По Японии

Когда у Акихито родился сын, он и жена делились с читателями толстых журналов своими мыслями о том, как они хотят воспитывать мальчика, отвергнув старую систему уединенного воспитания наследника. Они хотели воспитывать его сами, и журналы помещали фотографии невестки Хирохито, играющей со своим сыном на лужайке перед особняком около Парламентской библиотеки.

Не менее широко освещала пресса женитьбу младшего сына императора, Иосихито, печатались корреспонденции о многоступенчатых конкурсах претенденток из женских колледжей на почетное место невестки императора, публиковались пожелания относительно внешних данных будущей супруги Иосихито и прочие разные подробности.

Старые японцы ворчали — их оскорбляло такое жонглирование императорским именем. Неслыханное дело — на газетных полосах портреты Иосихито, обсуждение различных туров конкурса, ажиотаж вокруг столь необычной темы, это уж совсем никак не вязалось с древними национальными традициями.

И вот, когда страна добилась того, что императора и его окружение стали воспринимать совершенно иначе, чем раньше, снова начинаются попытки воскресить представление о его божественности. Восстанавливаются атрибуты старой школы — торжественный дух школьных линеек, когда в мертвой тишине актового зала вытягиваются в струнку преподаватели и ученики, когда директор с окаменелым от благоговения лицом поворачивается к шкафчику в стене, распахивает дверцы и глазам присутствующих предстает портрет императора. Дух фанатизма незримо вползает в школьные здания, уродуя психику самых маленьких и отравляя ядом шовинизма души старших.

Но это соответствует политике правительства. Была разработана даже специальная программа идеологического наступления под лозунгом «хито дзукури» — «формирование человека». Она включала насаждение идей реваншизма, раздувание культа императора, пропаганду теорий сотрудничества труда и капитала, в основе которых лежал старый принцип: хозяин — отец, рабочие — его дети, долг хозяина — заботиться о детях, долг детей — беспрекословно слушаться отца-хозяина.

Преподаватели, которые попытались бороться против восстановления реакционного курса в современной школе, немедленно подверглись репрессиям.

Борьба против прогрессивной японской интеллигенции выглядела уже не как отдельные выпады реакции против боевого Никкёсо, но вполне отчетливо выливалась в широкое наступление против трудящихся, преследующее классовые реакционные цели. Именно поэтому упорное сопротивление введению системы аттестации охватило самые широкие слои японцев и превратилось в общенародное движение за демократические права.

В марте 1958 года закрылись двери школ: учителя объявили забастовку, подавляющее большинство учителей по всей стране не вышло на работу. В Токио состоялся митинг, на котором более 40 тысяч человек протестовало против введения реакционной системы аттестации. Борьба Никкёсо была поддержана выступлениями многих профсоюзов. Правительство, обеспокоенное размахом движения, начало репрессии против профсоюза учителей, против профсоюзных активистов и всей прогрессивной интеллигенции, несогласной с курсом правительства.

Аресты учителей, обыски и налеты на квартиры лидеров движения, на помещения профсоюзных центров, увольнения учителей, выговоры и снижения заработной платы стали массовыми явлениями. Арсенал репрессий был неограничен, угрозы в адрес Никкёсо сыпались как из рога изобилия.

В ответ на наступление правительства начались демонстрации, в которых участвовало свыше двух миллионов рабочих и служащих. В эти дни над колоннами демонстрантов, на митингах солидарности с учителями развевались лозунги: «Прекратить репрессии!», «Отменить реакционную систему аттестации учителей!». Бастовали студенты 53 университетов. По всей Японии вышли на улицу преподаватели и начальных школ и высших учебных заведений.

И… правительство отступило. В системе аттестации были произведены значительные изменения и пересмотрены сроки ее введения. Несмотря на то что правительство до конца не отказалось от дальнейших своих видов на введение этой системы, победа была велика. Она показала и интеллигенции и рабочему классу, союз которых укрепился в эти суровые дни, что только упорная непрерывная политическая борьба может заставить отступить реакцию.

