Республика Августа

Lex de adulteriis

Lex de adulteriis,[445] со своей стороны, имел целью не только наказать прелюбодеяние, но и очистить семью от всех пороков, запятнавших ее в два предшествующих столетия. Этим законом государство еще раз посягало на абсолютный авторитет главы семейства. Закон сохранял за римским pater familias, как последний след его древней власти, право убить дочь-прелюбодейку и ее сообщника на месте преступления.[446] Он сохранил за мужем право убить любовника своей жены, если он застанет его у себя в доме и если тот был комедиант, певец или танцовщик, был привлечен к публичному обвинению и не восстановлен в правах или был отпущенник семьи;[447] жену же муж мог убить только в том случае, если она была захвачена с сообщником в его доме. После обнаружения прелюбодеяния мужу, а если муж не принимал никаких мер, то отцу — когда они были римскими гражданами, — давался срок в шестьдесят дней, чтобы привести нарушившую верность жену, римскую гражданку, к претору и в судебную комиссию (quaestio),[448]которая, вероятно, была учреждена одновременно с изданием закона. Если муж или отец не выступали обвинителями в продолжение еще четырех месяцев после этих шестидесяти дней, то всякий мог подать жалобу, ибо процессы о прелюбодеянии были включены в число iudicia publica наравне с государственной изменой и подделкой монеты.[449] Наказания были крайне суровы: для прелюбодея это было пожизненное изгнание (relegatio) и конфискация половины состояния; для прелюбодейки — пожизненное изгнание, потеря половины ее приданого, трети ее состояния, запрещение нового брака, что означало, что она могла впредь жить с мужчиной только в качестве наложницы.[450] Содействие прелюбодеянию предоставлением своего дома для свиданий любовников, или если муж извлекал выгоду из позора своей жены, или сохранял ее у себя после раскрытия прелюбодеяния — эти поступки составляли преступление сводничества (lenocinium) и наказывались так же, как прелюбодеяние.[451] Наконец, закон запрещал и наказывал так же, как adulterum и lenocinium, и stupra, разумея под этим названием отношения, которые не могли быть узаконены через maritalis affectio и которые рассматривались как непозволительные вследствие способа их возникновения; это была связь со свободной женщиной уважаемой семьи и честной репутации, вдовой или взрослой девицей.[452] Женщина, с другой стороны, не могла обвинять в прелюбодеянии своего мужа,[453] который мог безнаказанно иметь связи с женщинами при условии, что они незамужние и не ingenuae honestae; если же он имел связь с замужней женщиной, то он мог быть обвинен, но не в неверности по отношению к своей жене, а в совершении stuprum или adulterlum с женой другого.

Результаты этого законодательства

Таким образом в царстве Афродиты установился террористический режим. Этот закон спускал на сладострастные сады Киферы, как стаю ужасных гарпий, дух доноса и клеветы, зависть к богатству, жестокое честолюбие адвокатов, жажду мщения и прочие самые низкие страсти. Это, действительно, был исключительный и очень опасный закон для высших классов. Обязательный только для римских граждан, lex de adulteriis главным образом был направлен против одних сенаторов и всадников, чье богатство и известность могли соблазнить обвинителей, ничем не рисковавших, выступая с обвинением.[454] Он был для римской аристократии, так сказать, привилегией навыворот. В то время как вольноотпущенники или иностранцы даже в Риме, даже если они были богаты, могли, и мужчины и женщины, безнаказанно совершать прелюбодеяния, как им было угодно, по любви или из выгоды, римские граждане, а особенно сенаторы и всадники, были предоставлены, едва они выходили из пределов дозволенной любви, ужасным строгостям legis luliae; но поэтому-то и должно рассматривать lex de adulteriis вместе с lex sumptuaria и lex de maritandis ordinibus как обширную и серьезную попытку аристократической реставрации. Те, кто воображает, что Август при помощи благоразумных и хитрых средств работал над основанием монархии, не поняли духа этих законов, бывших одним из оснований всего его дела. При помощи legis sumptuariae, legis de maritandis ordinibus и legis de adulteriis Август не только старался увеличить население Италии, которое, может быть, не во всех ее областях уменьшалось; он в особенности хотел реорганизовать экономическую и моральную аристократическую семью, древний рассадник республики, который наконец сделался бесплодным, древнюю, теперь упавшую школу генералов и дипломатов, завоевавших империю. Если бы Август хотел основать монархию, он должен был бы вместо того, чтобы стараться обуздать роскошь, распад и безбрачие аристократии, поощрять их, ибо монархия может возвыситься только на развалинах аристократии, которая, как это обнаружилось в эпоху Людовика XIV, в погоне за деньгами и удовольствиями сделалась раболепной толпой придворных. Но Август, который мог выбирать своих сотрудников только в аристократических фамилиях, нуждался в сильной аристократии. Его истинным намерением было поэтому восстановить жизненность римской аристократии, и при помощи этих законов он старался наложить на знать известные важные и специальные обязанности, без которых ее привилегии были бы невыносимой несправедливостью. Это, конечно, была тщетная попытка, ибо распад римской аристократии продолжался, но было бы самонадеянным говорить, что она не была серьезной.

