Страница 50 из 100
Каждый камень в зависимости от своей формы (вертикальный, горизонтальный, диагональный) соответствует трем главным элементам вселенной (Небо, Земля, человек). Садовый пруд – это море, в которое впадают ручьи (реки), их направление строго расписано по сторонам света. Расположение камней имеет отношение не только к счастливым и несчастливым направлениям (как это было в «Сакутэйки»), но и к году рождения хозяина. Цепочка рассуждений строится следующим образом. Каждому направлению соответствует свой цвет. Поэтому камни в саду имеют цветовые обозначения. Камень в центре сада считается «желтым», на севере – черным (соответствует гибриду черепахи и змеи – гэмбу), на юге – красным (судзаку), на западе – белым (тигр), на востоке – зеленым (дракон). Согласно теории пяти основных элементов (гогё) дерево (зеленый цвет) побеждает землю (желтый), земля – воду (черный), вода – огонь (красный), огонь – металл (белый), металл – дерево. В парах этих элементов существуют враждебные отношения. Поэтому человек, родившийся, скажем, в год дерева (цвет соответствия зеленый), не должен видеть «желтый камень» (соответствует «центру»), который следует расположить «невидимым» для хозяина образом – в противном случае он грозит бедой (предполагается, что хозяин наблюдает за садом из фиксированной точки, расположенной на открытой веранде). Первоэлементы образуют и порождающие пары: дерево порождает огонь, огонь – землю, земля – металл, металл – воду, вода – дерево. В парах порождающих элементов отношения дружественные. Поэтому красный камень должен быть на виду у «зеленого человека», так как «дерево» порождает «огонь»[336]. Точно таким же образом рассчитывается и расположение камней для людей, родившихся под знаками земли, воды, огня и металла.
Таким образом, при разбивке сада садовник обязан учитывать не только универсальные принципы геомантии, но и «личные данные» хозяина. Хроника храма Рокуонъин (Киото) в записи от 1489 г. сообщает о словах знатока садового искусства, которого спросили о позволительности или непозволительности сажать одно-единственное дерево на прудовом острове, имеющем форму квадрата (иероглиф, представляющий собой дерево, вписанное в квадрат, означает беду). Тот ответил, что в данном случае хозяйкой сада является женщина, а дерево – это сакура. Поскольку сакура соотносится с весной и светом, т. е. речь идет о мужском начале, то Инь хозяйки идеально соотносится с садовым Ян и потому он не видит никакого препятствия в таком устройстве сада[337]. Такой «гибкий» подход, безусловно, увеличивал садовое разнообразие.
В то же самое время неизменной остается главная функция сада: создание модели идеальной природной среды (среды обитания), безопасной для человека и благоволящей ему. Поэтому разбивка сада начинается с постановки камня, называемого «долгая жизнь» (буквально «отсутствие старости» или же «бессмертие»). Этот камень символизирует обиталище бессмертных – гору Хорай и одновременно черепаху (символ долголетия). Вместе они соответствуют «десяти тысячам кальп», т. е. китайская геомантия находит соответствие и в буддийской терминологии.
Понимание садово-домового пространства как рассчитанного на проживание там только определенного человека имело важные последствия. Когда главой дома становился наследник, это очень часто сопровождалось переустройством сада. И дело здесь не столько во вкусовых пристрастиях, сколько в необходимости изменения конфигурации пространства, приспособленного для благополучия только прежнего хозяина. Такая конфигурация являлась подтверждением права на личную собственность, служила определенной гарантией против захвата.
Здесь уместно вспомнить, что междоусобная борьба в Японии обычно не сопровождалась вселением в дом поверженного противника (дело, как известно, самое обычное в европейской истории). Вместо вселения гораздо чаще практиковалось сожжение жилища. Связь хозяина с местом проживания была актуализирована в полной мере: именование знатного человека не по имени, а по месту его проживания было делом обычным. Устройство личного дома и сада было рассчитано на магическую оборону исключительно хозяина, а людей посторонних там могли поджидать лишь одни неприятности.
По трактату «Горы, воды и равнины» хорошо видно, как на китайскую геомантическую картину мира накладывается картина мира буддийская. Прямое влияние буддизма на автора трактата видно в таких композициях камней, как «триада будд» и «двухчастная мандала». Два камня мандалы символизируют вселенского будду Дайнити (Вайрочану), эти камни «дают рождение травам, деревьям, десяти тысячам вещей» и являются средоточием «пяти элементов, пяти цветов»[338]. Другие камни часто имеют два названия – геомантическо-китайское и буддийское.
