Страница 12 из 226
У странствующих наставников нет гильдии.
Эти чуваки сами по себе.
Оторвавшись от экрана компьютера, я основательно призадумался. В Легурии ростовщики не пользовались уважением — они сколотили свои состояния на чужой беде. Золото одалживалось под непомерные проценты, и не каждый мог расплатиться по счетам. Многие лишались домов, жен, детей и даже попадали в рабство. Здесь, в Европейской Московии, ростовщичество обрело невероятный размах. Банки и микрокредитные организации вовсю облапошивали народ, создавая в головах иллюзию безбедной жизни. Нищеброды берут в кредит машины, квартиры, еду и турпоездки в жаркие страны. Даже крестьяне Рул-Дарраката не столь зависимы от своего государя. К чему это я? Наша с мамой квартира принадлежит банку, хоть Анна Васильевна и думает, что она — собственник. Мне это не нравится. И я не хочу влезать в подобную кабалу со странствующими гуру, но… Выбор у меня невелик.
Звонок в дверь вырвал меня из потока размышлений.
Я среагировал не сразу.
Громкий звук вновь резанул по нервам. Никак не могу привыкнуть к этим электрическим сигналам. Проще постучать, зачем такие сложности?
Сестра уже выскочила в коридор, приглушив телевизор.
Я направился к металлической двери.
Посмотрел в глазок.
На лестничной площадке стояла женщина в полицейской форме.
Глава 5. Жизнь как болт — только жестче
Взрыв адреналина.
Похоже, до меня добрались.
Нельзя просто так убивать людей и аристократов в современном мире. Тут, знаете ли, существуют закон и порядок. И вот она, представительница закона. Молодая женщина с искаженным дешевой оптикой лицом. Не переставая, жмет на кнопку звонка.
— Илья Невзоров? Полина? Вы дома?
Молчу.
— Кто там? — шепчет одними губами сестренка.
— Полиция, — отвечаю так же тихо.
— Я по поводу вашей мамы, — говорит женщина в форме. — Откройте, пожалуйста.
— Что с нашей мамой? — вырывается у Полины.
— Покажите удостоверение, — потребовал я.
В этом мире всё сложно. Есть паспорта, служебные удостоверения, прочие бумажки. Очень много бумажек. Люди шагу ступить не могут — всё им надо что-то заполнять да подписывать. А документы требовать необходимо — вдруг к нам в квартиру грабитель ломится.
Женщина поднесла к глазку развернутое удостоверение. Прочесть я ничего не сумел, но фотография совпадала с реальной картинкой.
Щелкаю замками, звякаю цепочкой.
Женщина переступает порог.
Молодая, но взгляд усталый. Прямо как у Анны Васильевны. Серые брюки, голубая рубашка. И бейсболка с гербом полиции, сзади торчит хвост черных волос.
— Валерия Веденеева, участковый уполномоченный, — представилась гостья. — Вы одни?
— Мама на работе, — сказала Полина.
— А отца у нас нет, — отрезал я.
— Понятно, — женщина посмотрела на нас с плохо скрываемой жалостью. — Мне неприятно это сообщать, но… ваша мама в больнице.
— Что? — одновременно вырвалось у нас.
— Автокатастрофа, — пояснила участковая. — Маршрутка, в которой она ехала, столкнулась с фурой. Мне очень жаль…
Полина вцепилась мне в руку.
— Она… — прижимаю сестренку к себе. — С ней всё в порядке?
— Врачи говорят, состояние тяжелое, — нахмурилась женщина. — Мы пытались обзвонить близких, но… у нее никого нет, кроме вас.
Полина шмыгнула носом.
— Мы можем поехать к ней? — спросил я.
— Собирайтесь. Я отвезу.
Лето, август.
Сборы заняли пару минут. Когда мы вышли в подъезд, на мне была выцветшая голубая рубашка в клетку, бриджи и кроссовки. Телефон, целебную мазь и карманные деньги я запихнул в рюкзак. Полина тоже прихватила свой рюкзачок в виде кролика. В сочетании с платьем в горошек и потрепанными сандаликами смотрелось умилительно. Дверь закрыли запасным ключом. Мимоходом я удостоверился, что на брелоке висит чип.
Мы спустились на лифте.
У подъезда была припаркована полицейская машина с отключенной мигалкой.
Сестра влезла на заднее сиденье, я занял кресло справа от водителя.
