Страница 1629 из 1632
— Мариша, ты? Это Петр. ИгорьЮрич рядом? Дай рацию ему, и пусть отойдет, от тебя пока секрет! Не спорь!
Петр Васильевич никогда прежде не разговаривал с ней в таком тоне… Встревожилась, конечно. И подчинилась, как иначе…
Игорь Юрьевич отошел, сказал в коробочку: «Алло», прижал ее к уху — как в кино, когда по настоящему телефону общаются. Недолго слушал, произнес: «Нет, не согласен. Мы на третьем, идем к вам. Да», вернулся к Марине, отдал ей рацию. Сказал отрывисто:
— Отключи. Значит, так. Не считаю нужным от тебя скрывать. Все равно узнаешь, будет шок еще хуже. Они там собрались, нас ждут. Но не все. Иван не пошел. То есть пошел, но на шестнадцатый.
***
Все дальнейшее запомнилось Марине фрагментами.
Вот — спускаясь по очередной какой-то лестнице, она вспоминает былого Ивана Максимовича, самого авторитетного из Свящённых, умного и доброго, и думает, что он очень сдал в последнее время, и обследование подтвердило — угасает, примерно так же, как уже угасли две мамы и угасают еще живые, а она, Марина, бессильна, это не говоря уже о тазобедренном суставе Ивана Максимовича, который поменять бы на титановый, для этого все есть, но даже мама не справилась бы, а ему еще и безногим оставаться было невмоготу.
Вот — совершенно непроницаемое лицо идущего, почти бегущего рядом Игоря Юрьевича.
Вот — Отшиб, большая гостиная, Павел Алексеевич и Петр Васильевич рассказывают, как Иван Максимович принял решение, и как они проводили его в стоячее время, и как помогли улечься, а Павел Алексеевич говорит, что пытался переубедить, но Иван Максимович сказал, что ему больше ничего не интересно, а изменится что-нибудь — будите, не стесняйтесь, со смехом сказал, а сам Павел Алексеевич хотел бы увидеть солнце и море.
Вот — Игорь Юрьевич спрашивает всех о том же, о чем спрашивал ее, Марину, в Бывшей Башне, о выборе, а кто что ответил, этого в Марининой памяти нет.
Вот — дядя Саша, молчит все время.
Вот — все выпивают что-то из крохотных рюмочек, и Игорь Юрьевич говорит: «Полный вперед».
Вот — они вчетвером проходят через глупые буквы «ВЫХОДА НЕТ».
Вот — Игорь Юрьевич пускает по кругу фляжку и говорит: «По глоточку, так надо».
Вот — она вводит Игорю Юрьевичу адреналин в двуглавую мышцу, а он сам прижимает к шее неизвестного Марине вида инъектор.
Вот — яростный крик Игоря Юрьевича: «Петр, не сметь! Не распятие! Пятиконечная звезда!», и его смех и кашель.
Вот — он на самой границе, спиной к спутникам, руки разведены, ноги расставлены предельно широко, и хрипит: «Маринка, я долго ее не удержу, беги, должны быть патрули, и дроны должны быть, беги, зови…»
Вот — она протискивается мимо Игоря Юрьевича наружу, и облако, скрывавшее все, исчезает, и она видит полосу щебенки, а за ней узкую полосу воды, а за ней какие-то деревья под заходящим солнцем.
Вот — она оборачивается, и видит Игоря Юрьевича лицом к себе, в той же позе, и он выдавливает: «Все будет хорошо».
Вот — невероятной силы взрыв, бесшумный, и фиолетовая вспышка до небес, и полная тьма.
Вот — опять светло, просто вечер, и нет никаких вагонеток, и нет Игоря Юрьевича, есть только его блокнот, нож, фляжка, а больше ни-че-го.
Вот — она сидит на том же месте, где только что был Игорь Юрьевич, и держит в руках его блокнот, и рядом дядя Саша и Петр Васильевич, они что-то говорят, но она не слышит, и подбегают какие-то люди, тоже что-то говорят, но она не воспринимает, и подъезжают какие-то черные автомобили, из них выскакивают другие люди, бегут к ней, что-то кричат, а она просто сидит, и слез у нее нет.
Глава 40. Стоп машина
22.09.59, понедельник — 29.09.59, понедельник
Из записок С. Н. Смирнова (отрывки)
«22 сентября 59 года
Вчера исполнилось ровно 10 лет с моего выхода в отставку. Соответственно, истек срок обязательств по форме допуска. Имею право “разверзнуть уста”. Выждал одни сутки и разверзаю.