Камни, имеющие отношение к буддизму, являются «молельными», осматривая их, человек предается молчаливой молитве. При этом осмотре предписывается совершенно определенное движение взгляда: водопад – ручей – молельные камни. Если не следовать этому правилу, то осмотр сада не будет иметь никакого смысла (буквально: «ты его не увидел»)[339]. Иными словами, молитвы останутся без результата.
Все камни в саду подразделяются на имеющие имена и не имеющие таковых. Первые требуют к себе особого отношения и предполагают ритуал освящения (чтение буддийских молитв, насыпание риса в ямку, предназначенную для камня)[340].
Осмотр сада не предусматривал прогулки по нему. Освоение сада взглядом происходит без участия ног, наблюдение ведется из фиксированной точки. В трактате содержится прямой запрет на передвижение по саду: если тебе неизвестно расположение камней, будет непременно нарушен запрет не наступать на сакральные камни – камни с именами. Поскольку же полную карту расположения камней, ручьев и деревьев предлагается держать от посторонних в строжайшем секрете, передвижение по саду возможно только для хозяина и его ближайшего окружения. По всей видимости, знание сада чужаком предполагало вероятность осквернения, наведения порчи на сад, а значит, и на его хозяина. Именно поэтому повествование в трактате довольно часто обрывается ремаркой: дальнейшее передается только устным путем.
Помимо идеальной природной среды сад моделирует и идеальные условия социального обитания. В связи с этим вслед за установкой камня «долгожительство» следует установить камни «господин» и «почтительность». Эти камни символизируют заботу господина о подданном и уважение подданного по отношению к господину. Кроме того, предписывается устанавливать два камня, которые обозначают супругов, соблюдающих конфуцианские нормы семейного общежития[341].
Помимо камней в трактате списаны растения, которые следует культивировать в саду. Обращает на себя внимание, что список растений (более 40) намного больше, чем в «Сакутэйки» (16). Подавляющее их большинство упоминается и в поэзии. «Растительное измерение» присуще японской поэзии в полной мере. Не случайно поэтому, что и общий настрой при создании сада определяется через поэтическо-природный код: садовнику предлагается вспомнить японскую поэзию прошлого (т. е. поэзию, воспевающую природу и прежде всего растения), которая и позволит ему устроить гармоничный во всех отношениях сад[342]. Тем не менее порядок перечисления растений в трактате не соответствует сезонному порядку, принятому в поэзии. Это связано, по всей вероятности, с тем, что создатели садов были больше увлечены идеей вечности, чем сезонной изменчивости. Идея вечности обеспечивалась камнем, камни имеют оборонительную и упорядочивающую функцию и не имеют никакого отношения к эстетике. Про камень невозможно сказать, что он красив. Хотя и на посадку растений имеется достаточно много запретов (например, ветви не должны торчать в сторону хозяина – в этом случае их следует обрезать), но все-таки садовые растения могут иметь и эстетическое измерение. Поэтому автор трактата не смущается предложить высаживать рядом растения, которые принадлежат к разным поэтическим сезонам, объясняя их соседство тем, что их переплетенные ветки не оставят зазора в растительном пространстве и потому будут выглядеть «приятно для взгляда»[343].
336
Сансуй нараби-ни якэй дзу, Сакутэйки/Под редакцией Уэхара Кэйдзи. Токио: Касима сётэн, 1972. С. 9–10.
337
Хида Норио. Тэйэн-но тюсэй си. Асикага Ёсимаса то Хигасияма сансо. Токио: ёсикава кобункан, 2006. С. 181.
338
Сансуй нараби-ни якэй дзу, Сакутэйки/Под редакцией Уэхара Кэйдзи. Токио: Касима сётэн, 1972. С. 27.
339
Сансуй нараби-ни якэй дзу, Сакутэйки/Под редакцией Уэхара Кэйдзи. Токио: Касима сётэн, 1972. С. 24.
340
Там же. С. 20.
341
Там же. С. 14.
342
Сансуй нараби-ни якэй дзу, Сакутэйки/Под редакцией Уэхара Кэйдзи. Токио: Касима сётэн, 1972. С. 27.
343
Там же. С. 31.