Страница 62 из 139
Неясным был и принцип, которым руководствовался новый военный министр при осуществлении чистки. «Список увольняемых, – вспоминал генерал-майор Э. А. Верцинский, – был составлен какими-то закулисными опросами безответственных людей и носил случайный характер. Попутно с небольшим числом слабых начальников было уволено значительное число средних и даже хороших. Хотя непосредственное замещение их должностей не представляло особых затруднений, но нахождение дальнейших заместителей за общим недостатком у нас опытных офицеров вообще, а офицеров генерального штаба в особенности, уже вызывало осложнения. В итоге армия потеряла ряд опытных начальников и понесла прямой ущерб. Гораздо хуже был косвенный вред, получившийся от назначения не по кандидатским спискам, а по каким-то особым соображениям, что поощряло к карьеризму и интригам. Более беспринципные начальники стали заигрывать с солдатами в явный ущерб для армии и строить свое преуспевание на показной революционности»2.
Происходившее удивительно напоминало то, чем занимались настоящие «младотурки» по приходе к власти в стране. Они также декларировали необходимость перемен в застое, установившемся в армии при прежнем режиме. «Такою же ошибкой было бы предполагать, – отмечалось в обзоре их преобразований за 1911 г., – что во главе частей корпусов в настоящее время, после увольнения старых пашей, стоят лица выдающиеся и вполне достойные. В этом отношении, в смысле полного произвола и царства протекции, сравнительно с недавним прошлым, порядки нисколько не изменились, – переменилась лишь сама власть, – прежде преследовали и ссылали лиц с слишком либеральными воззрениями, казавшихся почему-либо неблагонадежными Абдул-Гамиду; теперь новое конституционное правительство с не меньшей жестокостью преследует лиц, кажущихся ему недостаточно либеральными и выдвигает, в свою очередь, лиц, хотя бы и малоспособных, но зато вполне преданных новому режиму»3. Турки делали это накануне войны, Гучков и его сторонники – в разгар военных действий. Результат сказался на настроениях генералитета, резко и внезапно почувствовавшего уязвимость и непрочность своего положения. Теперь старшие командиры не могли рассчитывать ни на выполнение своих приказов снизу, ни на поддержку сверху4.
Впрочем, новый военный министр заявлял о преемственности своей политики по отношению к командному составу: он всего лишь реализовывал на практике то, к чему призывал в Государственной думе и до, и во время войны. Своим лозунгом он избрал «дорогу талантам!», которых не смог по достоинству оценить старый строй. «Но если вопрос о справедливости мероприятия, – отмечал Деникин, – может считаться спорным, то лично для меня не возникает никакого сомнения в крайней нецелесообразности его. Массовое увольнение начальников окончательно подорвало веру в командный состав и дало внешнее оправдание комитетскому и солдатскому произволу и насилию над отдельными представителями командования. Необычайные перетасовки и перемещения оторвали большое количество лиц от своих частей, где они, быть может, пользовались приобретенными боевыми заслугами, уважением и влиянием; переносили их в новую, незнакомую среду, где для приобретения этого влияния требовалось и время, и трудная работа в обстановке, в корне изменившейся»5.
К 1 (14) мая 1917 г. были смещены 3 из 5 главнокомандующих фронтами, 7 из 14 командующими армиями, 39 из 77 командиров корпусов, значительная часть генералитета были перемещена на другие должности, многие вынуждены были покинуть службу6. Главковерх – генерал Алексеев – был возмущен, он делал все возможное для срыва этой политики, но его протесты не принимались во внимание7. В отношении администрации, как военной, так и гражданской, у новых правителей России легко проглядывалось одно и то же чувство неуверенности в собственных силах. Сама легкость февральского переворота вызывала у победителей подозрения в будущей стабильности установленного порядка. Со стороны бюрократии они ожидали если не сопротивления, то саботажа. И поэтому спешили бороться с ней, прежде всего в тылу, на гражданской службе, отстраняя от власти губернаторов и вице-губернаторов и заменяя их председателями губернских управ8.
