Республика Августа

Август в Пергаме

Но авторы этих скучных трагедий, национальные актеры, почтенные и серьезные люди воздевали руки к небу и энергично протестовали: как! Пилад из Киликии и Бафил из Александрии прогоняют из римских театров Акция и Пакувия! И, конечно, эта маленькая театральная революция не была такой пустой вещью, какой часто ее представляют. Она показывала, как в театрах, точно так же как в нравах и управлении, факты идут совершенно вразрез с людскими намерениями. Хотели во всем вернуться к старым римским традициям, а получили только восточные новости. Противоречие делалось все более и более резким. Но если Август думал, что общественные спектакли вполне заслуживают внимания главы государства, то в эту эпоху он все же не мог заниматься римскими актерами и их ссорами, ибо сам старался дать малоазийским народам на более обширной сцене совершенно иной спектакль, чем мимы Бафила и Пилада; он готовился живым взойти на небо, совершенно подобно актеру, поднимаемому остроумно придуманной машиной на воздух в заключительной сцене какого-нибудь великого спектакля. Почтение Азии принуждало его взойти на старый и очень расшатанный аппарат, который уже возносил к облакам египетских царей, и предпринять довольно опасное воздушное путешествие. Как кажется, 25 ноября он высадился на Самосе,[272] у врат древних монархий Пергама и Вифинии, т. е. тех двух провинций — Азии и Вифинии, которые после Акция просили у него позволения воздвигнуть ему, подобно своим древним царям, два храма в своих столицах, Пергаме и Никомедии. Постройка храмов еще не была окончена,[273] тем не менее Август нашел, что его культ быстро распространяется по всей греческой Азии. Пергам не только работал над окончанием пергамского храма и организовал вокруг него культ Августа наподобие культа Зевса, но и привлек к этой задаче всю Азию, κχοινόν, Ασίας, сейм азийских городов, который собирался уже в эпоху Антония. Пергам желал, чтобы храм выражал набожность не одного города, а целой страны.[274] И действительно, вся Азия с жаром отдалась новому культу и новому богу; во многих городах понимался вопрос об устройстве торжественных игр в честь Рима и Августа; в других городах, например Миласе,[275] Нисе,[276] Митилене,[277] занимались постановкой алтарей и храмов принцепсу Римской республики; в Алабанде присоединили его культ к культу одного из городских божеств, Митилена в одной надписи говорит, что ни в коем случае «тот, кто низок по участи и по природе, не может равняться с существами, которые имеют божественное сияние и превосходство богов»; она, кажется, находит, что недостаточно одной дивинизации, и торжественно обещает не пренебрегать ничем, чтобы сделать Августа еще более божественным, если к этому представится удобный случай.[278] Другая надпись, к несчастью, поврежденная, содержит декрет, устанавливающий культ Августа, неизвестно в каком городе, и решает, чтобы доски, на которых награвируют декрет, были помещены не только в пергамском храме, но во многих городах империи. Имена некоторых из них можно прочитать: Акций, Брундизий, Тарракона, Массалия, Антиохия Сирийская.[279] Азийским городам было недостаточно обожать президента латинской республики; они хотели также, чтобы всюду знали об их благочестии, как бы побуждая другие народы освятить таким же способом свои цели, меняя свое рабство на религиозную обязанность.

