Страница 26 из 80
Нам удалось дотащить наши мешки до этого места. С трудом мы протащили их через узкий ход, но как теперь взобраться на этот каскад со снаряжением и багажом? Единственно, что мы можем попытаться сделать, это подняться, подсаживая друг друга. Было бы логично и удобно, чтобы я служил опорой, а Элизабет — акробатом, но, подумав, мы решили сделать наоборот. Она встает вплотную лицом к стене, предварительно заложив под куртку свои меховые рукавицы, чтобы предохранить плечи от контакта с моими подкованными железом ботинками. Встав ей на плечи, я с трудом дотягиваюсь до узкого карниза, за который мне удается зацепиться и подтянуться на руках. Теперь Элизабет избавилась от моей тяжести и обрела свободу движений. Ей удается вбить свой альпеншток в трещину над головой. Эта шаткая опора дает мне возможность добраться до следующего карниза, а оттуда я уже достигаю верхнего порога каскада. Вторая фаза подъема довольно сложна, и мне не без труда удается, спустившись на средний карниз, втащить с помощью ручки моего альпенштока сначала мешки, потом и Элизабет. Перед нами узкая галерея, она идет все дальше, все время поднимаясь вверх, что нас несколько беспокоит, так как, если придется возвращаться этой же дорогой, спуск окажется, как обычно, более трудным и сложным, чем подъем.
Но зачем говорить о возвращении и спуске, когда внезапно мы замечаем слабый свет, который становится все более различимым, по мере того как мы идем дальше, и в конце концов оказывается настоящим дневным светом! Мы поспешно устремляемся в зал-ротонду, в потолке которого зияет круглое отверстие, а через него виден кружочек голубого неба! Но подняться здесь невозможно: окно находится слишком высоко, а стены совершенно вертикальны. И вот новый сюрприз — у нас под ногами оказывается теперь не лед, а слежавшийся снег, вероятно занесенный сюда ветром. За бугром, образованным этой подземной снежной осыпью, я нашел узкий проход, он приводит нас в анфиладу подземных заснеженных помещений, в сводах которых виднеются такие же отверстия, как и в первом. Одно из этих отверстий показалось мне более доступным, и я уже готовлюсь подняться к нему, когда, к нашему великому удивлению, мы совсем близко слышим птичий свист и трели, чего никак нельзя было ожидать в подобном месте.
Мы весьма заинтригованы, но, выйдя наконец на дневной свет при ярком солнце, видим маленькую щебечущую птичку, которая совсем не боится нас и продолжает перепархивать с камня на камень, все время мелодично посвистывая.
Но где же мы все-таки очутились в результате нашего подземного путешествия?
Мы спустились под землю у подножия обрыва пика Изард, а вышли на какой-то склон, покрытый сетью трещин, посреди хаотически нагроможденных камней. Это нагромождение тянется и теряется из виду в направлении вершины Мон-Пердю, гордая пирамида которой доминирует над всей панорамой. Совершенно обессиленные, растянувшись на горячих камнях, греясь на солнышке, мы позволили себе воспользоваться вполне заслуженным отдыхом: ведь со вчерашнего дня мы все время испытывали холод — мучительный холод ночью на щебне у Бреши Роланда и не менее пронзительный холод в ледяном подземелье, которое прошли с помощью многочисленных и сложных гимнастических упражнений, не согревших, однако, нас.
Элизабет засыпает мгновенно, как ребенок, а я так возбужден подземным путешествием и заинтересован открытием ледяных чудес этой исключительной пещеры, что не могу усидеть на месте. В конце концов я поднимаюсь и иду осматривать окрестности. Оказывается, если бы мы еще пересекли ряд заснеженных залов, нам удалось бы избежать подъема и мы могли бы выйти через довольно низкий, но широкий вход. Бродя по окрестностям, я заметил, что мы находимся в центре обширной, сильно пересеченной каррами[13] местности, где могут быть другие пещеры или пропасти. Мне трудно бороться с искушением, я должен сейчас же ее по-настоящему осмотреть. Если моя жена проснется, прежде чем я вернусь (а я могу задержаться), она может испугаться и решить, что я провалился в какую-то дыру. Я пишу ей записку, пришпиливаю ее к своей фетровой шляпе, кладу шляпу около Элизабет и удаляюсь.
Обследование карров идет трудно и мучительно и против ожидания ничего не дает. Выбившись из сил, я останавливаюсь и смотрю на грандиозную панораму испанского склона Марборе. Его ступенчатая структура несколько напоминает французский северный склон цирка Гаварни, но здесь ступени идут не полукругом, а тянутся прямо на многие километры и образуют подножие Шлема, Башни и Цилиндра Марборе — все это пограничные вершины или вершины, находящиеся в непосредственной близости от пограничного хребта.
Но что я вижу? Там, очень высоко и далеко, у основания одной из ступеней Башни, виднеется маленькое черное отверстие… Настоящий или ложный грот? Если бы у меня был бинокль, я мог бы его как следует разглядеть.
Что бы там ни было, но бесенок приключений и открытий уже кольнул меня своим трезубцем, и я тут же направляюсь навстречу возможному разочарованию и вероятной неудаче. Через час тяжелейшего восхождения по пересеченной местности, состоящей из отдельных площадок и подъема по крутому фирну, я добираюсь до подножия обрыва и входа в пещеру. Он невелик и невысок, но внушает мне доверие, так как прямо углубляется в гору. Передо мной — идущий вниз покрытый снегом коридор.
