Страница 92 из 100
Несмотря на коренное преобразование традиционного садового пространства, публичный парк Уэно сохранил прежние защитные функции. Это касается и повседневной охраны здоровья, и противодействия стихийным бедствиям. Во время страшного землетрясения 1923 г., которое сопровождалось опустошительными пожарами, множество людей (их число оценивается более чем в 60 тыс. человек) нашли безопасное убежище в саду Уэно[517]. Этому способствовали и обширный пруд Синобадзу, и вековые деревья, выстоявшие в огне. В условиях плотной токийской застройки публичные сады стали играть роль спасительного места при возникновении пожаров и стихийных бедствий (продолжают они играть эту роль и сегодня).
Создание парка Уэно оказалось для страны «пилотным проектом». Вслед за Токио публичные сады стали открываться и в провинции, и не только большие, но и маленькие. Это открывало для государства не только новые возможности по мобилизации населения, но и новые опасности. Недаром городские полицейские участки имели тенденцию располагаться рядом с садами и площадями, ибо они могли оказаться «естественным» вместилищем для большого количества людей, в том числе и недовольных властью. Поэтому в 1880 г. политические собрания оппозиции было разрешено проводить только в закрытых помещениях – интерьерное пространство легко контролировалось полицией. В 1898 г. воинственно настроенный государственник, журналист и общественный деятель Накаи Китаро (1864–1924) проницательно предупреждал: хотя иностранцы и хвалят природу Японии и называют ее «садом», но они воспитаны недолжным образом, ведут себя в Японии не так, как надо, каблуки их обуви (традиционная японская обувь лишена каблуков) оставляют на земле Японии глубокие следы, их дурные обыкновения и привычки могут легко передаться и японцам. А потому следует незамедлительно принять закон о сохранении ландшафтов, который будет регулировать поведение людей в публичных садах. Помимо запретов на ловлю рыб и птиц, помимо запрета на строительство больниц и воздвижение в садах могильных знаков (вряд ли такая активность могла быть продуктом европейского влияния) предлагалось строго-настрого запретить в садах политические и религиозные сборища с произнесением речей[518].
И здесь Накаи Китаро попал в точку, он верно угадал, что садовые пространства нового типа могут стать источником серьезных неприятностей: в это пространство могли теперь вторгаться и те люди, которые испытывали не только проправительственные эмоции. Подтверждением этого служит так называемый инцидент в парке Хибия.
Парк Хибия, расположенный рядом с императорским дворцом, открылся в 1903 г. Предполагалось, что его приближенность к императорскому дворцу сделает Хибия новым оплотом власти. Наряду с дворцовой площадью парк фактически являлся важнейшим элементом модели идеального государственного пространства. Покрытая галькой (т. е. камнем) площадь и зеленый парк воспроизводили элементную базу традиционного сада. Но в отличие от него придворцовый комплекс служил не столько для рассматривания, сколько для «топтания» как на месте (митинг), так и в движении (шествие). Ров с водой, окружавший дворцовый комплекс, превращал его в обитель бессмертных – остров Хорай. Путь туда был толпе заказан – на каменный мост Нидзюбаси, отделявший площадь от стен дворца, могли вступать только император и его приближенные. То, что площадь с садом располагались к югу от дворца, тоже сближало комплекс с моделью идеального пространства, запечатленного в традиционном саду.
Как и Уэно, парк Хибия служил площадкой для выражения верноподданнических эмоций, в частности для произнесения пламенных речей в поддержку японского оружия, но оказалось, что открытое пространство парка и его лужайки способны вмещать не только сторонников правительства. Уже после окончания японско-русской войны, 5 сентября 1905 г. 30 тысяч человек, недовольных слишком «невыгодными» для Японии условиями мирного договора, выплеснулись на улицы и приступили к погромам. Началом этих немыслимых для законопослушных японцев действий послужил запрещенный полицией митинг в парке Хибия. Устроители дворцово-садового комплекса были хорошо знакомы с принципами геомантии, но устремившийся к прогрессу народ к этому времени, похоже, их подзабыл. Что до Уэно, то в 1920 г. здесь состоялся первый в истории Японии первомайский митинг, проходивший под лозунгами либерализации Закона об охране общественного порядка, борьбы против безработицы и за установление минимальной заработной платы. По подсчетам полиции, в митинге приняла участие 1 тысяча человек (по данным демонстрантов – 10 тысяч). Предназначенное для охраны государства парковое пространство превращалось для него в угрозу. Однако если оценивать ситуацию в целом, публичные сады находились под контролем государства, которое и учредило их. Верноподданнические митинги были нормой, использование садов оппозицией оставалось явлением аномальным.
