Стюардесса

— Готов, — подтвердил Сашка.

А второй пилот что-то буркнул себе под нос.

— Прошу разрешения на запуск первого двигателя.

— Запуск разрешаю.

Первый из четырех реактивных двухконтурных двигателей Д-30КУ взревел. Ровно, мощно, без пере боев.

— Второй, — кивнул Сашка.

— Разрешите запуск второго двигателя…

Костя уже внутренне успокоился — все идет привычно, по раз и навсегда заведенному распорядку, вдруг дверь кабины распахнулась и к ним ворвалась Динка. Она была какая-то взъерошенная, глаза неестественно округлены.

— Там… там… — выдохнула она. — Отмените взлет! У нас на борту бомба!

— Спокойно, — процедил сквозь зубы Костя. — Выводите пассажиров. Никакой паники, улыбайтесь как ни в чем не бывало.

Он первым осмотрел подозрительный пакет, обнаруженный Динкой. Сверток, замотанный в целлофановый кулек, лежал в углублении ниши для верхней одежды и ручной клади, как раз неподалеку от правого винта.

Если рванет, прикинул Костя, то волна пойдет как раз вправо. Корпус может разломиться, двигатели выйдут из строя… А если сдетонирует горючее?! Даже представить страшно: на борту шестьдесят тонн…

— Руки! — прикрикнул он на Динку, которая потянулась пальцем к свертку. — Не трогать!

По виду в пакете находилось не меньше полукилограмма пластита.

Костя нагнулся и осторожно приблизил ухо к свертку. Внутри что-то отчетливо тикало. Механизм мерно отсчитывал последние минуты до взрыва.

Вернувшись в кабину, он доложил диспетчеру об остановке двигателей и сообщил о ЧП.

Лайнер все еще стоял рядом с терминалом. При немедленном сильном взрыве могло пострадать и здание аэропорта, особенно посадочная галерея на втором этаже. Да что там говорить: пожар, в котором загорятся шестьдесят тонн горючего, даже представить сложно.

— Я дал команду эвакуировать пассажиров, жду подтверждения.

— Погоди, сто двенадцать — шесть — два. Откатывай от терминала на крайнюю стоянку, — перебил его диспетчер.

— Как — откатывай? — не понял Костя. — У нас бомба с часовым механизмом. Нам надо высадить людей.

— Ты меня понял? — повысил голос диспетчер. — Здесь тоже люди. Ты знаешь, когда рванет? А если прямо сейчас? Здесь всю стену снесет на фиг!

— А если мы не успеем?

— Слушай, я тебе по-русски объясняю! — взорвался диспетчер и действительно перешел на доходчивый и емкий русский мат. — На крайнюю стоянку. Немедленно! Туда подадим трап. Пассажиров — на поле и отводите подальше. Спецбригада сейчас прибудет.

— Ясненько, — нехорошо усмехнулся второй пилот. — Пусть лучше полтораста человек грохнутся на дальней стоянке, чем переполох перед фасадом.

Костя чертыхнулся и принялся аккуратно откатывать лайнер от терминала. Он вел его по бетону плавно, как по маслу, боясь ненароком встряхнуть на выбоинах.

Елисеев напряженно смотрел вперед. К ним медленно приближалась полоска стыка бетонной рулежной площади и крайней правой ВПП. Чтобы добраться до дальней стоянки, следовало пересечь правую крайнюю. В нормальных условиях, на обычной рулежной скорости, этот стык был почти незаметен. Но сейчас, когда они опасались каждого толчка, стык становился крайне опасен.

Самое паршивое было то, что из высокой кабины можно было смотреть только вдаль. То, что вблизи, уже не попадало в поле зрения. А необходимо было рассчитать момент прохождения колес шасси по стыку.

— Скорость постоянная, — велел Костя.

— Держу.

Елисеев не отрывал глаз от полосы. Теперь стыка уже не было видно, он ушел под нос лайнера, и Костя судорожно прикидывал, когда с ним поравняется шасси.

— Четыре… три… два… — шевельнул губами Елисеев. — Первое колесо прошло…

— Держи.

— Держу… И…

Их еле заметно тряхнуло, совсем мягко, и оба одновременно с облегчением выдохнули:

— Фу… Ешкин кот!