По правде говоря, разверзал я их и раньше. Именно уста, т. е. вел кое-какие устные беседы, причем с крайне ограниченным кругом лиц, только таких, которые в истории участвовали. Эти лица: 1) Осокина Марина (без отчества); 2) Речицын Александр Васильевич; 3) Вялкин Петр Васильевич; 4) Елохов Павел Алексеевич.
А сейчас ”разверзаю уста” письменно. Без секретных деталей, с упоминаниями только тех лиц, которым (или родным которых) упоминание не могло бы навредить. Пишу для себя, чтобы упорядочить память о той беспрецедентной и так и не понятой истории. Но, может, пригодятся эти заметки еще кому-нибудь. Моя жизнь идет к концу, скоро 85, пора бы и смириться, что разгадки нет. Но хоть помочь фактологией тем, кто будет искать разгадку.
Последнее из введения: стараюсь писать обычным русским языком, без ставших привычными за 20 лет нарочитых просторечий и т. п. На деликатной службе, когда Коммодором был, такая маскировка годилась, а сейчас ни к чему выпячивать свою индивидуальность. Не я герой этих заметок. Но несколько слов о себе необходимы, а то не вызовет доверия последующее.
Последние 20 лет службы… А общая выслуга более 50! Перевыслуга! Много чего было: нормальная флотская служба, перевод в запас по болезни (язва желудка), полное излечение, возврат в ряды, но в принципиально другом качестве. В 29-м году в нашем Городе (и не только в нем) произошли известные события. Меня тогда назначили начальником подразделения по курированию объекта, который в городе называли Заводом и который оказался тотально отделен от внешнего мира силовым полем неустановленной природы. 20 лет протекли, можно сказать, в шоколаде. Режим установили, средства слежения усовершенствовали. Энтузиастов, дураков и психов от Завода в целом отвадили. Отчеты руководству я представлял исправно, в подразделении моем был образцовый порядок, довольствием и вообще всем необходимым обеспечены, климат у нас прекрасный, образ жизни здоровый, начальство далеко и т. д. Живи не хочу, служи не хочу. Тепло, сытно, безопасно. Скучно, как в той крепости у Пушкина в “Капитанской дочке”. Но служба есть служба.
23 сентября 59 года
Итак. 3 мая 49 г. технические средства наружного контроля объекта (дрон) зафиксировали нарушение запретной полосы. Рядовое событие. К тому времени такие нарушения почти сошли на нет, но изредка происходили. Мы это заносили в соответствующие документы и докладывали начальству в еженедельных сводках.
На следующий день нарушение повторилось, тем же лицом. И стало повторяться ежедневно. Нарушителя установили, это был Лушников Игорь Юрьевич. Он все время выкрикивал (сообщал дрону), что может и сам проникнуть на Завод, но лучше, если мы (хозяева дрона) ему поможем. 21 мая 49 г. мое терпение лопнуло. 22 мая Лушников был задержан по месту временного проживания и доставлен в подразделение. После ускоренной подготовки он 6 июня того же года совершил проникновение на объект.
………………………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………………………
24 сентября 59 года
………………………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………………………
………………………………………………………………………………………………………………………………………
Это патрулирование я считал бессмысленным, о чем докладывал начальству. Суеты много, толку никакого. Что меня начинало беспокоить: так можно патрулировать до скончанья веков, а у нас климат хотя и прекрасный, но времена года имеют место быть. Что же, будем строить в расположении подразделения благоустроенный городок? Но начальство приказывало не умничать.
Все закончилось быстрее, чем я ожидал. Вернее, для кого-то закончилось, а для нас, кто был снаружи Завода, началась самая страда.
19 июня 49 г. в 18:39 по Москве мне поступил сигнал от автоматического дрона о нарушении запретной полосы. Причем нарушение было произведено изнутри территории Завода. В 18:40 была зафиксирована мощная вспышка неизвестного происхождения и полное затемнение местности в течение 78 секунд, а также, по восстановлении естественной освещенности, исчезновение фальш-вагонеток, в течение 20 лет окаймлявших периметр Завода. Иных разрушений, а также звуковых и прочих эффектов, вспышка не имела. Впоследствии данные спутниковых наблюдений подтвердили, что координаты эпицентра вспышки совпадают с координатами нарушения запретной полосы.