Отдыхающие в парке Хибия (1903 г.)
Митинг в парке Хибия (5 сентября 1905 г.) закончился погромами
Первомайский митинг в парке Уэно (1920 г.)
Построенное в 1931 г. здание естественно-научного музея оказалось последним крупным сооружением в парке Уэно. К этому времени уже наметился переход к «отлету» государственного сознания от реалий жизни. Люди все больше говорили о духовности и полагали, что японский дух парит высоко и законы физики созданы не для него. Музей представлял собой в плане самолет, но увидеть это можно было, только заняв небесную точку смотрения. Для земных людей увидеть в здании самолет было затруднительно. Приходилось верить тем небожителям, которые утверждали проект, смотря на ватман с высоты своего положения. Насыщенное поэтическими метафорами развитое воображение тогдашних японцев не подлежит сомнению. В этом отношении Япония шла в ногу с международным тоталитарным временем, кое-где и опережала его. Строительство Театра Советской армии, представляющего собой в плане пятиконечную звезду, началось в Москве только в 1934 г.
Сооружение каменного самолета стало событием знаковым. Конечно, он был задуман как своеобразный оберег и символ мощи японской армии. Однако реалии настоящей войны разрушили этот символ. Япония добровольно и даже охотно вступила во Вторую мировую войну, но каменный самолет так и не сумел оторваться от земли и подняться в воздух, в котором царили американские бомбардировщики. На воздух взлетал сам Токио. И теперь японцев больше волновало покорение не неба, а земного и подземного мира – на холме Уэно разбили огороды, под холмом вырыли бомбоубежище. После ужасной бомбардировки Токио 9 марта 1945 г. в парк Уэно стали свозить обгоревшие трупы. Их насчитывалось около 80 тысяч[519]. Это было время, когда многие японцы распрощались не только с жизнью, но и с прежними символами – их сад не смог выполнить возлагавшиеся на него функции по продлению и сохранению человеческой жизни и превратился в кладбище. Однако деревья, посаженные американским генералом Грантом, все равно уцелели. Видимо, потому, что они были настоящими, росли терпеливо, врастали корнями в землю и не испытывали иллюзий по поводу своих возможностей.
Парк Уэно может быть признан «модельным» для предвоенной и военной Японии. Крупные частные сады не были исключением. В 1938 г., в самый разгар войны, которую начала Япония в Китае, Ивасаки Хисая подарил сад Рикугиэн городу Токио, заявив, что сад нужен японцам для укрепления здоровья. Теперь и Рикугиэн стал публичным садом. В самом скором времени, когда японская армия начала военные действия в Южной Азии, сад Рикугиэн (равно как и многие другие японские публичные сады) превратился в «учебный сад» – там высаживали те деревья, которые произрастают в Южной Азии, для того чтобы школьники лучше представляли себе, в каких природных условиях сражаются японские войны[520]. Таким образом, в центре Токио «вырастал» тропический лес, представлявший собой часть японской империи. Впервые в своей истории вода и камни «потеряли в весе» – основное внимание предлагалось обращать на растительный и такой непривычный мир. Сад терял свой первоначальный облик, но продолжал исполнять ту же функцию, что и раньше, – служил отражением господствующей картины мира, в которой была представлена модель расширяющегося имперского пространства. В теории в это пространство можно было добавлять все новые виды растений и деревьев, произрастающих на тех территориях, которые окажутся под властью Японии. Правда, реалии жизни заставляли пересмотреть теорию и в последние годы войны, точно так же как и другие сады и парки, Рикугиэн превратился в вульгарный огород.
517
Кобаяси Ясусигэ. Уэно коэн. Токио: Токёто коэн кёкай, 1980. С. 68–69.
518
Накаи Китаро. Фукэй ходзонхо сиан//Нихондзин. 1898. № 75. С. 11–13.
519
Кобаяси Ясусигэ. Уэно коэн. Токио: Токёто коэн кёкай, 1980. С. 80.
520
Мори Мамору. Рикугиэн. Токио, 2007. С. 121–123.