Борис Годунов

Вековой обыч?.й предписывал приводить к присяге в зале заседания высшего государственного органа – Боярской думы. Церемонией могли руководить только старшие бояре. Дума цепко держалась за старину. Но Борис не посчитался с традицией и велел целовать себе крест не з думе, где у него было слишком много противников, а в церкви, где распоряжался преданный Иов.

Москва целовала крест «в пору- жатвы», то есть в конце июля – августе. Участник церемонии Иван Тимофеев рассказывает, что собравшиеся в Успенском соборе москвичи громко выкрикивали слова присяги, так что от их воплей не слышно было молитв и приходилось затыкать уши. По словам того же автора, население собралось в соборе потому, что боялось ослушаться грозного предписания.

Текст летней присяги разительно отличался от мартовского текста. Весною власти многословно убеждали подданных в законности избрания Бориса. Теперь они ограничились лишь пространным перечнем обязанностей подданных по отношению к «богоизбранному» царю. Подданные обещали «ни думати, ни мыслит, ни семьи-тись, ни дружитись, ни ссылатись с царем Семионом» и немедленно выдать Борису всех, кто попробует «посадит Семиона на Московское государство». В этом пункте, отсутствовавшем в мартовском тексте, заключался основной политический смысл нового акта. Ловким ходом Годунов окончательно разрушил планы оппозиции, замышлявшей передать трон «царю» Симеону. Летняя присяга аннулировала постановление Боярской думы об избрании Симеона.

Новые пункты присяги призваны были убедить всех, что Годунов намерен водворить в стране порядок и справедливость. Чиновники клялись, что будут судить без посулов ', «в правду».

Вступая на трон, Борис испытывал крайний испуг перед тайными злоумышлениями бояр и прочих недоброжелателей. Всяк подданный должен был клятвенно обещать не учинять лиха царской фамилии. Годунов, казалось бы, предугадывал грядущие потрясения и старался оградить от них себя и свою семью. Присягавшие принимали обязательство «не соединяться на всякое лихо и скопом и заговором (на семью Годуновых.- Р. С.) не приходит».

Подготовляя почву для коронации, власти 1 сентября организовали четвертое по счету торжественное шествие в Новодевичий монастырь с участием духовенства, бояр, гостей, приказных людей и жителей столицы. В итоге нового «моления» Борис, заранее прибывший в Новодеви-чнй, милостиво согласился венчаться царским венцом «по древнему обычаю».

Два дня спустя Годунов наконец короновался в Успенском соборе в Кремле. По случаю коронации царь пожаловал высшие боярские и думные чины многим знатным лицам. В числе удостоенных особых милостей были Романовы и Вельский. Бояре получили гарантии против возобновления казней. Государь дал тайный обет не проливать кровь в течение пяти лет. При этом он постарался, чтобы его обет ни для кого не остался секретом.

После коронации положение Годунова, однако, оставалось довольно шатким. Не случайно в начале января 1599 года в Польше и Ливонии стали циркулировать упорные слухи о том, что царь Борис убит своими подданными. Король Сигизмунд получил известие об этом сразу из трех источников. Из Орши ему сообщали, будто Годунова убил «некий царек». Из Вильны ему писали, что во время аудиенции в Кремлевском дворце Борис ударил посохом одного из Романовых, за что тот поколол его ножом. Вести оказались недостоверными, но в них слышался отзвук продолжавшихся раздоров между Годуновым и знатью.

Политическая ситуация в Москве лишена была стабильности, и в Кремле вновь вспомнили об утвержденной грамоте. После коронации апрельский текст, служивший как бы предвыборным памфлетом, окончательно устарел. Царской канцелярии пришлось немало потрудиться, чтобы составить новый текст, радикально отличавшийся от старого. Борис приказал переписать грамоту о своем избрании в двух парадных экземплярах. Первый был запечатан золотыми и серебряными печатями и сдан на хранение в казну, второй попал в патриаршую ризницу в Успенском соборе. Из усердия Иов велел вскрыть гроб чудотворца Петра в Успенском соборе и вложил в него свой экземпляр.

В самом конце 1598 года – начале 1599 года власти созвали в Москве Земский собор и представили ему на рассмотрение новую утвержденную грамоту. Законность нового собора не вызывала ни малейшего сомнения. В полном соответствии с соборной практикой XVI века его члены были назначены самим правительством. На соборе присутствовали как сторонники, так и бывшие противники Годунова. Таким образом, новый собор обладал достаточной представительностью.

Перемены в составе собора сводились к следующему. Функционировавший до коронации вселенский собор был теперь распущен и уступил место священному собору в его традиционном составе. Несоборные иерархи не попали в перечни утвержденной грамоты, и лишь некоторым из них в виде исключения разрешили подписать документ. В первых избирательных соборах участвовали немногие бояре, преимущественно родственники правителя. На соборе 1599 года Боярская дума была представлена почти в полном составе. В перечне утвержденной грамоты 1599 года отсутствовали влиятельные бояре Голицыны, Куракины, Иван Шуйский, Шестунов, Сицкий. За исключением двух последних лиц, все они со временем скрепили документ своими подписями. Очевидно, церемония подписания избирательной грамоты боярами растянулась на длительный срок.

Помимо членов думы правительство привлекло для участия в новом соборе значительную часть столичного дворянства, высшие дворцовые чины, стольников, стряпчих, жильцов, приказную бюрократию, стрелецких голов.

Цвет столичной знати и служилые верхи были представлены на соборе с исключительной полнотой. Они решительно преобладали в составе служилых курий собора. Что касается провинциального дворянства, то его представлял на соборе «выбор из городов». На собор попали, однако, не все находившиеся в Москве «выборные» дворяне, а лишь половина из них. Грамоту подписали также несколько нечиновных детей боярских из Новгорода Великого, Ржевы и Белой. По своему положению эти люди стояли столь невысоко, что их подписи затерялись среди подписей купцов и посадских старост. Участие новгородцев в соборе не планировалось заранее: их имена не значатся в соборных списках. Но, в отличие от прочих дворян, провинциальные дети боярские расписались не только за себя, но за все уезды, которые они представляли. Подписи двух новгородских помещиков удостоверили участие в царском избрании служилого Новгорода.