Альтернатива

Глава 1 Даю вводную

Когда меня спрашивают о моем возрасте, я совершенно честно заявляю, что это закрытая информация. В удостоверении личности указано моё имя, Георгий Милославский и звание, старший лейтенант КГБ СССР. То есть отчество тоже указано, но я настолько молодо выгляжу для своих лет, что можно и так, без отчества. Если спросить моих родителей, то они скажут — девятнадцать полных годиков мальчику, то есть мой биологический возраст слегка не соответствует званию и должности. Потому как есть еще и возраст моей личности. Прожил полста плюс еще год, а потом рррраз! — и перенос хрен-знает каким макаром в себя одиннадцатилетнего. И вот уже девятый год живу по второму разу. Так что возраст моей многострадальной личности почти шестьдесят. Пора о пенсии думать, ну и о душе. Вы скажете, что я бред плету по пьяной лавочке. Хуже — это бред на трезвую голову. Одно спасает от палаты с мягкой обивкой — я чутка попробовал и просек, как же классно быть молодым! Поэтому вцепился в новую жизнь и держусь за неё всеми конечностями. Да, включая даже ту, в которой костей нет. И языком тоже. И зубами.

Мой старый знакомый мир слегка изменился, когда я случайно наступил на бабочку Рэя Бредберри, а потом попрыгал на ней для верности. Не так, чтоб сильно, но я продолжаю ходить по улицам и старательно давить всех бабочек подряд, вдруг есть еще какая-то того же вида. Самое приятное, что товарищи знают о моих энтомологических пристрастиях и не мешают ником образом. Им тоже не хочется, чтоб мир, наш с ними мир свалился ровно туда, куда он катится. Так что правим траекторию, как можем, выбираем яму помельче, тормозные штурвалы крутим, раз автотормоза в поезде не действуют. Отвлекся, а курсанты уже собрались, пора начинать первое занятие по моделям поведения.

— Меня зовут Жорж Милославский. Этого достаточно, звание и отчество вам не нужны. Точно также как не нужны на моих занятиях эти подробности и вам. Тем более, никаких погон на вас сейчас не наблюдается. Первый вопрос: кто читал «Моральный кодекс строителя коммунизма», поднимите руки. Отлично, а кто читал «Устав ВЛКСМ»? Совсем хорошо, тогда эти важнейшие документы на моих занятиях мы изучать не будем, вы их и так знаете как «Отче наш». Равно как и труды товарища Ленина мы конспектировать не станем, его слова у вас в сердцах высечены. Проверять не буду.

Перед молодыми сотрудниками комитета госбезопасности выступал неприлично молодой человек. Он сидел на краешке стола в небрежной позе и выглядел абсолютно несерьезно. Начиная с одежды — джинсы, полусапожки, черная водолазка и потертая жилетка тоже джинсовая. Раздолбайская удлиненная прическа и усы — типичный рокер. Но раз сидит на столе преподавателя, значит имеет право. Значит так надо.

Слушателями курсов усовершенствования офицерского составах в Балашихе, сокращенно КОУС, на которые меня отправили, были молодые и перспективные бойцы силовых подразделений КГБ из разных регионов России. Программа обучения была рассчитана на семь месяцев и включала в себя комплекс дисциплин, нацеленных на подготовку командиров оперативно-боевой группы или разведывательно-диверсионного подразделения: специальная физическая, огневая, воздушно-десантная и горная подготовка, специальная тактика, минно-подрывное дело, топография, навыки разведывательной деятельности, изучение опыта партизанской борьбы. Моя группа шла отдельно, начальство решило поэкспериментировать с личным составом. Курсы длились полгода, при этом упор делался не на операции по захвату или ликвидации кого-то, а на сбор информации, внедрение в коллективы, одиночные задания, причем также не силовые. Фишка избирательного территориального принципа подбора курсантов объяснялась логично. Подробностей всем нельзя знать, но мне можно, мой непосредственный начальник Петя Онегин рассказал, что существует некий план «Черепаха». Оказывается, в нашей организации начали потихоньку отделять агнцев из союзных республик от наших российских козлищ. То есть козлищ в работу, агнцев от нас подальше, в сторонку.

КУОС находился в ведомстве Восьмого отдела, специализировавшегося диверсиями, спецоперациями и разведкой. А моя пробная группа подчинялась Второму управлению. И тут, в епархии Восьмерки, людям не очень понравилось, что сосед лезет своими дрожащими ручонками к их святая святых. Говорят, вопрос разруливал сам Чебриков, заставляя своих подчиненных искать формат взаимодействия по учебному процессу. Умом понимаю неизбежность тёрок между служащими разных отделов, но с души воротит — люди не за дело болеют, а за местнические интересы. Но что есть, то есть.

