Монпасье

Тик Ток разрывает немая волна,

Летят со всех трещин объёмные жопы,

А мне, а что мне, мне моя сатана не велит затесаться в топы.

Балансирую между пустым и умом,

Между стрингами и Маяковским,

Между юбками мини и красной Москвой,

И костюмом мужским неброским.

И хочу кое-как тоже все-таки жить, не терпеть от прихода к приходу.

Может правда и мне до пизды натянуть чулки, и в любую погоду,

По снегу и лужам в этих чулках обзоры пилить в ютубы,

Или тоже в каких-нибудь кабаках давать за песцовые шубы.

Может правда светить сосками в лицо, оголять целлитные ножки?

Испивать за здоровье гос. чина винцо, зени́цы скроить как у кошки.

Бросить учёбу, уйти с головой в ориентиры Московской трассы.

Я не знаю, а хочется тоже жить, умертвить однотонные рясы.

Не расписаться в собственной серости, гомеостаз обнаружить.

Не ишачить в столовой за 70р. в час, и не члены чужие утюжить,

А заработать на тучный конец без расчехления бёдер,

Чтобы икра не только в рекламе, чтоб дома и в виде вёдер.

Закрывать что ли Джойса, идти в магазин за кружевом и чёрной кожей,

Надевать костюмы шальных медсестёр, выходить угловатой рожей.

Продайся девчонка, шепчет страна, снимай XXL трусишки,

Открывай свой айфон или что у тебя, сожги лекционные книжки.

Будешь шлюхой, как молодая кровь, подписота взлетит как ракета,

Похоронишь понятия совесть, любовь, зато популярна где-то,

И рекламные деньги тут же в пути, уже едут к тебе сапсаном,

Вот видишь как быстро, вот у тебя наличные, в клатче засса́ном.

Продаёшь по частям половые дела, вертишь анусом с придыханием.

От жизни до смерти всего один шаг, и он зовётся отчаянием.

Росток

Хрупкие женские грёзы, канули в свежий поток.

Капали тучные слезы, в землю, и дали росток.

Росток пытался пробиться, сквозь почву сухого кремня,

И стоило измениться, рассаде, как будто броня окутала ломкий росточек.

Смотри высоко дорогой!

Росточек поверил в слово, росточек свершился собой.

Смотри, за слоем граненым, медовый, солнечный свет.

Смотри дорогой, поднимайся,

Встречай янтарный рассвет!

Ты можешь, ты сильный и слабый, ты красив, о Бог мой, как хорош.

Ты нужен как воздух и море, ты нужен, как тёплая рожь.

Росточек поверил, поднялся, полюбив своё естество,

Как здорово что он не сдался, как радостно за него.

Поговори со мной обо всём на свете

Пожалуйста, поговори со мной обо всём на свете, о цветочном узоре, о кривопошитом пледе.

Поговори о закате, нечёсанных маленьких Йети, поговори со мной о жаре, или лучше рассвете.

Поговори о зелёных вагонах, о тёплых лужах, о тома́х неизвестных тебе, и о неуклюжих.

Попроси меня рассказать то, о чем волнует, я поверь не заставлю ждать,

Они атакуют тебя мои разносортные мысли.

Помнишь юность? На шее твоей повисли мои хрупкие руки, чувства неслись парадом.

Я поверь мне, не только хотела казаться адом.

Я хорошая девочка, маленькая, но чужая, я так редко встречала кого-то, за кружкой чая.

Ты был не образцом, но какие они наши годы, наша ложка была не к обеду, к несчастью роды,

Но знаешь, мы были как будто единым целым, хлипким, нежизнеспособным, всегда под прицелом.

Ты не нравился моей маме, и папе тоже, я не нравилась всем твоим, не казалась хорошей.

Мы прозрачные бабочки, в продуваемом ветром поле, разлетелись по разным мирам, уподобились воле, нас несло, мы кружились, сношались с другими в вальсе,

А увидив друг-друга чрез множество зим, откупились,

– "Здрасте".

У тебя появилась невеста, не я, другая, она лучше наверное, что я несу? Не знаю.

Я просто соскучилась, знаешь, погано всё это, поговори, просто скажи, прошу,

Обнажённа, раздета, душу открыла ты знаешь, ты её видел, предал не предал, поговори, без игр.

Я прошу, ну пожалуйста, да обо всём на свете,

Нам ведь есть о чём рассказать друг-другу, у нас же дети.

По ком звонят колокола

Я помню тот бесцельный день, лучи окутывали землю.

Упрямо солнце-феномен распада не давало стеблю.

Куда уходит краткий час, когда сменяются минуты, и молчаливый, старый дуб, куда хоронит атрибуты, свои, он что-то потерял, я тоже, тоже, очень много,

Тех, кто меня не понимал, и тех, кому ко мне дорога.

Я помню, знал их голоса, мы пели, мы смеялись, жили, но их забрали небеса,

Они на время одолжили те души,

А я здесь, я есмь, я видел тлен, подошву смерти.

Я зачерствелый человек, но в сердце шевелятся дети.

Когда пробьёт беззвучный час, вибрация пройдёт по коже,

Замечу свет, но не сейчас, сейчас я больше не тревожен.

Их голоса ответят мне, глаголом на мои вопросы, мы будем там, наедине,

Там будут море и матросы, и старики, и доктора, и мама чья-то обернулась…

По ком звонят колокола?

По тем, кого коса коснулась.

Памяти любимого поэта

Здравствуйте, дядя Бродский, как вам в квартире живётся?

Сколько квадратов в квартире? Она как была или шире?

Слушайте, дядя Бродский, как вам скажите, живётся?

Бессмысленно ль всё во вселенной,

Там ты такой же пленный?

Скажите мне Ося Сашин, а Женя с тобой Лукашин?

А правда рождается в споре? А пишут про что на заборе?

Простите, товарищ Бродский, у вас папирос не найдётся?

Я курил, к сожалению, бросил, когда проступила осень, мне начать бы,

Но пахнет по́том, деревья смердят помётом, вообще знаешь, мир изменился,

Хорошо ты ещё не родился.

Как захочешь, мужчина Бродский, побывать где-то вновь, так придётся,

Меня разыскать, но не сразу, по Божьему, по приказу.

«Не хочется». Ладно Бродский, мне как и тебе, доведётся,

Бороться с собой, местами, отчитываться перед властями,

Покидать страну, но с восторгом, бодаться до сме́рти с моргом,

Придётся стоять, ложиться, дружить, поминать, женится.

Здравствуйте, дядя Бродский, как вам в квартире живётся?

Мне, живётся печально, сейчас расскажу детально.

Я не знаю как ты, но остро, воспринимаю фальшивых взрослых,

Боюсь все буквы алфавита, и прямолинейная бритва

Скользит от лобковой, выше, к сосудам, на шее-крыше.

Совершите ошибку дядя, за дверью смеются бляди,

Мир также прослыл пробелом, если подумать в целом.

Я знаешь, из комнаты вышел, был на помойках и слышал,

Что там где ты есть, нет покоя, и там зачерпнут за живое.

Не выходи, не совершай ошибку, не интересно сюсюкать Шипку,

Не будь дураком говорю! Будь тем, чем другие не были!

А есть, я есть часть вот этой остеохондрозной мебели.

Я есть часть прогнившей фармакологии, я есть система, ведущая ноги.

Я бреду куда карта ляжет, куда продавщица скажет идти, я иду,

И прохожих лица, отражение части столицы, напыщенны и лукавы,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.