Страница 12 из 12
— Когда как. Сейчас, например, классическую музыку. Шопена, Баха, Моцарта. До этого Битлз, Аббу, Куин. Потом были «Юнона и Авось», «Призрак Оперы», «Эвита».
— Ему не рано? — вытаращила глаза Аврора.
Ирка пожала плечами, кутаясь в короткую курточку.
— Ему нравится, он подпевает, а в детском саду убегает в музыкальный зал и там подбирает на пианино, что особенно понравилось.
— Боюсь, он всё же гений.
— А я боюсь, что у него в лучшем случае синдром Аспергера, а в худшем — аутизм или другое нарушение развития. Мне даже с ребёнком повезло, — горько улыбнулась она. — И я за него порву и буду любить всегда, любого, я мать, но отцам, им знаешь, нравятся здоровые, беспроблемные малыши.
Аврора не считала бы себя лучшей подругой, если бы не услышала, что Ирка хотела сказать: «Думаешь, мы нужны Воскресенскому такие?» И раньше Аврора не задумываясь сказала бы: «Конечно!», но сейчас вздохнула.
— Детей пугают дядями, дядей — детьми. Думаю, это только ему решать.
— А я думаю, мне, — улыбнулась Ирка. — А мне никто не нужен. У меня уже есть самый лучший в мире мужчина. С утра десять раз поцелует, двадцать раз обнимет, сто раз скажет «люблю», жаль только в садик долго собирается.
Они обнялись на прощание и разошлись.
Домофон, как обычно, был сломан. Сквозь заслон двух тяжёлых металлических дверей Аврора пробралась в подъезд, пешком поднялась на третий этаж. И замерла.
Стена у двери в квартиру была закрашена пятном свежей зелёной краски. Но даже через два слоя в тусклом свете грязного окна на лестничной клетке Аврора прочитала: «Убийца!»
Глава 16
— Да твою же мать! — Демьян бросил на кровать телефон, закрыл глаза, шумно выдохнул. Стоя посреди комнаты, размял затёкшие плечи. — Чёртов банк!
Уже третий, ответивший отказом, из пяти, в которые обратился Демьян. Ещё два — и он окажется в полной заднице: на новый проект придётся побираться, хорошо, если по друзьям, а то уже просто по тем «кто даст».
Кораблёв посмотрел на часы на стене: первый час ночи, значит в Петербурге шестой час вечера. Спать в такое время он, конечно, не привык. Но идти, искать ночью в незнакомом городе открытое питейное заведение хотелось ещё меньше.
Он прошагал из спальни в гостиную двухкомнатного люкса, заглянул в мини-бар: всё, что можно съесть, он съел ещё вчера, что можно выпить — осушил пару часов назад. Ничего нового не появилось. Дверца холодильника закрылась с тихим хлопком. На рабочем столе, заваленном всякой гостиничной ерундой, привлёк внимание проспект ресторана. Демьян поднял его к глазам.
«Сопка» — ресторан дальневосточной кухни с дружелюбным сервисом и видовой террасой, расположенной в самом центре Хабаровска. Ресторан 08:00 до 00:00; Терраса с 08:00 до 02:00».
Вот это подходит. Он вернулся в спальню за штанами. Хоть до двух часов время скоротать.
В номере царил бардак. Второй день Демьян вывешивал на дверь табличку «Просьба не беспокоить»: вчера, потому что пытался выспаться, сегодня, потому что забыл чёртову картонку перевернуть. Поэтому в люксе не убирались, и мини-бар, соответственно, не пополняли.
Но Демьяна не смущали ни переполненная корзина для мусора, ни кровать, смятая и не заправленная, ни мешок, что он собрал в стирку, и тот, конечно, тоже лежал нетронутый. Ни разбросанные вещи — мужчины обычно все вещи вешают на пол.
Его беспокоило, что целыми днями он думает о женщине, которая не звонит.
О женщине, которую надо было сразу забыть.
Сразу — это ещё тогда, шесть лет назад, забыть, вычеркнуть из памяти, выкинуть из головы и не сметь о ней даже думать, как посоветовал ему Романовский.
Конечно, плевать хотел Демьян на советы престарелого бабника, справки о его жене он тогда всё равно навёл. И тогда у него были совсем другие мотивы: мстительные, корыстные, совершенно безумные. К Авроре Романовской они не имели никакого отношения, он рассматривал её только как способ, вариант, возможность.