За эти годы Никкёсо расширил и укрепил свои ряды. Он и сейчас один из самых боевых профсоюзных объединений Японии. Учителя рука об руку с другими профсоюзами выступают против планов расширения полномочий полиции, против введения закона о «предотвращении политических насилий». Они были и остаются активными борцами против «договора безопасности».

Амулеты с неба…

Чудо, чудо… Японское чудо, итальянское, западногерманское… Чудо ли?

Разговор начался совсем случайно. Утром мы были на предприятиях фирмы «Хитати» — радиоаппаратура, приемники и транзисторы, которые известны всему миру. Корпуса за корпусами, светлые помещения с белоснежными потолками, живая, мягкая цветовая гамма оформления цехов на уровне современной технической эстетики, идеальная чистота, аккуратные, отглаженные халаты рабочих. Почти ту же картину мы обнаружили на заводе компании «Мацусита дэнки», одном из лучших японских предприятий. Цех транзисторов напоминал сверкающий стерильный зал какого-нибудь фармацевтического предприятия. Вероятно, здесь была подсчитана не только освещенность каждого сантиметра рабочего места, но даже кубатура воздуха — ровно столько, сколько нужно для интенсивного труда работницы в течение ее рабочего времени. Рабочее место тоже, наверно, определялось в сантиметрах, так густо, словно в ячейках, сидели маленькие работницы — мимо них, извиваясь спиралью, ползла змея конвейера, захватывая у каждой какие-то детали и неся к концу маршрута готовые изящные, сверкающие транзисторы.

Транзистор. Я вспомнила, что только накануне разговаривала со своим знакомым — владельцем маленькой обувной лавочки около нашего отеля. Хозяин сидел тут же за перегородкой, отделявшей его уголок от стеклянных витрин, где стояли изящные на каблучках-гвоздиках туфли из разноцветной мягкой кожи. Я застала его, как всегда, за работой — рядом уже стояла одна готовая крошечная (совсем для Золушки!) красная туфелька с обрубленным носиком и высоким гордым каблуком. Цены в его магазине были значительно ниже, чем в центральных универмагах — «депато», — там туфли стоили 4–5 тысяч иен, а у него — 2,5–3 тысячи. На мой вопрос, как он сводит концы с концами, хозяин отвечал уклончиво.

— Да так, понемногу. Кто же здесь (он имел в виду — в этом районе, далеком от центра) будет покупать за 4–5 тысяч? Ничего, пока держусь. Пока… Вот сегодня закончу эти, — он стукнул молотком по красному каблучку, — транзистор будет доволен — в центре ей не купить, дорого.

Я подумала, что ослышалась.

— Кто, — говорю, — будет доволен?

— Торандзисута (транзистор).

— ?!

— Да вон она!

Через дорогу к соседнему дому бежала девочка лет шестнадцати в черных брючках и голубой рубашке-распашонке.

Увидев мое недоумение, он объяснил:

— Это моя соседка Мияко, она работает у Мацусита. Так как-то повелось, что этих работниц стали звать «транзисторами». Разве вы не слышали?

— Нет, я не слышала.

И теперь, проходя по цехам, я вспомнила этот разговор. Значит, все эти девочки, маленького роста, хрупкие, худенькие, наверно не старше шестнадцати лет, действительно чем-то напоминающие крошечные изделия их рук, — все эти Мияко, Митико, Теруко, Ханако, Масико, Айко — все это просто масса без имени, вернее, с одним именем — «транзистор».

Народный язык столь же меток, сколь наблюдателен глаз. В этом названии отразилось остро подмеченное стремление крупных фирм набирать молоденьких работниц 15–16 лет, фирма расчетлива — подростку платят гораздо меньше, чем взрослому.

Когда мы шли к автобусу с завода, один из наших инженеров сказал:

— Чудо, какое производство! Как часы. Несколько минут — и транзистор!

— Восемь минут, — подсказал кто-то.