Страница 7 из 10
Приведя себя как следует в порядок, впервые с тех пор, как они покинули Варшаву, Чернышев и польская королева вместе отужинали и разошлись по своим комнатам. За весь вечер они и двух слов друг другу не сказали.
Станислав уже давно спал. Он не понимал по-русски и не мог бы общаться с дворней, если бы его воспитатель пан Ковальский не проявил прозорливость и не сбежал вместе со своим воспитанником. Он и помог юному Понятовскому принять ванну, поесть, и пораньше уложил спать измученного дорогой ребенка.
Такую же прозорливость проявила горничная Софии Агнесса. Которая не просто сумела выбраться вместе с госпожой, но и каким-то невероятным образом умудрилась забрать некоторые вещи и все драгоценности королевы. За всё это София была ей благодарна, как и пану Ковальскому, который взвалил на себя основную заботу о её сыне.
София посмотрела на себя в зеркале, возле которого сидела, расчесывая волосы перед сном, и грустно усмехнулась.
— Всего двое слуг, и весьма туманное будущее, вот что осталось тебе, Фике, — прошептала она, обращаясь к своему отражению. — А ведь, если бы ты не была такой дурой, то сейчас могла бы стать Российской императрицей. — Она глухо рассмеялась, и снова посмотрела на себя. — Но ведь можешь же ты хотя бы сейчас урвать кусочек чисто женских радостей? — Решительно отложив щетку, она встала и, запахнув халат пеньюара, направилась к выходу из спальни.
Захар уже задремал, когда дверь его спальни приоткрылась и внутрь скользнула женская фигурка. Он приподнялся на локтях, глядя как она приближается к его постели.
— Ваше величество, что-то случилось? — Он не стал заводить их отношения дальше легкого флирта в Варшаве. А вот сейчас ему надо было снова решить, что делать: отправить её со всем почтением обратно в выделенную её спальню, или же…
София видела его колебания и сбросила на пол халат, оставшись в полупрозрачном пеньюаре. Граф судорожно вдохнул, и, вместо того, чтобы проводить её из своей комнаты, отбросил в сторону одеяло. Он так долго был без женской ласки, так что послал все предостережения разума подальше. Будь, что будет. Больше, чем он уже рискнул, рисковать просто невозможно.
* * *
Двор готовился к возвращению в Петербург. Дел было слишком много, а практически все государственные структуры остались именно в столице. Маша и Лиза окрепли настолько, что вполне могли перенести путешествие, так что, предоставив жене руководить сборами, я сам заперся в кабинете с пачкой донесений, которые только сегодня утром привёз курьер.
Мысли постоянно соскальзывали на Марию. Чтобы я ещё раз прошел вместе с ней через такую беременность? Да ни за что. Я в медицине разбираюсь херово, но даже мне понятно, что это всё было не нормально. Да ещё и разная дичь в голову лезет вроде таких матерных для меня выражений, вроде «резус-конфликт». Где гарантия того, что это не был тот самый конфликт? Ни группу крови, ни резус-фактор ещё очень долго определять не смогут, даже при довольно бодро развивающейся науки за такие вещи могут сжечь, стоит начать про них даже намекать. Ты ещё про гены всякие вспомни, Пётр Фёдорович, и прочих Чебурашек. Про это пока рано даже заикаться. Так что смирись и просто не допускай беременности жены. Справишься? Постараюсь, и буду стараться изо всех сил.
Приведя мысли в относительный порядок, я вернулся к докладам. Так что тут у нас.
Доклад был от Румянцева. Петька сообщил, что договоренность с Вильгельмом Оранским достигнута и он приступил к подавлению бунта. Начал с Амстердама, и вполне успешно. Оставив город под управлением Криббе и Головкина, он двинулся в сторону Зеландии, где беспорядки были как бы не больше, чем в Амстердаме.
Я отложил письмо в сторону и усмехнулся. Естественно в Зеландии до сих пор всё бурлит, с этой же провинции началось это светопреставление, которое закончится внешним управлением Голландией моими людьми. А там, люди попривыкнут и можно потихоньку и о присоединении подумать. К чему присоединить, к тому времени найдём.
Снова подняв письмо, я прочитал традиционное уже нытьё Петьки на тему: «Верните меня обратно, заменив кем-нибудь, я к жене молодой под бочок хочу, а то уже скоро от святости светиться начну».