Казалось бы, правительство должно было укреплять позиции костяка армии, тем более что его позиции в аппарате управления тылом были уже серьезно поколеблены. Ничего подобного не было сделано. Правительство последовательно пыталось создать новый порядок, возглавив борьбу со старым. А между тем провал этой политики стал очевиден довольно быстро. Надежда на то, что представители цензовой общественности сумеют эффективно заменить собой старый бюрократический аппарат в провинции, провалилась за месяц-полтора. Ко второй половине апреля 1917 г. из 55 председателей губернских земских управ, ставших комиссарами Временного правительства, свою должность сохранили 23, из 439 председателей земских уездных управ – 1779.
«Временное правительство, – вспоминал В. Д. Набоков, – очень скоро – почти тотчас же – убедилось в том, что рассматриваемая мера была крайне необдуманной и легкомысленной импровизацией. Но что было ему делать. И в этом случае, как и во многих других, оно должно было считаться не с существом, не с действительными реальными интересами, а с требованиями революционной фразы, революционной демагогией и предполагаемыми настроениями масс. Так, всему этому была принесена в жертву вся полиция. Результатом такой политики явилось массовое увольнение – и выход в отставку – добровольный или вынужденный – целого ряда высших чиновников, военных и гражданских»10. Поначалу Временное правительство все еще пыталось компенсировать эти провалы путем демонстрации своей способности к решительным шагам по вопросам внешней политики. Первый прошел относительно безболезненно. 17 (30) марта было издано воззвание правительства к полякам, в котором была сформулирована его программа в польском вопросе: свободная Польша, созданная из «всех земель, населенных в большинстве польским народом» и объединенная в «свободном военном союзе» с Россией11.
27 марта (9 апреля) за подписью Львова вышла декларация правительства о задачах войны, в котором говорилось следующее: «Предоставляя воле народа в тесном единении с нашими союзниками разрешить все вопросы, связанные с мировой войной и ее окончанием, Временное правительство считает своим правом и долгом ныне же заявить, что цель свободной России не господство над другими народами, не отнятие у них национального их достояния, не насильственный захват чужих территорий, но утверждение прочного мира на основе самоопределения народов. Русский народ не добивается усиления внешней мощи своей за счет других народов. Он не ставит своей целью ничьего порабощения и унижения. Во имя высших начал справедливости, им сняты оковы, лежавшие на польском народе. Но русский народ не допустит, чтобы родина его вышла из великой борьбы униженной и подорванной в жизненных своих силах». Это перечисление блестящих достижений, достигнутых за столь короткий промежуток времени, портило несколько неуместное окончание – призыв: «Государство в опасности! Нужно напрячь все силы для его спасения. Пусть ответом страны на сказанную правду будет не бесплодное уныние, не упадок духа, а единодушный порыв к созданию единой народной воли»12.
Призыв к полякам остался без ответа, на который рассчитывала русская демократия. 30 марта (12 апреля) 1917 г. на воззвание 17 (30) марта ответил созданный немцами Временный государственный совет из Варшавы. Он категорически отрицал возможность какого-либо единства с Россией, в том числе и в виде военного союза: «…всякое объединение, навязанное нам, ограничивает нашу независимость и нарушает честь свободного народа». Более того, в ответе выдвигались и собственные претензии к России (отметим – естественные для поляков любой политической ориентации): «Государственный совет подчеркивает, что вековой польско-русский спор для обширных этнографических, находящихся между Польшей и Россией, но исстари в силу исторических судеб связанных с Польшей областях, оставляется воззванием Временного правительства неразрешенным. Судьба этих областей должна быть разрешена определенно. Вопрос о судьбе этих областей должен быть разрешен в соответствии с интересами независимой Польши, причем вместе с тем должны быть приняты во внимание желания населяющих эти области народностей. С Россией мы желаем поддерживать добросососедские отношения, но должны предостеречь против предположения, будто мы будем вести войны против центральных держав, монархи которых гарантировали нашу независимость»13.