Страница 22 из 48
Непопулярность этого желания
После исчезновения страха перед триумвиратом знать, собирая обратно свои богатства, делалась снова дерзкой и властной, по мере того как понимала, что Август посреди стольких внутренних затруднений, памятуя о гражданских войнах и находясь перед новыми внешними опасностями, не посмеет создавать себе много врагов в высших классах. В результате появилось возрастающее отсутствие дисциплины. Сенаторы, которые десять или пятнадцать лет тому назад во время триумвирата, пол у разоренные, боящиеся за самое свое существование и будущность, старались сделаться незаметными, теперь гордо выступали на римских улицах, заполняли сенат, постоянно спорили из-за пустяков, ненавидели друг друга и уважали Августа только на словах. Случалось, что люди, обязанные ему всем, умирали, не оставляя ему ничего на память, что было тогда очень тяжким оскорблением. Время от времени вскрывали завещания, в которых завещатель под предлогом объяснения причин, по которым он ничего не оставляет Августу, выдвигал против него жалобы или обвинения, которые магистрат принужден был читать публично.[204] И говорили не одни мертвые: против него начали циркулировать памфлеты;[205] значительное большинство его коллег не упускали случая нанести ему оскорбление при удобном случае. Август прогнал от себя одного очень известного греческого ученого, поносившего его и Ливию устно и письменно, а Азиний Поллион поспешил пригласить этого ученого к себе, и вся знать оспаривала его друг у друга.[206] Сам Гней Лентул с чувством жаловался, что Август своей щедростью отвратил его от его занятий, чтобы принудить заниматься общественными делами.[207] Еще более знаменательным было то, что его прежние друзья, несмотря на его бесконечное терпение, охладели к нему. Все в Риме знали, что Меценат уже более не прежний его друг, и причиной этого, как, по крайней мере, тогда говорили, было то, что он подозревал Августа в слишком нежном чувстве к своей жене.[208] Едва выздоровев, тот, кого современные историки называют господином мира, не имел достаточного авторитета, чтобы усмирить раздор, поднявшийся в своем собственном семействе, между своим племянником Марцеллом и своим другом Агриппой. Поссорившись по неясным для нас причинам, Агриппа, справедливо или нет, жаловался, что Август не поддержал его как должно против своего племянника; и, сильно раздраженный против своего прежнего друга, он уехал на Восток, решившись лишить империю своих услуг, чтобы отомстить за свою личную обиду.[209]
Можно представить себе, какое согласие могло царствовать между членами этой аристократии, когда они имели так мало уважения к тому, кто, хотели ли они или нет, все же был их главой.
Недовольство, злословие, ссоры между оскорбленными встречались ежедневно на каждом шагу. В то время, когда никто не занимался общественными делами, находились магистраты, которые делали безумства для того, чтобы дать народу игры лучше игр, данных их товарищами.[210] Наконец, так как провинции были предоставлены капризам правителей, а армии подчинены очень строгой дисциплине, такая безграничная власть заставляла иногда терять рассудок знать, столь гордую уже в Риме. Акты жестокости и превышения власти, совершаемые правителями в своих провинциях, встречались весьма часто, и общественное мнение, склонное к более гуманным чувствам даже по отношению к народам, бывшим его подданными, с возрастающим упорством требовало от Августа подавления этих злоупотреблений.[211] Но что он мог сделать? Несмотря на оскорбление, нанесенное ему отъездом Агриппы, он назначил его своим легатом в Сирию, чтобы извлечь из его ссоры с Марцеллом хотя какую-нибудь пользу. Отношения с парфянами все портились. Фраат отправил в Рим посольство с требованием выдачи своего сына и Тиридата.[212] На всякий случай было благоразумным поставить Агриппу во главе сирийских легионов. Но Агриппа, не отказываясь от своего назначения, остался на Лесбосе, подобно Ахиллу в своей палатке, нисколько не занимаясь провинциями, [213] так что Август, не смея предписать ему принять назначение или отказаться, оказался в Сирии без легата в тот момент, когда угрожала война с парфянами.[214]
Требования социальных реформ
Между тем пуританское движение в средних классах и между наиболее уважаемыми сенаторами и всадниками все возрастало; все требовали восстановления цензоров, суровых законов против порчи нравов, мер, которые могли бы, наконец, обуздать беспорядок в высшем обществе; это было новым и очень тяжелым затруднением для Августа. Средние классы, которым Август ничего не дал, имели к нему более искреннее и горячее уважение, чем аристократия, которой он дал все; и эта популярность в средних классах давала наибольшую силу его власти. Он понимал поэтому, что этим классам необходимо дать по крайней мере моральное удовлетворение. Но он не осмеливался открыто покровительствовать движению и воспользоваться им как средством произвести моральное давление на ленивую и недисциплинированную аристократию. Очень легко было требовать законов против испорченности богатых классов, но трудно было их осуществить. В прекрасные времена республики дисциплина частных нравов поддерживалась преимущественно главами семейств, так как каждая семья являлась как бы маленькой монархией; теперь, когда эти главы пренебрегали своими обязанностями, нельзя было, как многие того хотели, заставить вмешаться закон, не ниспровергая основных принципов семейного права, т. е. не разрушая той традиции, которую желали восстановить. Nec vitia nostra, nес remedia pati possumus. Поэтому Август был расположен снова приказать выбрать цензоров и взять на себя почин новой реформы финансовой администрации, которая становилась все более и более необходимой. Он предложил ежегодно избирать по жребию из преторов двух администраторов, которые назывались бы praetores aerarii.[215] Но относительно прочего он не хотел компрометировать себя попытками слишком революционного законодательства. Общее положение было полно затруднений; и в довершение несчастья, в этот критический момент единственный человек, который мог бы заместить его во главе государства, единственный сотрудник, который был ему действительно полезен в предшествующие годы, удалился вследствие простой ссоры.
