Страница 16 из 26
В разгар этой работы Крылова на Путиловском заводе выздоровел Гучков. После своего выздоровления он, по собственным словам, не мог уже равнодушно видеть бессилие ГАУ в организации правильного снабжения русской армии тяжелой артиллерией и предложил в течение шести месяцев поставить шесть шестиорудийных батарей 16-дюймовых гаубиц в полном снаряжении, со всем необходимым для немедленного выступления. Таким образом, в кратчайший срок предлагалось достичь паритета с противником в этой области. В качестве эксперта Гучковым был приглашен бывший директор Путиловского завода А. П. Меллер, который предложил довольно экстравагантный план: освободить три мощнейших завода – Путиловский, Обуховский и Ижорский – от производства снарядов для тяжелой артиллерии для производства этих тридцати шести 16-дюймовых гаубиц45.
Чем должна была в эти шесть месяцев стрелять остальная русская артиллерия – на этот вопрос ответа не было. Гарантии выполнения этого чрезвычайно сложного проекта также не предоставлялись. Неудивительно, что Главное артиллерийское управление отказалось от него. Однако сам факт этого предложения многое объясняет в том поведении, а вернее, в той игре, которую вел руководитель ЦВПК. Деятельность военно-промышленных комитетов приобретала все более ярко выраженный политический характер. 5 (18) марта 1916 г. на заседании продовольственного отдела ЦВПК при участии А. И. Коновалова для решения продовольственного вопроса было решено создать в Москве Центральный комитет объединенных общественных организаций, который бы начал действовать, не считаясь с политикой Министерства земледелия. Предполагалось, что именно кризис в продовольственном вопросе должен был вызвать в ближайшее время кризис власти46.
Представители «Прогрессивного блока» явно оказались позади событий, что их категорически не устраивало. Только 7 (20) марта 1916 г. Дума рассмотрела вопрос о положении на Путиловском заводе в закрытом заседании. В результате была принята формула с требованием установления «реальной» зарплаты, создания профсоюзов и примирительных камер. С речью о положении на Путиловском заводе выступил военный министр. Это выступление, как и в августе 1915 г., не было согласовано с правительством47. «Одновременно с объявлением о закрытии завода и об общем расчете рабочих, – отчитывался Поливанов, – в соответствии с обязательным постановлением военной на театре военных действий власти, все рабочие, которые числятся военнообязанными и получили отсрочку явки к исполнению воинской повинности, собственно для выполнения срочных заказов военного и морского ведомств, коль скоро они этой обязанности не выполняют, то они привлекаются к исполнению общей воинской обязанности, то есть в запасные батальоны для воинского обучения. Из бастовавших на Путиловском заводе рабочих, военнообязанных, призваны только два младших возраста, а именно: ратники первого и второго разряда и новобранцы 1915 и 1916 гг., и рабочего элемента, наименее привычного к работе, наименее (повторы) подходящего к званию квалифицированных рабочих. Для суждения над учинившими насилие и побои военной властью учрежден военно-полевой суд»48.
В заключение министр назвал забастовку на Путиловском «ударом в спину», который армия получила от «своих». Эта речь была встречена бурными аплодисментами49. Выступление Поливанова не подверглось критике, но вслед за ним выступил Милюков, который возложил ответственность за происходящее на правительство и резко осудил насилие по отношению к бастующим, объяснив случившееся экономическими причинами и недостатком пропаганды среди рабочих. «Как же сделать, чтобы этого не было, – ни “пораженчества”, ни анархизма? – восклицал он. – Нужно, чтобы человек не чувствовал себя чужим, чтобы он чувствовал себя в самом деле “своим”, тогда “ударов в спину”, может быть, не будет. Тогда поймут, что этих вещей нельзя делать, тогда и те немногие элементы “пораженчества”, которые существуют, исчезнут. Приобщите рабочего к общей равноправной семье, дайте ему средство цивилизованными способами считаться с работодателями, и когда вы это дадите, тогда взыскивайте»50. Милюков не подверг критике владельцев завода, обошел он молчанием и действия военных. Следует отметить, что Поливанов полностью расходился со Штюрмером по вопросу об отношении к забастовке, а после этого выступления он способствовал тому, что сведения о закрытом заседании появились в прессе51. Уже 13 (26) марта с санкции военного министра и председателя Государственной думы отчет о нем был опубликован в «Речи»52.