Императорский культ и положение Малой Азии

Скептический политик падающей республики, племянник ростовщика из Веллетр, был обожаем наравне с Зевсом, Ареем, Герой, и это в той Малой Азии, том опасном Эльдорадо, где Рим находил сокровища и страшные поражения, которую он приобрел, не ударив положение палец о палец, и которую мог сохранить, только пролив потоки крови. Август в эту зиму, вероятно, был занят, главным образом, парфянскими делами и экспедицией в Армению, которая должна была начаться весною; но он должен был найти время обдумать, чего требовали от него восточные народы в обмен на этот культ и эти храмы. Это был совершенно новый культ. Даже во времена монархии обожествление живых царей практиковалось, кажется, только в Египте, между тем как в Малой Азии для помещения государей в число богов ожидали их смерти. Почему это египетское растение, которое никогда не могло приняться в Малой Азии, внезапно так быстро пустило там корни? Почему в то время, когда в Италии старались восстановить республиканские учреждения, этот культ живых властителей, высшее преувеличение династического чувства, так быстро распространялся между малоазийскими греками, подобно плющу прицепляясь к личности первого магистрата новой республики? Высадившись в Малой Азии, Август ступил ногой в одну из трех больших промышленных областей античного мира, которыми были Малая Азия, Сирия и Египет. На берегах Малой Азии, являющихся рядом заливов и мысов и по климату и культуре схожих с берегами противолежащей Греции, в плодородных речных долинах, простирающихся по направлению к плоскогорью, в областях, соответствующих древним царствам Пергамскому и Вифинскому, после македонского завоевания возникло на территории, населенной фригийцами, карийцами, ликийцами и мезийцами, большое число греческих городов. Они сделались фабричными центрами, продолжая каждый управлять своей областью при помощи классических учреждений греческих республик; существовали: экклесия, или собрание всех граждан; булэ, или городской совет, избиравшийся народом; стратеги, архонты, пританы, наконец, магистраты, носившие разнообразные имена и избиравшиеся народом для ведения общественных дел. Сарды, столица Лидии, вывозили во все страны красивые вышитые шерстяные одеяла [280] и пурпур, менее, быть может, ценный, чем тирийский, но также очень известный;[281]Тиатира была центром приготовления пурпурных тканей;[282] Пергам был известен своими занавесами, своими шитыми золотом одеждами[283]и тем материалом, соперником папируса, который называется пергаментом;[284] пурпуровые ткани приготовлялись и в Милете; там же ткали шерстяные ткани, одеяла для постелей и занавесы для дверей;[285]Траллы фабриковали и вывозили керамические изделия,[286] так же как и Книд;[287] алабандские хрустальные изделия повсюду пользовались известностью; [288] Лаодикея изготовляла и продавала различные шерстяные ткани, носившие ее имя;[289] Гиерополю давали известность и богатство его красильни;[290] Родос ежегодно грузил на свои суда бесчисленные амфоры, наполненные своим знаменитым вином[291] и изготовлял также в большом количестве оружие и железные инструменты; [292] Кос вывозил вино и один, может быть, из всех античных городов прял, ткал и красил шелк;[293] Самос торговал маслом,[294] Хиос — своим знаменитым вином и своими мазями.[295] Таким образом, корабли этих городов развозили по всем странам античного мира вино, ткани и другие товары и возвращались в гавани Эгейского моря, привозя много золота и серебра в монете и слитках. Это золото и серебро постепенно распространялось вдоль берегов по домам купцов и ремесленников, по деревням, по красивым жилищам собственников и по крестьянским хижинам, поднимаясь по долинам рек в области плоскогорья. После Александра Великого эллинская цивилизация заблистала в греческих городах Азии всем блеском этого богатства, накопленного ткачами и красильщиками. Это богатство придало городам частную и общественную роскошь, ободрило искусства и науки, увеличило торжественность религиозных церемоний, вскормило многочисленных рабочих и продолжило учреждение греческого πόλις'α, сделав ими города, население которых состояло преимущественно из. ремесленников и купцов. Родос, Венеция Эгейского моря, доказал, что аристократия купцов и судовладельцев могла при помощи греческих учреждений управлять государством, население которого состояло преимущественно из рабочих классов и было, следовательно, подвержено социальным волнениям; успех этого управления зависел от щедрости к народу, предоставления ему празднеств и развлечений, уменьшения при помощи денежных раздач дороговизны съестных продуктов, столь частой в населенных городах, и оказания помощи всякий раз, когда положение становилось затруднительным.[296]

272

См.: Gardthausen. Augustus aud seine Zeit. Leipzig, 1891, Bd II, 466, пр. 3.

273

Одна монета (Cohen, I 2, 75, № 86) указывает нам, что пергамский храм был освящен во второй половине 19 или в первой половине 18 г.

274

Что храм, предположенный сначала Пергамом, построил καινόν Ασίας, доказывается важной надписью, найденной в Митилене, — I. G. I., II, 58: [έν τω ναω κατασ] κευασμένω ύπδ της ' Ασίας, и монетами, указанными у Cohen, I², 75, № 86; храм имел шесть колонн с надписью на архитраве: Rom. et Aug., а рядом — Com(mune)Asiae. Это важный факт, доказывающий, что культ Августа возник из широко распространенного общественного настроения.

275

С. I. G., 2696.

276

Ibid., 2943.

277

I. G. I., II, 58, В.

278

Ibid.

279

Ibid., А.

280

Athen., VI, 67 (255).

281

Plin. N. Н., VII, LVI, 196.

282

Act. Apost., XVI, 16; С. I. G., Ill, 3496 (Βάφεις). — Другие надписи, где упоминается текстильная промышленность Фиатиры, см.: С. I. G., 3480 и 3504.

283

Valer. Maxim., II, I, 5; Plin. N. Н., XXXIII, III, 63; XXVI, XV, 115; XXXVII, I, 12.

284

Plin. Ν. H., XIII, XI, 70.

285

Servius ad Verg. Georg. III, 306; Athen., XI, 72 (486); XV, 42 (691); Plin. N. H., VIII, XLVIII, 190.

286

Plin. N. H., XXXVI, XII, 161.

287

Lician. Lexiph., 7; см.: С. I. G., III, р. XIV–XVI, tab. II.

288

Plin. N. Н., XXXV, VIII, 62.

289

Ramsay. The Cities and Bischoprics of Phrygia. Oxford, 1895, t. I, 40.

290

Strabo, XIII, IV, 14; С. I. G., 3924 (εργασία των βαφέων)

291

С. I. G., III, p. V–XIII, tab. I.

292

Strabo, XIV, II, 5.

293

Aristot. Hist. Аnim., V, 19; Plin. N. H., II, XXII, 76–77.— Место Плиния указывает нам, что шелковичный червяк Коса был не Bombyx mori, питающийся листьями шелковицы, а другая гусеница, питающаяся листьями кипариса, терпентинного дерева, ясеня и дуба. Bombyx mori, который один теперь дает шелк в Европе, был ввезен гораздо позднее, в V столетии нашей эры. Мы увидим далее, что, судя по частым упоминаниям поэтов, соае vestes были очень распространены в Риме в эту эпоху.

294

Athen., II, VI, I (66).

295

Plin. Ν. Η., XXXVI, VII, 59

296

Strabo, XIV, II, 5.