Пару раз проследил за ней от дома до работы и обратно. Потусовался в больничной курилке. Даже подцепил там симпатичную медсестричку, от которой и узнал про Святую Аврору, как её звали за глаза. Но на этом всё и закончилось: Демьян внял уговорам, остыл, успокоился, на первый план вышли другие проблемы, и он не стал даже пытаться.
Кораблёв распахнул шторы. Обещанный вид из расположенного в историческом центре города отеля не подкачал: Амур-батюшка в лунном свете во всей красе — словно лоснящийся чешуёй Чёрный дракон, как называли реку китайцы. Красиво подсвеченный торжественный кафедральный собор.
Сейчас, когда Аврора Демьяна, по сути, отшила, ему бы тоже встряхнуться, махнуть рукой и забыть. Но случилось другое. Сейчас она его зацепила. Не на шутку. Она и всё, что с ней произошло.
Он ходил как чумной.
Виной тому, конечно, в первую очередь была разница во времени в семь часов: вставать, когда надо ложиться, и работать, когда надо спать, та ещё пытка. Во вторую — проект, на участие в котором он подписался, но никак не мог найти деньги. Ну а в третью уже Святая Аврора, которой он грезил днём и ночью.
Днём — на съезде, наливая напитки в дегустационные рюмки и рассказывая всем желающим историю создания своей медовухи, Демьян третий день высматривал Аврору среди посетителей, не теряя надежды, что она придёт. Не терял, хоть и прекрасно понимал, что нет: появляться при таком скоплении народа женщине, что даже в салоне самолёта пряталась под кепкой, конечно, не стоит.
А ночью — вникая в подробности скандала, что устроила пресса вокруг дела доктора Романовской.
Терраса ресторана, оформленная в виде большой беседки, с грубой мебелью и деревянными перекрытиями, встретила не только пустым залом и кондовым интерьером, но и неожиданным теплом, вкусным запахом жареного на огне мяса, приятной музыкой. Тихой, ненавязчивой, классической. Словно кто-то бренчит на рояле.
Туго спелёнатый фартуком, непростительно тощий для заведения общепита официант принял заказ. Демьян развалился на стуле и, вытянув длинные ноги, уткнулся в телефон.
Строки очередной статьи о докторе Романовской, не жалили — били наотмашь.
«Преступная халатность», «врач-убийца», «пусть сидит в тюрьме» — у Демьяна кровь стыла в жилах не столько от содержания крикливого сочинения, чей автор прошлась по всей медицине и озвучила странный вывод, будто каждый врач приходит на работу с мыслью: «Отправлю-ка сегодня на тот свет пару человек», сколько от того, что чувствовала хирург, которую травили, словно она убивала и ела младенцев, а не оперировала взрослую тётку с букетом сопутствующих болезней.
«Которую, между прочим, предупредили об осложнениях и возможном летальном исходе, — сказала бы на это его жена, презирающая не следящих за собой женщин. — Ей было лень сидеть на диетах и заниматься спортом, поэтому она решила отрезать себе часть желудка. Так кто ей виноват?» — грубо, зло, резко прокомментировала бы Полина.
Всё, что касалось полных женщин, она критиковала особенно беспощадно, видимо, из-за склонности к полноте, безжалостную и непримиримую борьбу с которой вела с детства. И побеждала.
Редкий раз, когда Демьян был рад услышать её суровое мнение, особенно о статье: чёртова авторка по фамилии Иванова, зато с редким именем Ариадна, бесила своей близоруко непримиримой позицией и гневным тоном своего писева.
«Словно сама стала жертвой «врачебного беспредела» — ещё одно выражение из её статьи, — подумал Демьян, — или… что, наверное, ближе к правде, статью ей заказали».
Заплатили, и неплохо — вот она и расстаралась, наплевав на здравый смысл.
Демьян благодарно кивнул тощему официанту, что поставил перед ним бокал с коньяком в исключительно терапевтической дозе, сырную тарелку и стакан воды.
«Коньяк, конечно, не решит наши проблемы, — приговаривал обычно его друг Поэт, ставя на стол бутылку, — но, можно подумать, кефир решит. Коньяк хотя бы старается».
Глава 17
Глядя в спину официанта, Демьян невольно подумал, что в свой ресторан настолько худого парня он бы, пожалуй, не взял, хотя… если бы он кого и раздражал, то только Полину: к людям, худым от природы она тоже относилась плохо, но по другой причине — завидовала.
Конец ознакомительного фрагмента.