Принятая Думой 7 (20) марта формула перехода к делам содержала прямое осуждение подавления забастовки: «…насильственное и одностороннее разрешение столкновений на экономической почве способно лишь привести к внутренней розни, ослабляющей и радующей нашего врага.»53 Руководители «Прогрессивного блока» вскоре попытались вернуть себе инициативу. 12–13 (25–26) марта 1916 г. прошли съезды Земского и Городского союзов, в ходе работы которых усилилась политизация требований их руководства. П. Н. Милюков выехал в Москву, чтобы принять участие в работе съездов и попытаться согласовать их резолюции с линией «Прогрессивного блока». Сделать это ему не удалось, хотя съезды все же заявили о своей поддержке блока. Требование «ответственного министерства», естественно, было также включено в резолюцию.
Не был обойден вниманием и поднятый на съезде военно-промышленных комитетов рабочий вопрос. О нем напомнил выступавший представитель Рабочей группы ЦВПК В. А. Черногорцев, повторивший программные требования «гвоздевцев». В свою очередь А. И. Коновалов предложил объединить все общественные организации по примеру «Союза союзов» в 1905 г. и приступить к организации Союза рабочих, высшим органом которого должна была стать Рабочая группа ЦВПК и Всероссийского крестьянского союза54. «Русские ведомости» и «Речь» начали публикацию проекта рабочего съезда – его делегаты должны были избираться выборщиками (от организаций от 100 до 1000 человек – 1 выборщик и свыше 1000 человек – по 1 выборщику от каждой сотни) под контролем рабочих групп. На съезд должны были быть представлены по 10 делегатов от столиц и по 5 от прочих городов55.
Но если радикализация программы общественных организаций вызывала естественное удовлетворение у их руководства, то не менее естественным в этой обстановке было и раздражение Николая II. Политика сотрудничества с ЦВПК оборачивалась весьма неприглядными последствиями на «домашнем фронте»56. Кроме того, результаты деятельности общественности в деле мобилизации промышленности на нужды фронта также трудно назвать впечатляющими. Неудивительно, что на этом фоне встал вопрос об уходе из правительства человека, ставшего летом 1915 г. символом «нового курса» во внутренней политике. В марте 1916 г. в Ставке появились слухи о скором смещении креатуры Николая Николаевича (младшего) – генерала Поливанова – на посту военного министра. Это сразу же отметил британский представитель при русском Верховном командовании: «…возможно потому, что он (Поливанов. – А. О.) не был persona grata. Его заменит Шуваев»57.
Снова Румыния. Зима – весна 1916 г.
В феврале 1916 г. из Стокгольма в Петроград приехал русский посланник в Швеции А. В. Неклюдов, в разговорах с Сазоновым и Поливановым он затронул румынский вопрос. Поливанов был откровенно раздражен ходом переговоров, заметив, что мнения о необходимости союза с Бухарестом полностью меняются каждый день. Лично он относился к идее союза с подозрением. Впрочем, это было обоюдное недоверие. Румынский военный атташе в Петрограде заявил Альфреду Ноксу, что 85 % румынского населения симпатизируют Англии и Франции, но не доверяют России. Румыния нуждалась в русской стали и лошадях, но не получала их под разными предлогами. В Бухаресте не могли не заметить и нежелания России продавать в их страну зерно. Причиной этого были опасения, и к тому же небезосновательные, что это зерно будет перепродано центральным державам. Что же касается боеприпасов, то они складировались у границы и также не передавались румынской стороне, пока она точно не заявит о своих намерениях1. Такая линия поведения соответствовала настроению Ставки.