— На моих занятиях вы научитесь не вставать, когда в помещение входит старший по званию, не ходить по улицам с суровым и решительным видом и не гладить джинсы. Те из вас, кто не сможет воровать мелочь, подпевать Кинчеву или чесать промежность при девушках, уйдут с курсов с пометкой «негибкое мышление» и будут охранять мавзолей до пенсии. Вопросы есть?

— Лейтенант Скворцов. Я надеюсь, ваше выступление шутка. Или провокация?

— Скворцов. Витя. Угу, отличник, зарекомендовал, истинный ариец, беспощаден к врагам рейха… Сядь, недоразумение. У меня на каждого из вас объективка, все они как под копирку написаны тупыми кадровиками, которые не работают в поле, не проваливают операции, зато считаются зубрами кадровой работы. Витя, я же просил обойтись без званий. Ты тупой?

— Виноват, товарищ Милославский!

— Парни, когда по улице идет наш с вами коллега, все коты чуют представителя органов госбезопасности, а второклассники отдают честь, прикладывая левую руку к вязаным шапочкам. Это называется проф. непригодность. Что не ясно?! Пахомов кто из вас?

— Я!

— Головка от патефона! Что, без этого «Я» не можешь обойтись? Нахера ты вытянулся по стойке смирно? Так вот, товарищи мои дорогие, мы с вами на моих занятиях должны научиться быть людьми. Футбольными болельщиками, рабочими после смены, фарцой, колхозниками, шпаной, студентами… Я не знаю, на какую работу кто из вас пойдет послезавтра, я знаю, что сейчас вас в поле посылать нельзя.

Чтоб вылепить из человека что-то новое, надо сначала вывести его из устойчивого равновесия и заставить предположить, что комплекс его ценностей и правил не данность, а условность. Как ни странно, опрокидывать коллектив легче, чем одного человека. В одиночку жертва порой бьется до последнего, защищая свои идеалы. А в компании, делегирует эту обязанность коллективу или тем, кто вроде как сильнее. В результате личность растворяется в массе и идет на поводу у толпы. Главное, говорить уверенным голосом. А уж если ты на более высокой социальной ступени, нет такой дичи, на которую нельзя подтолкнуть группу. Будет вам дичь, парни!

Жизнь — это не только работа или служба в моём случае. В жизни есть быт, родители, всякие девушки… С бытом всё просто — следи за тем, чтоб холодильник не пустел или наоборот не покрывался буйной плесенью, мой посуду, делай уборку… честно говоря, подзадолбал этот быт. Но жить в грязи не готов и не обучен. Родители один раз после получения новой квартиры приехали полюбопытствовать и убедиться, что у их сына всё хорошо, а потом успокоились. Я даже подозреваю, что до этого момента они не очень верили в мои истории про службу в органах и чудесное увольнение со срочной службы. Удостоверение любой слепить сможет, а вот квартиру в столице — только мастер. Всякие девушки радовали своим разнообразием, но одновременно расстраивало, что они всякие, а не те единственные, за которых в огонь и в воду. Так бы парочку-троечку единственных я бы предпочел тем пяти всяким.

Отдельная квартира с евроремонтом привлекала внимание, даже при отсутствии такого термина как «евроремонт». Приличная радиоаппаратура была пока в мечтах, но кое-что вполне приличное, хоть и поюзанное, то есть из комиссионки у меня было и пело. А вот телевизора не было. Пожалуй, эта деталь более всего прочего удивляла гостей. А еще замок на двери подъезда. Эта фишка из будущего была принесена мной и внедрена с безжалостностью сатрапа и палача. Жильцы нашего подъезда покумекали, подумали, вспомнили, как выглядят лифты во многих многоэтажках и сообща купили новый замок, да сами его и установили. Пара избитых мной соседей, не признававших за обчеством права навязывать пролетариям свои порядки, быстро прониклась уважения. Открывать с ноги запертую дверь подъезда перестали. Особенно смешно получилось с одним из них, когда он вызвал милицию и написал заявление на меня. Через пятнадцать суток, когда он вернулся с общественно-полезных работ, дядька даже поблагодарил, что я его не упек на два года за злостное хулиганство. А то понимаешь «Мой дом тут стоял раньше, я поутру выходил ссать на крыльцо. Я и сейчас с крыльца ссать буду, из принципа! Или с балкона, ежели лень вниз идти!» За принципы не все готовы погибать.