Я вновь ощущаю знакомое волнение у входа в подземный мир, готовясь к встрече с неизведанным. Зажигаю свечу. Жест вполне банальный, но как бы входящий в ритуал, имеющий скрытый смысл; жест сам по себе незначительный, но часто он чреват далеко идущими последствиями и иногда служит прелюдией к открытиям, которые трудно себе даже вообразить.
В горах очень неудобно и опасно ходить без кошек по леднику или фирну, скованному холодом. Под землей такая неосторожность была бы просто бессмыслицей. Я осматриваюсь. Покрытый снегом ход, по которому я иду, полого спускается вниз и приводит меня к большому ледяному потоку, идущему горизонтально и очень похожему на поток в ледяной пещере, в которой мы были сегодня утром. Я ликую, осторожно передвигаясь по этому катку. Я мало что различаю, однако достаточно, чтобы заметить у ног черноту и пустоту. Подземный ледник резко обрывается. Я стараюсь обойти справа, потом слева, но всюду натыкаюсь на сплошную стену, так как трещина пересекает ход по всей ширине — вблизи подо мной пустота и мрак. Я один без всякого снаряжения и с плохим освещением. Можно принять только одно благоразумное решение: вернуться на поверхность и присоединиться к Элизабет. Так я и делаю в полнейшем восторге от того, что открыл второй ледяной грот, исследование которого, как мы оба решаем, не за горами. Но сегодня нам предстоит большой переход: надо добраться до несравненной долины Арразас и пройти ее, а к тому же запас наших свечей иссяк под свирепым ветром ледяной пещеры.
Спелеолог предполагает, а Бог располагает. Я смог вернуться к этой второй ледяной пещере лишь через двадцать четыре года…
Я знаю, что никогда никто не сообщал о существовании ледяных гротов ни в Пиренеях, ни в Альпах[14]. Я знаю также, что они вообще встречаются на земле крайне редко, и вскоре я узнал, что «наша» пещера, находящаяся на высоте 2700 метров, расположена выше всех других известных пещер на земном шаре[15].
Наше открытие получило определенный резонанс в прессе, а особенно среди альпинистов. Научный комитет Французского альпийского клуба живо заинтересовался удивительной пещерой и назвал ее в честь нас ледяным гротом Кастере.
Один ученый-спелеолог позднее написал по этому поводу: «Это открытие представляет большой научный интерес и является одним из чудес природы, а также крупным спортивным достижением, даже рекордом» и далее: «Благодаря подземным исследованиям, проведенным высоко в горах, за последние пятнадцать лет обнаружены естественные холодильники Дахштейна и самая большая пещера в Европе — Айсризенвельт в Австрии[16]. И вот в 1926 году господин Кастере нашел на высоте 2700 метров за Брешью Роланда у подножия вершины Мон-Пердю замерзшую подземную реку, скованную льдом, которая относится, возможно, еще к миоцену… Сколько рек с тех пор изменило русло, ушло под землю и пересохло! Открытие господина Кастере подкрепляет теорию, которая сегодня еще кажется слишком смелой, но которая, я уверен, когда-нибудь найдет подтверждение, — роль подземной эрозии в образовании цирка Гаварни!»[17]
13
Карры — борозды на оголенной поверхности известняка (или другой растворимой горной породы), возникающие в результате выщелачивания его дождевыми или талыми снеговыми водами. В данном случае, очевидно, это были так называемые трещинные карры: талые снеговые воды высокогорья выщелачивали известняк вдоль трещин.
14
Автор допускает здесь неточность. Ледяной грот Кастере в Пиренеях был открыт, как следует из текста книги, в 1926 г. Альпийская пещера Айсризенвельт, о которой упоминается далее, заполненная льдом в привходной части, была известна значительно ранее. Основные этапы ее исследования относятся к 1878–1879, 1913, 1919–1923 гг. (см.: Е. A. Martel. Sur la plus grande caverne d’Europe (Eis-Riesenwelt)… Comptes rendus de l’Acad. d. Sc., t. 178. I sem, p. 1429–1431. Paris, 1924; H. А. Гвоздецкий. Карст, изд. 2-е. М., Географгиз, 1954, стр. 215–217).
15
На тех же и несколько больших высотах имеются трещинные карстовые колодцы со льдом и пещеры-ледники в Западном Кавказе, не такие, правда, эффектные, как грот, открытый H. и Э. Кастере.
16
Пещера Айсризенвельт, долгое время считавшаяся самой длинной в Европе (42 км), сейчас занимает среди европейских пещер четвертое место по суммарной длине, уступая пещерам Хёллох в долине Муота, в Альпах (Швейцария), — 119 км (вторая по суммарной длине пещера мира, первая — пещерная система Флинт-Ридж — Мамонтова в Кентукки (США) — 233 км), Оптимистической (105 км) и Озерной (более 80 км) в Приднестровской Подолии (бывш. СССР).
17
Это предположение малообоснованно, поскольку гляциально-нивальные процессы на поверхности в высокогорье (включая морозное выветривание) идут весьма интенсивно, вероятно, значительно интенсивнее подземной эрозии (коррозии).