Держиморда

— Да успокойтесь так, не волнуйтесь напрасно, господин начальник. Я вам сейчас помогу — предприниматель зашарил рукой в ящике стола: — Вот же! Хорошо помню, что сюда положил.

Кусок белого картона, оказавшийся у меня в ладони, не поражал изяществом исполнения. Я бы сказал, что это подобие визитной карточки кто-то отрезал не специальной гильотиной, а вручную, с помощью ножниц. На матовой белой поверхности красивым, каллиграфическим почерком кто-то начертал «Помощник присяжного поверенного при Петроградском окружном суде Котов Петр Степанович» и даже какой-то адрес на Литейном проспекте был указан внизу.

— Вы издеваетесь, милейший?

— Что вы! Никто над вами не издевается! — Сил Силыч испуганно замахал руками, косясь на гранату, которой я, в гневе, чуть ударил по столешнице: — Эту карточку третьего дня вручил мне тот молодой человек, который, и я настаиваю на этом, пришел ко мне вместе с приказчиком Соловьевым.

— Извините меня за мою вспышку, но вам все-таки придется вспомнить, как выглядел этот поверенный.

— Хорошо-хорошо, как вам будет угодно. — Кудашов не был готов спорить со мной ни по какому поводу.

Из объяснения, написанного Силантьием Силантьевичем Кудашовым, предпринимателем, самолично (я писать не мог, у меня руки были заняты), выходило, что молодой человек, по странному стечению обстоятельств — мой полный тезка, на меня не похож — слишком изящен, с мелкими чертами лица, волосы темные, волнистые, небольшие бакенбарды и усики, глаза напротив — голубые, лицом чист. Из одежды выделялся красный галстук –бабочка.

— И они точно вместе были! — толстый палец Сил Силыча ткнулся в сторону стоящего у стенки, с видом лорда Байрона в изгнании, приказчика Соловьева: — Этот мне про сортамент провизии перечислял, а сутяжник все по расчету суетился, чтобы значит, при погрузки расчет полный происходил. И вчера мой работник выплатил из кассы приказчику Соловьеву шесть тысяч рублей ассигнациями.

— Вы, уважаемый Сил Силыч, больше на склад никого не отправляйте. Хозяин торгового дома Пыжиков умер и умер очень нехорошо. Умирал очень долго. А, перед тем, как его убить, его пытали. Я не буду требовать с вас вернуть продукты, которые, я уверен, вы с большой выгодой приобрели…

— Да какая большая выгода? — лицо Кудашова стало настолько честным, что я понял, что торговец врет как сивый мерин: — От силы пятую часть скинули мне эти архаровцы за срочность. Я же за три дня склад обещал весь скупить. Жалко, вчера у меня подвод не было, только один раз получилось съездить…

— Ну вы меня поняли. Не надо больше туда людей посылать. Пошли, подозреваемый. — я дернул за воротник Соловьева, помахал Кудашову на прощание гранатой и вышел из кабинета владельца магазина.

— Так, бойцы, едем назад, на склад. — я усадил Соловьева рядом с собой и, на всякий случай прижал к его пояснице ствол «маузера»: — Бежать не думай, стреляю сразу.

Инвалиды попрыгали на подводу и Звездочка, недовольно фыркнув на эту толпу бездельников, весело рассевшихся со своими железками, бодро потянула экипаж по подтаявшей мостовой.

— Эй, эй! Стой! — за телегой бежал и орал, так что оборачивались люди, старший приказчик Пономарев.

— Останови. — дал я команду Тимофею, и возчик натянул вожжи, гаркнув: — Тпру, стой, холера!

— Что хотели, любезный?

Пономарев постоял с минуту, навалившись на край телеги и пытаясь отдышаться, потом поднял на меня слезящиеся глаза:

— Ваше родие, как бы нам винтовки вернуть, что вы от нас отобрали?

— Так нет никаких препятствий. Приходите к нам в милицию, приносите документы, подтверждающие законность приобретение длинноствольного оружия или разрешение полиции на их хранение, и сразу же получите обратно ваши стволы.

— Понятно! — старший приказчик безнадежно махнул рукой: — Проще новые купить.

Я развел руками, в жесте «Хозяин барин» и дал Тимофею команду трогаться.

Сердце екнуло, когда мы подъехали к складу. Часового на посту не было, дверь была заперта изнутри. Когда инвалиды стали долбиться в дверь, громко вызывая своих товарищей, через пару минут щелкнула щеколда изнутри, и калитка распахнулась.