— Пристегнись, — строго сказала Веденеева.
Я защелкнул ремень в фиксаторе, и лишь после этого машина тронулась с места.
— Вы сказали про тяжелое состояние, — уточнил я. — Что это значит?
— Кома, — пояснила участковая, выруливая с дворовой парковки. Сделать это было нелегко — всюду разбросаны тачки парковочных хамов, перегородившие полдороги. И всё же Веденеева справилась. — Ее доставили в клинику без сознания, прооперировали. Сейчас Анна Невзорова подключена к медицинскому оборудованию.
— Вы всё врете, — не выдержала Полина, размазывая слезы по лицу. — Этого не может быть! С кем угодно, только не с мамой!
Участковая пожала плечами, обогнула наш дом и выехала на улицу, которая еще вчера была перекопана. Впрочем, до археологов-коммунальщиков мы не добрались — свернули между магазинчиком хозтоваров и стоматологическим кабинетом. Помчались на север, изредка подскакивая на ухабах.
Память Ильи подсказывает мне значение слова «кома». У нас в Легурии подобное состояние называли душестранствием. Человек находится в преддверии загробного мира, но боги еще не приняли решение по поводу его дальнейшей судьбы.
Полина опять всхлипывает.
— Как это произошло? — спрашиваю я.
— Водитель легковушки выскочил на встречную, — сухо ответила Веденеева. — Маршрутка попыталась свернуть и врезалась в фуру на перекрестке. Почти все мертвы.
Жуткое, должно быть, зрелище.
В моем мире нет машин. Кони, повозки, боевые колесницы — этого добра хватает. А вот быстро двигающихся по трассам автомобилей нет. Может, оно и к лучшему.
Сестра плачет.
Рыдает в голос.
Ее бы успокоить, но я не знаю как. А еще мне надо сосредоточиться на решении проблемы. Неизвестно, сколько дней или недель Анна Васильевна проведет в душестранствии. Всё это время нам с Полиной придется как-то выживать. Добывать еду, оплачивать коммуналку.
Наверное, мне легко рассуждать.
Я чужак в этой семье.
В былые времена я бы соорудил алтарь, принес жертву и пообщался с богом смерти в тихой пещерной обстановке. Попросил бы о милости, вернул бы странницу в подлунный мир. Вот только… все мои способности отключены. Здесь я — пустое место. Да и Нергал, как я подозреваю, уступает по ряду параметров своему заклятому врагу.
Полицейская машина сворачивает налево, выезжает на Варваринскую и несколько километров несется по прямой. Я вижу старые девятиэтажки, мелкие магазинчики, забегаловки в подвалах и замороженные стройки. Дальше — развязка с круглым газоном и торчащим из него черным крестом. Мраморным, судя по всему. Без понятия, что это означает, но вспоминаю, что где-то неподалеку располагается станция метро. А вот и спуск с красной литерой «М» — справа от нас, на пересечении с проспектом Кораблестроителей.
Сворачиваем на проспект.
Проезжаем еще несколько кварталов.
И, замедлившись, подкатываем к забитой парковке у многоэтажного белого здания.
— Вылезайте, — командует участковая. — Я вас проведу.
Проскальзываем между зеркалами припаркованных машин, поднимаемся по ступенькам на широкое крыльцо с обшитыми пластиком колоннами. Над козырьком висит надпись:
ГОСУДАРСТВЕННАЯ КЛИНИКА ИМ. ЭСКЛЕРА
Я тащу Полину за руку, чтобы не отставала.
Веденеева уверенно расталкивает стокилограммовых пенсионерок, пропускает нас вперед и вдавливает в стеклянную вертушку без ручек. Один оборот плоскостей — и мы в просторном вестибюле, забитом людьми. Обычные неомцы, рабочие в оранжевых комбинезонах, спешащие куда-то врачи в белых халатах и с планшетами в руках…
Хаос.
Мы с боем прорываемся к лифтовым кабинкам, но все они, если верить кнопкам вызова, застряли выше десятого этажа.
— Пешком, — отрезает участковая.
Очередной бросок через вестибюль.
И нескончаемый подъем по лестнице в потоке спешащих по своим делам пациентов. Ну, или посетителей. Клиника, насколько я помню, многопрофильная. С бюджетным финансированием. Что плохо — оборудование и персонал оставляют желать лучшего.