Страница 13 из 48
Тибулл хвалит простоту; он любит деревню с ее спокойствием и ее добродетелями; с меланхолическим волнением он мечтает о золотом веке, о времени, когда люди были добрыми и счастливыми, и проклинает нечестивую алчность современной ему беспорядочной и бурной эпохи. Но его похвалы простоте имеют своим основанием мотивы, совершенно отличные от тех, на которые опирались в подобных похвалах традиционалисты и милитаристы его времени. Последние желали исправить нравы и вернуть их к былой простоте и суровости, чтобы возродить поколение мужественных людей, и рассматривали войну как школу энергии. Тибулл, напротив, видит в войне, жадности и роскоши бичи, совершенно одинаковые и одинаково ненавистные, ибо они всегда бывают связаны друг с другом.
……………………………………………………………………
……………………………………………………………………
………………………………………………………………….
………………………………………………………………….
………………………………………………………………….
………………………………………………………………….
………………………………………………………………….
Изнеженность Тибулла и Проперция
В своей столь прекрасной первой элегии второй книги Тибулл призывает любовь почти так же, как если бы она была для него одним из богов Ларов; и эту любовь, страшащуюся смерти и меча, ищущую убежища в глубине населенных городов и уединенных деревень, питаемую чувственными удовольствиями и сентиментальными фантазиями, он помещает между божествами — покровителями семейства, которое она делала бесплодным. Он воображает, что одна Венера будет в состоянии одержать победу над дикостью, порожденной в его эпоху грабежами и убийствами гражданской войны; любовные наслаждения представляются ему как бы очистительной и возрождающей силой его испорченной и развращенной эпохи.[112] Менее нежный, менее сентиментальный, но более страстный Проперций хвалится — какой позор для древнего римлянина! — что он отказывается ради любви женщины от славы, от войны и от власти;[113] он счастлив, что сделался знаменит своей любовью к ней, и объявляет, что не хочет другой известности, кроме известности эротического поэта;[114] он восклицает, что может подняться до небес теперь, когда Кинфия отдалась ему[115] и утверждает, что ничто не стоит проведенной с ней ночи.[116]
И, заставив пожаловаться дверь знаменитого патрицианского дома на падение живущей в нем знатной дамы, он заставляет затем ее смягчиться перед жалобами любовника, которому не удалось еще «отворить ее при помощи подарков».
Греческое влияние в области религии
Люди, которые должны были заботиться о восстановлении прошлого, восхищались этими стихами и покровительствовали их авторам. Но противоречие было во всем. Снова желали сделать войну и управление единственным занятием знати, а между сенаторами и всадниками, напротив, распространялся вкус к всевозможным занятиям, которые древняя мораль рассматривала как недостойные. Сколько их желали, например, сделаться актерами![118] Театр привлекал к себе потомков завоевателей мира, хотя они играли много других драм на более обширных сценах и перед более многочисленной публикой. Повсюду в Риме возобновляли храмы и святилища; строили их вновь; с мельчайшей точностью восстанавливали древний религиозный церемониал, а дух латинской религии боролся со смертью в артистических греческих формах, которыми одевали теперь священные предметы. Древний римский культ был строгой дисциплиной страстей, долженствовавшей подготовить людей к самым тяжелым обязанностям частной и общественной жизни; но суровые боги, символизирующие существенные принципы этой дисциплины, не были более уместны в пышных мраморных храмах, подобных открытому Августом в 28 г. храму Аполлона; приняв имена греческих божеств и, подобно им, являясь в виде прекрасных полуобнаженных статуй, они утратили свой характер. Если греческий политеизм исходил из того же самого источника, как и политеизм римский, т. е. из тех же самых идей и основных мифов, то он развил их совершенно иначе, обожествляя не моральные, обуздывающие страсти принципы, но стремления человека к физическому и умственному наслаждению. Представлять религию морали под формами религии наслаждения было непоследовательно; но преклонение перед греческой мифологией и ее литературными и художественными изображениями было теперь слишком глубоко в Италии. Сами римляне не могли более переносить религию без искусства.
102
Tibull, I, I, 53 сл. Перевод А. П. Рудакова.
103
Ibid., I, II. 65 сл.
104
Tibull, I, III, 35.
105
Ibid., I, III, 47.
106
Ibid.. I. X, 1–8.
107
Ibid., I, X, 25.
108
Ibid., 29.
109
Ibid., 33.
110
Ibid., 39–40.
111
Ibid., 45–50.— Все стихотворения переведены А. П. Рудаковым.
112
Tibull, II, III, 35: "Век наш железный хвалить не любовь, а добычу лишь может"
113
Propert., I, VI, 29.
114
Ibid., I, VII, 9.
115
Ibid., I, VIII, 43.
116
Ibid., I, XIV, 9.
117
Ibid., I, XI, 22. Перевод А. П. Рудакова.
118
В эту эпоху было издано много распоряжений, запрещавших гражданам высших классов выступать на сцене.