Дальнейшее законодательство

Август, впрочем, проводил эти законы одновременно с другими, ясно обнаруживавшими в себе его цель и характер. Таким образом, в законе de adulteriis он реформировал, с целью укрепить экономические основы семьи богатых классов, институт приданого,[455] запрещая мужу, который до тех пор имел это право, делать с ним что ему было угодно: продавать его или закладывать. Кроме того, возложив этими суровыми законами столько специальных обязанностей на аристократию, он, как компенсацию, усилил ее истинную и существенную привилегию, предложив закон, по которому кандидатами на должности могли выступать лишь граждане с цензом не менее 400 000 сестерциев. Таким образом, политическая карьера, открытая бедным гражданам в течение ста лет, была теперь недоступна для них; древняя тимократическая и аристократическая конституция была восстановлена; республиканские должности, которых в предшествующем поколении мог домогаться бедный погонщик мулов, подобный Вентидию, были по закону объявлены привилегией богатых классов; правительство делалось монополией разделенной, выродившейся и ленивой, но замкнутой и законным образом привилегированной аристократии. Таково было решение, полагавшее конец столетней ужасной борьбе и долженствовавшее начать новый порядок вещей; оно было принято при всеобщем спокойствии и индифферентности, так что дошло до нас только в числе мелких фактов в нескольких строках, написанных гораздо позднее историком, не придававшим ему большого значения.[456] Демократическая партия, великая партия Гая Гракха и Гая Цезаря, была мертва. Предлагая этот свой закон, Август не убивал умирающего, а опускал в могилу труп. Рим после долгих волнений возвратился к своему первоначальному аристократическому государственному устройству; рукой Августа он восстанавливал кодекс прав и обязанностей знати, которая, как он думал, в течение столетий будет управлять завоеванной империей. Но была ли она на это способна? Вот великая проблема, решение которой предстояло будущему. Вероятно, одновременно с этим законом Август предложил другой закон, lex de ambitu, о подкупе при выборах, согласно которому всякий покупавший голоса на пять лет отлучался от занятия общественных должностей.[457] В заключение было позволено преторам расходовать, если они того желали, до трех раз сумму, назначенную на игры, из государственного казначейства.[458] Если закон о роскоши запрещал богачам выказывать роскошь у себя в домах, то народ, напротив, имел право забавляться на улицах и в театре. В этом был виден новый демократический дух, появившийся в Риме после реставрации тимократического строя, и Август умел его удовлетворить.

445

Dig., XLVIII, V, 1: Наес lex lata est a divo Augusto.

446

Ibid., 20; 22, § 2; 23, § 4.— Что касается того случая, когда любовники совершают свое преступление в доме patris familias, то, из Dig. (XLVIII, V, 23), мне кажется, можно вывести заключение, что, хотя этот случай не был прямо упомянут в lex Iulia, он был, как следствие, постепенно извлечен путем толкований юристов. Если бы закон был ясен относительно этого, то было бы непонятно, почему Ульпиан цитирует для поддержания своего положения мнения различных юристов, в том числе Лабеона и Помпония.

447

Dig., XLVIII, V, 25; ср.: Cod. lust., IX, IX, 4.

448

Dig., XLVIII, V, 2, § 8; 3; 4.— Что прелюбодеяние обычно судилось комиссией (quaestio), подобной той, какая судила большую часть уголовных дел, доказывается особенно рассказом об одном процессе о прелюбодеянии, находящемся у Диона (LIV, 30): претор, О котором говорит Дион, может быть только председателем quaestionis. Процесс в quaestiones был, впрочем, тот же самый, как и процесс о всех iudicia publica, так как lex Iulia делал из прелюбодеяния iudicium publicum (Inst. IV, XVIII. 4).

449

Inst., IV, XVIII, 4; Dig., XLVIII, V, 4; Cod. Theod., IX, II, 2.

450

Pauli Senten., II, XXVI, 14.

451

Dig., XLVIII, V, 2, § 2; 8; 9; Cod. lust. IX, IX, 2.

452

Dig., L, XVI, 101; VLVIII, V, 34.

453

Cod. lust., IX, IX, 1.

454

Мы ясно видим это из стихов Овидия, Ars amatoria, I, 31–34. Он исключает из публики, которая должна читать его книгу, девиц и матрон и прибавляет (v. 33), что он воспевает Venerem tu tarn concessague furta: это очевидное указание на lex de adulteriis, к которому он много раз возвращается в Tristia и Epistolae ex Ponto с целью доказать, что его книга не побуждала к совершению действий, запрещенных по этому закону. К кому же обращена книга, раз это не молодые девушки в брачном возрасте и не замужние женщины? К куртизанкам? Эта мысль приходит прежде всего. Но те, кто читал книгу, знают очень хорошо, что в сотне различных мест читателю указываются лучшие средства, чтобы соблазнить замужнюю женщину или обмануть бдительность ревнивого мужа. С другой стороны, было бы удивительным, если бы Овидий считал furta любовные приключения с куртизанками. Concessa furta указывают, что были прелюбодеяния, не наказывавшиеся по lex de adulteriis: это были прелюбодеяния с иностранками или вольноотпущенницами, вышедшими замуж за иностранца или вольноотпущенника. Прелюбодеяние, как и stuprum, касалось только женщины ingénia et honesta, свободного происхождения и честной семьи, а не иностранки или вольноотпущенницы. Вольноотпущенница, вышедшая замуж за римского гражданина, вероятно, могла быть обвинена в прелюбодеянии по lex de maritandis ordinibus, но я не нашел текстов, достаточных для окончательного решения этого вопроса.

455

Dig., XXIII, 5, 4; Pauli Senten., IX, XXI, Β, 2.

456

Dio, LIV, 17.— Единственное найденное мной упоминание об этой реформе курьезным образом находится у Овидия, Amores, III, VIII, 33: Curia pauperibus clausa est. Dat census honores.

457

Dio, LIV, 16.— Он, однако, помещает этот закон раньше закона Юлия de maritandis ordinibus. Можно предположить, что этот закон был связан с тимократической реформой.

458

Ibid., 17.