Страница 73 из 139
Очень верную характеристику военному министру дал Половцов: «.Керенский знал командный состав армии еще хуже Гучкова, да кроме того он, по-видимому, боялся всякого человека с популярностью»48.
К этому следует добавить, что министр не очень жаловал Ставку49. Популярность генерала Алексеева, выступавшего за сохранение твердой армейской дисциплины, не могла не вызывать опасений у Керенского: он твердо решился нанести удар по «реакции» в армии и назначить на пост Главковерха своего сторонника. Смена Алексеева была предопределена, на его место был назначен Брусилов. Он действительно оставил свой пост, как и обещал на совещании в Ставке перед поездкой в Петроград. И занял другой50. Решение правительства не было внезапным для бывшего Главковерха: судя по всему, ничего обнадеживавшего для себя и армии от людей, с которыми он «совещался» в столице, ожидать было невозможно.
«Как ни тяжело было за последние месяцы командование армиями, – писал Алексеев генералу А. П. Скугаревскому, – как ни быстро шло разложение частей, я не решился бы сам оставить управление и обратиться в постороннего зрителя борьбы, которой в течение почти трех лет отдал все свои силы без остатка… Я оказался неудобным, неподходящим тем темным силам, в руках которых, к глубокому сожалению, безответственно находятся судьбы России, судьбы армии. Не ведая, что творят, не заглядывая в будущее, мирясь с позором нации, с ее неминуемым упадком, они – эти темные силы – видели только одно, что начальник армии, дерзающий иметь свое мнение, жаждущий возрождения в армии порядка и дисциплины, живущий мыслью, что русская армия не имеет права сидеть сложа руки в окопах, а должна бить неприятеля и освобождать наши русские земли, занятые противником, – для них неудобен и нежелателен. Меня смели.»51
23 мая (5 июня) интервью по поводу этой отставки дал глава правительства. Князь Львов заявил: «Генерал Алексеев на днях подал прошение об отставке. Свою просьбу генерал Алексеев мотивировал болезнью. Верховный главнокомандующий давно возбуждал вопрос об освобождении его от исполнения обязанностей, а здесь события назревали еще, и необходимо было, чтобы в Ставке боевая жизнь не нарушалась, почему Временное правительство и удовлетворило ходатайство генерала Алексеева»52. Особо было отмечено и то, что «отставка генерала Гурко не находится в зависимости от ухода генерала Алексеева»53.
Ориентировавшаяся на правительство пресса начала восхвалять бывшего Главковерха: он был назван «прекрасным организатором, человеком с большими познаниями», в уходе которого нет особых оснований для беспокойства, ведь правительство пригласило его в столицу. В России якобы происходило то же, что и во Франции, где Жоффр был переведен в распоряжение совета министров. Прекрасные слова были найдены и для Брусилова с Гутором (заменившим Гурко): они одни из первых примкнули к Временному правительству54. После увольнения «по собственной просьбе», которая была хорошо подготовлена политикой Временного правительства, генерал Алексеев поступил в его распоряжение, но предпочел уехать в Смоленск. При этом сторонники Алексеева в Ставке по-прежнему держали его в курсе изменений в штабе55.
Новый главнокомандующий сразу же проявил свою способность соответствовать новым требованиям. 30 мая (12 июня) он отдал свой первый приказ по армии: «22-го сего мая я назначен Временным правительством верховным главнокомандующим. Я смело, без колебания, принимаю на себя этот тяжелый пост служения народу для выполнения поставленной народом цели: довести нашего врага до согласия заключить с нами и нашими союзниками мир, почетный для нас и справедливый для всех, – мир, на условиях, установленных Временным правительством в полном согласии со всеми представителями народа. Наши враги с их правительствами, которые только одни имеют право вести переговоры о мире, на наши условия мириться без аннексий и контрибуций, с правом самоопределения народов не согласны, а потому выбора нам и выхода другого нет и быть не может, как только силой нашего оружия заставить его мириться и согласиться на наши столь умеренные условия»56.
Не был забыт и солдат «самой свободной армии мира». Брусилов призвал его защищать выстраданную народом свободу: «Если вы при старом режиме, под угрозой расстрела, храбро сражались и били врага, то неужели теперь, чтобы отстоять нашу свободу и нашу великую революцию, вы будете колебаться? Неужели вы хотите оправдать позорное для всех нас утверждение врага, что нас, якобы, свобода развалила, что мы недостойны ее, что русская революционная армия не грозная сила, а слабая разрозненная толпа недостойных свободы людей? Нет, я знаю русский народ и русского солдата. Я сам – русский солдат и смело перед русским правительством отвечаю отечеству. Отвечаю, что мы исполним наш долг до победного конца и добудем нашему отечеству почетный мир с ореолом сияния лучезарной свободы, которую мы навеки за собой закрепим»57.
Для укрепления своего контроля Керенский ввел институт комиссаров уже и при Ставке Верховного главнокомандующего58. Зоркий глаз был установлен над лично преданным Брусиловым. Между тем генерал старательно демонстрировал свою способность жить и работать по-новому. Главковерх, как и военный министр, верил в живительную силу слов и все активнее занимался демагогией. Левые сразу же поняли это и ответили дружной травлей генерала. Большевики требовали продолжения чистки верхов армии: «Хотя ген. Алексеев и является одним из столпов контрреволюции, но ведь он не один. А между тем ни о каких других “реформах” в командном составе армии мы что-то не слышим. И на место ген. Алексеева был назначен ген. Брусилов, его соратник и сподвижник»59.
Характерно, что одним из первых распоряжений Брусилова на новой должности был приказ о формировании добровольческих «особых ударных революционных батальонов». Эти части должны были «вселить Армии веру, что весь русский народ идет за нею во имя скорого мира и братства народов с тем, чтобы при наступлении революционные батальоны, поставленные на важнейших боевых участках, своим порывом могли бы увлечь за собой колеблющихся»60. Юго-Западный фронт в этот период еще не подвергся окончательному разложению. Солдаты в его окопах неплохо снабжались и еще готовы были сражаться61. Расчеты Брусилова не оправдались: тыл не дал революционную массу, стремящуюся защитить новое революционное отечество. Зато она активно вооружалась, формируя рабочие отряды, получавшие оружие из разгромленных полицейских участков, «из различных складов, вагонов, идущих на фронт, оружейных заводов и т. д.»62, то есть за счет армии. В ударные части потянулись сторонники дисциплины из разложившихся подразделений, что сделало их достаточно стойкими, но совсем не революционными.
Остальные становились все более революционными и свободными и все менее походили на армию. Русские солдаты толпами выходили к проволочным заграждениям противника, чтобы обменивать хлеб, сахар и мыло на кошельки, ножи, часы, бритвы и т. п. Размах продуктообмена принял такой масштаб, что 29 мая (11 июня) Керенский вынужден был отдать приказ, запрещающий его и призывающий комитеты на фронте разъяснять свободным солдатам свободной страны недопустимость снабжения противника продовольствием63.
Ради защиты революции Керенский даже был готов пойти далее – решиться на угрозу применить определенные наказания. 26 мая (8 июня) Временное правительство приняло постановление о борьбе с дезертирами. Лица, покинувшие части и не возвратившиеся до 15 (28) мая, независимо от наказания, которому они подлежали по закону, лишались права участвовать в выборах в Учредительное собрание и органы местного самоуправления, их семьи лишались прав на получение пайка. Учредительному собранию предлагалось лишить их и права на получение земли при земельной реформе. Те, кто вернется в части после 15 (28) мая, получали право освобождения от ответственности при условии «доблестного исполнения своего долга»64.