— Ничего, потерпишь, — ответил я ему вполголоса, словно Петька мог меня услышать. Покачав головой, снова поднял письмо.
В конце Румянцев решил за что-то отомстить Гюнтеру и сдал того с потрохами, написав про весьма нежную дружбу Криббе с моим главным бухгалтером. Настолько нежную и настолько тесную, что эти грешники уже даже никого не смущаясь живут в одной комнате, а вторую отдали для нуждающихся. Отдали и перестали скрывать отношения, потому что комнат для нуждающихся в превращенной в казарму или общагу, что ближе к истине, штаб-квартире Ост-Индийской компании катастрофически не хватало.
— Надо бы намекнуть Гюнтеру, чтобы не выеживался и женился, раз уж пошла такая пьянка. Да и Хельге будет проще. Мало кто пасть посмеет на жену Гюнтера Криббе открыть, — я достал бумагу и принялся писать ответ. — Плохо, что Вильгельм умудрился выжить, но ничего, мы просто не будем спускать с него глаз, — пробормотал я. Новых вводных пока не давал, пусть закончат то, что уже начато, но небольшую коррекцию провести стоило, с учётом открывшихся фактов, таких как жизнь Вильгельма Оранского и его Ганноверской жены. Вот ведь жук какой, сообразил, что надо в русское посольство бежать. А мне теперь из-за него планы нужно корректировать.
Написав письмо в Голландию, я открыл следующий доклад. На этот раз от Салтыкова. Пётр Семенович писал, что Дрезден сумел отбить два штурма, и всё благодаря изобретённой системе артиллерийской обороны Грибоваля. Если бы не это, то вряд ли они сумели бы отстоять город под бешенным натиском пруссаков до подхода Преображенцев. К тому времени, как полк подоспел на помощь, Фридрих уже отошёл, оставив пару полков, которые должны были продолжать осаду.
Преображенцы прямо с марша ударили осаждавшим в тыл, а сам Салтыков вовремя сориентировался и добавил соей артиллерией, а потом вывел за стены свой полк, для того, чтобы помочь добить противника. Так что Саксонию Фридрих пока не смог взять. Пётр Семёнович с удовольствием оставил бы у себя Преображенцев, но Ласси они требовались гораздо больше, потому что противостоять в одиночку армии Пруссии и Ганновера — это то ещё удовольствие. Сам же Салтыков сейчас активно скупает припасы, заполняя склады и армейские магазины, чтобы в случае повторной осады можно было продержаться как можно дольше.
Третий пакет был как раз от Ласси. Он заперся в Берлине, под защитой весьма важных заложников, и докладывал, что казаки и башкиры потихоньку кошмарят армию Фридриха на марше, да и на привалах тоже. А ещё Ласси признался, что потратил часть доставшейся нам прусской казны на то, чтобы нанять швейцарцев. То есть, там не только швейцарцы, конечно, но суть от этого не меняется. Собственно, на этом донесение и заканчивалось. Вскользь было упомянуто, что швейцарцы уже провели первые бои с армией Ганновера, которая дошла до Пруссии почему-то быстрее, чем сам прусский король, который, похоже, где-то потерялся по дороге.
— Вот поэтому мне и нужна качественна связь, а то моя врала, а твоя не разобрала получается. Кто-то говорит, что Ласси уже вступил в бой, а сам Ласси утверждает, что у него пока всё тихо. — Я встал и потянулся. Этим ничего писать не надо. Хотя, нет, надо. Похвалить за работу. Снова сев за стол я быстро набросал слова благодарности за службу и пожелание продолжать в том же духе. Вот теперь, кажется, всё.
Подойдя к окну, посмотрел на улицу. Погода отличная, погулять что ли? Всё равно скоро уезжаем, поэтому неотложные дела уже сделаны, а другие слегка заморожены, так что у меня совершенно неожиданно появилось свободное время, которое можно провести с семьей.
— Ваше величество, — в кабинет заглянул Бехтеев. — Прибыл Захар Чернышев и просит принять его.
— А он-то тут какого лешего забыл? — я невольно нахмурился. — В Польше вроде какие-то нездоровые шевеления начались, а он домой вернулся, да ещё и без приказа.