным моральным уродом, а ты просто циник-мизантроп. Принципиальная разница, между прочим!

Она не выдержала серьёзного тона до конца, склонилась, поцеловала растянутые в усмешке губы — легко, почти невесомо. Не соблазняя, а просто потому, что хочется и можно.