Страница 6 из 147
Эпоха Эдо принесла существенные новшества в отношении к синтоистским текстам. В это время начинается их научное (протонаучное) изучение. В первую очередь следует отметить школу «кокугаку» («национальное учение»), которая и вводит термин «синто» в сколько-то широкий информационный оборот. Хотя ее представители (Мотоори Норинага, Хирата Ацутанэ, Камо Мабути и др.) были людьми с сильно выраженными нативистскими убеждениями и в их сочинениях ясно видны их пристрастия и полемическая направленность против буддизма и конфуцианства, они много сделали и в области научных штудий, заложив основы современного изучения синто. Главной особенностью этих сочинений, которая отличала их от прежней эзотерической «комментаторской» традиции (предназначенной, прежде всего, для приверженцев того или иного направления синто), была принципиальная установка на открытость и доступность этих сочинений. Эти авторы и их ученики стремились к публикации своих сочинений. Таким образом, создавалась возможность для популяризации своих идей среди тех людей, которые не были адептами синто. Ученые школы «кокугаку» были не только сочинителями, но и лекторами — путешествуя по стране, они выступали с публичными выступлениями. Именно деятели школы «кокугаку» сформировали корпус тех текстов, которые были впоследствии признаны «классикой синто»: «Кодзики», «Нихон сёки», «Когосюи», «Манъёсю», «Рицурё», «Сэндай кудзи хонги», тексты древних императорских указов на японском языке (сэммё), «Энгисики», «Синсэн сёдзироку», «Фудоки», молитвословия норито. По мнению ученых «кокугаку», в текстах этих сочинений с наибольшей полнотой явлена незамутненная иноземными влияниями первоначальная сущность как самого синто, так и «сердца» японца вообще. Многие из предложенных ими реконструкций (фонетических, грамматических и смысловых) сохранили свое значение вплоть до сегодняшнего дня. В монументальном собрании «Гунсё руйдзю» (670 томов), составление которого было начато выдающимся знатоком старых текстов Ханава Хокиити (1746–1821), содержится специальный раздел, посвященный синто. Многие тексты этого раздела были впервые обнародованы именно в этой антологии, некоторые из них сохранились только благодаря ей.
Хотя в момент своего появления сочинения ученых школы «кокугаку» были для тогдашней культуры явлением периферийным (официальной идеологией сёгуната Токугава оставалось неоконфуцианство), после «реставрации Мэйдзи» (1867 г.) в связи с напряженными поисками национальной идентичности авторы школы «кокугаку» получили широчайшее признание, а их труды были признаны за образцовые, постоянно переиздавались и комментировались, будучи, таким образом, признаны составной частью синтоистской классики и официальной идеологии.
Начиная с периода Мэйдзи (и вплоть до окончания второй мировой войны) синто играл роль одной из самых существенных составляющих официальной идеологии. Это было связано с необходимостью противостоять империалистической политике западных держав, реакцией на которую явилось целенаправленное формирование в Японии современного «национального государства» («государства-нации», nation state), усилением и широким распространением нативистских, почвеннических и открыто националистических настроений. В связи с этим резко активизируется и текстовая деятельность, связанная с синто, которому отводилась объединяющая всех японцев роль. Следует иметь при этом в виду, что эта деятельность была направлена скорее на выявление, введение в оборот и комментирование старых текстов, нежели чем на создание новых. Так, небольшому по своему объему средневековому тексту «Накатоми-но хараэ» было посвящено более 500 исследований и комментариев. Именно на это время приходится первая публикация значительного количества текстов, признанных «синтоистскими». Следует иметь при этом в виду, что многие из этих текстов можно считать «синтоистскими» только с определенными оговорками — в категорию «синто» часто попадали сочинения, которые не являлись чисто религиозными, а объективировали «чисто японские» ценности. Так, в число ведущих синтоистских деятелей попал крестьянский сын и плодовитый сочинитель Ниномия Сонтоку (1787–1856), признанный идеологами периода Мэйдзи за образцового японского крестьянина, которого отличают трудолюбие, бережливость, стремление к самообразованию, почтение к родителям и императору, т. е. те ценности, которые имеют к собственно синто весьма опосредованное отношение. В этой канонизации образа Ниномия Сонтоку хорошо видна тенденция того времени объявлять все «чисто японское» принадлежащим к категории «синто» — например, это в полной мере касается стихов (вака) на японском языке и трактатов, им посвященных. При этом в категорию «японское» попадали и те заимствованные ценности, которые укоренились в Японии в стародавние времена. Канонизации, подобной Ниномия Сонтоку, была подвергнута также фигура Окуни Такамаса (см. «Хонгаку кёё»).