Новая конституционная реформа
Устрашенный столькими затруднениями, озабоченный, как бы не причинить вреда остаткам своего здоровья, Август, наконец, задумал новую конституционную реформу, благодаря которой он перенес бы свой авторитет с Италии на провинции, с политики внутренней на политику внешнюю. Он окончательно освободил бы принцип цезаризма от кучи должностей, которых все равно нельзя было исполнять вследствие сверхчеловеческих усилий, которые они налагали; он решил получить над всеми провинциальными правителями дискреционную власть надзора и контроля, зависящую только от сената и от него самого, и сделаться таким образом настоящим принцепсом, которого желали Аристотель, Полибий и Цицерон, т. е. верховным стражем конституции. Благодаря этой реформе Август не был бы принужден более заниматься управлением Римом и Италией, которое было наиболее трудным; он мог бы отправиться в провинции и жить там долгие годы; он мог бы продолжать реорганизацию имперских финансов и давать своим друзьям в вечную аренду общественные имения всей империи, а не одних своих провинций; он мог бы, наконец, дать удовлетворение средним интеллигентным классам Италии, если не исправлением нравов испорченной столицы, то, по крайней мере, противодействием наиболее скандальным злоупотреблениям в провинциях, применяя в разумных размерах три знаменитых стиха, в которых Вергилий определил царственную миссию Рима:
204
Sueton. Aug., 55.
205
Ibid.
206
Seneca. De ira. III, XXXIII, 5.
207
Seneca. De benefic., II, XXVII, 2.
208
Dio, LIV, 19.
209
Дион (LIII, 32) говорит, что Август послал Агриппу на Восток потому, что Марцелл завидовал, что Август предпочел Агриппу ему, хода назначил своего преемника во время своей болезни. Светоний (Aug., 66:…Desideravit… Agrippae раtientiam…), напротив, передает дело совершенно иначе: он говорит, что Агриппа уехал в негодовании на предпочтение, оказанное Марцеллу, а также вследствие замеченного им начинающегося охлаждения к иему Августа (ex lev! frigoris suspicione et quod Marcellus sibi anteferretur). Версия Светония мне кажется гораздо более вероятной. Дион, впрочем, противоречит сам себе: в гл. XXX он уже сказал, что Август никого не назначил своим наследником, что, впрочем, и естественно, ибо его должность не была наследственной. Следовательно, он не мог предпочесть Агриппу Марцеллу. Кроме того, когда Дион говорит, что Август послал Агриппу на Восток, он представляет себе принцепса слишком похожим на современного ему императора. Август не имел никакой власти послать Агриппу на Восток; он мог только просить его поехать туда. Таким образом, Агриппа отправился туда совершенно добровольно. Версия Светония, который видит тут мщение Агриппы, таким образом, более вероятна: Веллей Патеркул (II, ХСIII, 2) говорит о tacitas cum Marcello offensiones и дает нам понять происхождение передаваемой Дионом легенды, когда говорит, что successorem potentiae eius arbitrabantur, ut tamen id per M. Agrippam secure ei posse contingere non existimarent. Следовательно, дело идет о ходивших в Риме слухах. Плохое состояние здоровья Августа заставило многих спрашивать себя, что произойдет в случае его смерти, и находились лица, утверждавшие, что он намеревался назначить своим преемником Марцелла.
210
В 22 г. Август принял меры против этого соперничества, см.: Dio, LIV, 2.
211
Сенека (De ira, I, XVIII, 2, 5) упоминает некоторые подобные факты из эпохи Августа. См. также анекдот о Ведии Поллионе: Dio, LIV, 23.
212
Эта миссия Агриппы в Сирию вызвала большие сомнения и длинные споры. Иосиф, несомненно, ошибается, когда говорит (A. I., XVI, III, 3), что Агриппа управлял всей Азией в продолжение десяти лет. Он смешал эту первую миссию с более продолжительной миссией, имевшей место впоследствии. Но в качестве кого отправился Агриппа в Сирию в 23 г.? Моммзен (Res gestae Divi Augusti, 1865, 113) утверждает, что с 23 г. он имел более широкие права, чем проконсул, но он не знает, как они были ему даны. Цумпт (Comm. Epigr., II, 79) говорит, что должен был существовать сенатусконсультус, дававший Агриппе проконсульство в Сирии. Но наиболее вероятно, что Август назначил тогда Агриппу в Сирию своим легатом, как позднее он назначил его своим легатом в Испанию. Единственным затруднением служит свидетельство Диона (LIII, 32), что Агриппа остался на Лесбосе, а в Сирию послал своих легатов, между тем как легат не мог посылать, в свою очередь, легатов. Не мог ли Дион ошибиться, приняв за легатов Агриппы меньших магистратов, например квесторов? Допустив, что Агриппа не был легатом Августа, мы попадем в непроходимые затруднения. Сирия была одной из провинций Августа; тогда нужно было бы допустить, что Август возвратил ее сенату, что сенат дал проконсульство Агриппе, у которого, с другой стороны, еще не истекло законное пятилетие после его консульства (он был консулом в 27 г.). Между тем ничто нам не указывает, что Август отказался от Сирии. Нужно прибавить, что в 20 г. Август отправился в Сирию и принял там много важных мероприятий; почему же он мог за три года до этого отказаться от этой провинции? Кроме того, в Сирии была значительная армия; затруднения с парфянами еще не были урегулированы, и кажется невероятным, чтобы Август при таких условиях мог изменить организацию провинции.
213
Dio, LIII, 33; Iustin., XLIII, V, 8.
214
Dio, LIII, 32.
215
Dio, LIII, 32.