На пороге лежал одноногий ветеран, из крепко стиснутых зубов которого вырывались ругательства наряду со стонами. Его деревяшка, выданная страной, взамен потерянной в полях под Ригой ноги, отсутствовала, шаровары на месте культи были пропитаны кровью, а голень здоровой ноги была вывернута под неестественным углом. Второй его напарник, числившийся у меня как Комаров Петр, бледный, с заострившимся лицом лежал на лавке, прижимая к животу кусок окровавленной нижней рубахи. Глаза его были закрыты, но слабое дыхание еще было. Винтовки и револьвера не было, трое задержанных куда-то исчезли.

— Так, быстро, кто-то с Тимофеем едет и привозит сюда доктора. Вот деньги, а то, уверен так не поедет — я, не считая сунул в протянутую руку смятые купюры. Остальные кипятите воду и быстро.

Запасливые немцы оставили мне в наследство с десяток перевязочных пакетов, один я, на всякий случай таскал с собой, в глубоких карманах галифе. И теперь он пригодился. Промыв рану на животе (судя по размеру, ударили воина через шинель, чем-то широким, скорее всего, ножом), я разорвал пакет из прорезиненной серой ткани с таинственной надписью «Перевязочный отделЪ», вытащил из вощенной бумаги вату, ватные подушечки, приложил их к кровоточащему разрезу и начал мотать вокруг торса пострадавшего пятиметровый кусок бинта. Раненый был еще жив, но в сознание не приходил, тихонько постанывая, исходил холодным липким потом.

— Рассказывай, что случилось? — я приложил ко рту безногого кружку, куда налил на палец водки, изъятой из запасов покойного купца, и заставил его выпить: — И напомни, как тебя зовут?

Честно говоря, я просто тянул время, боясь подступиться к манипуляциям с переломанной конечностью. Теоретически я знал, что надо сделать шины и зафиксировать сломанную ногу, но страх навредить, заставлял меня медлить, надеясь, что доктора товарищи пострадавших доставят быстро.

Отдышавшись, солдат чуть-чуть ожил и стал рассказывать о том, что здесь произошло за время нашего отсутствия:

— Я Калмыков Павел, ваше бродие. Вы как уехали, сначала все нормально было. Жулики тихо себя вели, даже не разговаривали. Потом коляска приехала. Оттуда господин молодой вышел, хотел на склад зайти. Я как раз у ворот стоял. Ну я его не пустил, тогда он кричать стал, ругаться, обзывал меня всячески. Соловьева какого-то требовал. Ну я ему сказал, что тут никого нет, никакого Соловьева я не знаю, а если ему есть дело, то начальство к вечеру приедет. Ну он еще поругался, потом сел в коляску, и они уехали…

— Кто они, Паша?

— А я не сказал? Там в коляске, под пологом, дама сидела. Этот господин к ней два раза в коляску садился, потом ко мне подбегал и опять ругался.

— Как выглядели этот господин и дама?

— Да как выглядели? Обыкновенно. Господин в пальто и шапке, усики такие реденькие. А дама в шляпе сидела, а на лице у нее такая темная занавеска была…

— Вуаль?

— Что?

— Занавеска — вуаль такая?

— А я, ваше благородие, в господских делах не разбираюсь. Тряпка на шляпе висела, лицо загораживала, а как она по-господски называется, я и не знаю. А потом жулик один стал кричать, что ему до ветру надо. Петр его повел на улицу и пропал. Я ждал –ждал, решил выглянуть, не случилось ли чего. А когда в калитку выходил, штыком за притолку зацепился, хотел отцепить, обернулся, а меня кто-то по голове ударил. Очнулся я от того, что ору. Этой сейчас, ваше благородие, чуть полегче стало, а тогда боль была жуткая. А на до мной эти стервецы стоят и смеются — очнулся говорят, безногий. А они мне ногу на порог положили и сломали ее. А потом один говорит, что мол не порядок, товарищи, тут у нас. Если я безногий, то и надо сделать, чтобы соответствовало. Вот они мне деревяшку мою оторвали, а потом, со всей дури прикладом по культе ударили, так что я второй раз сомлел. Потом еще раз очнулся, когда меня сапогом в живот пнули и по культе добавили. Один, в струпьях на морде, пне нож поднес к глазу и сказал, что если они носью хоть одного из наших здесь увидят, то всех убьют. Он еще хотел мне глаз вырезать, но ему сказали, что надо бежать, пока вы не вернулись, и я снова сознание потерял. Потом пришел в себя, вижу, а Петька на скамейке сидит, за живот держится, и кровь у него между пальцами сочится. Я его звал, а он не слышит. Я тогда к нему подполз, нижнюю рубаху свою дал, чтобы он рану зажал, пока кровью не изошел. А потом к двери пополз, чтобы эти не вернулись и нас не добили. Дверь закрыл, не удержался и упал, опять сознание потерял. А потом очнулся и слышу, что знакомые голоса за дверью меня по имени зовут… Ваше благородие, а как я сейчас без ног-то буду?