— Уважаемые пассажиры, — без выражения бубнила Евлампия, — просим вас на время покинуть салон нашего лайнера. Сейчас вам будет подан трап.

— А что случилось? — заволновались пассажиры.

— После того как вы покинете борт нашего самолета, сразу же отходите от него как можно дальше. Бортпроводницы укажут вам, в какую сторону следует двигаться.

Но ее уже не слушали. На нескольких языках одновременно по салону разнеслось одно слово: бомба! Пассажиры повскакивали с мест и сгрудились у выхода.

Танька Шохина, бледная как полотно, пыталась перекричать галдящую толпу:

— Господа! Спокойно! Выходим организованно!

Лайнер замер на крайней стоянке, вдали от здания аэропорта. Оно едва различалось отсюда. За бортом было пустынно и страшно. Границу полосы освещали только сигнальные лампы на бордюре, а по оголенному пространству со свистом гулял ветер.

Едва лайнер остановился, к нему одновременно подъехал автокар с трапом и несколько машин, из которых резво выпрыгнули молодцы в пятнистой униформе.

— Может, открыть аварийные выходы? — спросила Сашенька.

Но Евлампия уже откатила тяжелую дверь, проверила стыковку трапа и встала на выходе, сдерживая рвущихся наружу, напирающих сзади пассажиров своим мощным, плотным телом.

Дина с Танькой организовывали выход из второй двери. В считанные минуты пассажиры были уже на земле, а по трапам вверх взлетели фээсбэшники.

— Где?

— Вон там, я покажу, — засуетилась Динка.

— Брысь! — рявкнул на нее Костя. — Что встали? Бегом отсюда! Ваше место с пассажирами!

Танька схватила Динку за руку и потащила за собой.

Евлампия была уже на поле. Она, как наседка, собрала перепуганных пассажиров вокруг себя и организованно отводила в сторону пятой ВПП.

— Надо объявление сделать, — сказала, подходя к ним, Сашенька.

— Какое?

— Чтобы пассажиры взяли в зубы паспорта. Тогда легче будет при опознании.

— Очень смешно, — не оценила юмор Танька.

Сашенька обиженно пожала плечами.

У Сашеньки руки были заняты грудой пальто и курток. Евлампия умудрилась захватить одежду успевших раздеться пассажиров. И правильно сделала. Было очень холодно.

Стюардессы выскочили наружу в фасонных кителях и тонких колготках, и теперь коленки моментально покраснели, в них словно впивались тысячи иголок. Ветер задувал под короткие юбки, забирался за пазуху.

Евлампия же словно не чувствовала холода. Она раздавала пальто и куртки, и ее со всех сторон благодарили на разных языках.

— Сибирячка, блин! — буркнула Танька.

У нее уже зуб на зуб не попадал. Даже задорные конопушки побледнели от холода. Седой господин принял из рук Евлампии свое черное пальто, подошел к Таньке и накинул ей на плечи.

— Вы замерзли. Так недолго и простудиться.

— Спасибо, — расцвела она. — А вы?

— Я вполне морозоустойчив. — Он улыбнулся. — Вы не скажете мне, что случилось? Или это государственная тайна?

— Да какая там тайна! — фыркнула Танька. — Все уже догадались. У нас бомба на борту.

— Очень любопытно! — сказал седовласый.

Они отошли от лайнера на приличное расстояние и теперь наблюдали издали, как сначала по трапу спустился экипаж, потом взбежал вверх парень с овчаркой на поводке, потом в салон втащили какой-то прибор.

— Что они делают? — почему-то шепотом спросила Танька.

— Собака найдет взрывчатку, — принялся тихонько объяснять ей седой. — А это робот-манипулятор. Он будет работать с бомбой вместо сапера.

— Ой, я боюсь… — невольно прижалась к нему Танька. — Не дай бог, рванет…

— Будем надеяться… А кто обнаружил бомбу?

— Я не знаю, — растерялась Танька. — Кажется, Костя… Командир экипажа. Я видела, как он салон осматривал.

— Да, сейчас нужна особая бдительность, — кивнул седой.

— Вы думаете, они опять дома будут взрывать? — в ужасе поежилась Танька. — У меня мама до сих пор спать боится. Мы на Варшавке живем.

— Конечно, будут, — кивнул седой. — Причем обязательно в Москве. Периферия не имеет такого резонанса. Ведь нужны оправдания для продолжения войны.