В то же самое время следует признать, что тот акцент, который делает синтоизм на ритуале, в значительной степени блокировал появление развитой богословской традиции даже в новейшее время. В представлениях ортодоксальных конфуцианцев и буддистов синтоистское «богословие» являлось малоразвитым и даже «примитивным» дискурсом. Без широкого привлечения категориального аппарата буддизма и, в особенности, конфуцианства синто не мог выработать собственного языка описания. Деятельность, откровения и писания основателей многочисленных «новых религий», появившихся в конце XIX и в XX вв., демонстрирует крайнюю эклектичность и многочисленные заимствования из буддизма, конфуцианства и даже христианства.
Гонения на буддизм, которые наблюдались в первые годы Мэйдзи (разрушение храмов и статуй, преследование монахов, попытка насильственной замены буддийского похоронного обряда «синтоистским» погребением в земле и т. д. — см. симбуцу бунри), сменяется более взвешенным и реалистичным отношением к буддизму, который в результате был все-таки вписан в рамки общенациональной идеологии. Что до ученых-конфуцианцев, то они принимали живейшее участие в составлении большинства программных документов эпохи императора Мэйдзи, его указов. В центре идеологических построений этого времени находилась фигура императора — потомка богини солнца Аматэрасу. Сам император представал как разновидность синтоистского божества, правящая династия позиционировалась как божественная, несменяемая и непрерываемая. Подданные объявлялись в указах детьми императора («младенцами», сэкиси). Таким образом, японская нация представала как одна семья, в жилах которой течет кровь синтоистских божеств. Отправляя синтоистские ритуалы в святилищах своего дворца, император выступал в качестве первосвященника синто. Показательно, что программный документ эпохи — «Высочайшая клятва в пяти статьях» («Гокадзёно госэймон», 1868 г.), в которой император Мэйдзи определил главные направления будущих реформ, имеет форму клятвы, принесенной им синтоистским божествам.
После реставрации Мэйдзи вместе с увеличением места синто, который тот стал занимать в официальной идеологии, началось усиленное внедрение синтоистских текстов в массовую культуру, текстов, которые подлежали повсеместному изучению и вошли в школьные программы (прежде всего, это касается мифа и его интерпретаций учеными школы «кокугаку»). В связи с тем, что эта идеология требовала унификации весьма разрозненных синтоистских верований, многие неортодоксальные течения синто, которые напрямую не были связаны с правящим домом, подверглись преследованиям и гонениям.
В довоенное время учеными были предприняты значительные усилия по сбору, комментированию и изданию «синтоистских» текстов. Прежде всего, следует отметить 120-томное собрание текстов «Синто тайкэй» («Большое собрание синто»), а также созданный Като Гэнти (1873–1965) фундаментальный труд — индекс «Синто сёсэки мокуроку» («Индекс синтоистских сочинений») — включающий в себя все известные автору сочинения синтоистского свойства (опубликован в 1938 г.) Однако в основу школьного обучения были положены все-таки прежде всего те тексты, которые имели непосредственное отношение к императорскому дому. Государственная политика состояла в унификации верований, уменьшении количества святилищ (их слиянии и централизации), многие из которых были фактически уничтожены во времена господства тоталитарного режима. Локальные храмовые хроники, местные предания и ритуальные практики занимали в идеологии и научной практике периферийное положение и в значительной степени игнорировались.