1914 год. Начало

«Среди солдат и рядового офицерства, – вспоминал генерал А. С. Лукомский, – великий князь пользовался громадной популярностью. Между ними распространялись самые невероятные легенды. Слухам этим давалась полная вера; рассказывали самые невероятные небылицы»64. В конце 1914 г. эти легенды даже стали предметом журналистского исследования. «Рассказы о доблести героев в первую очередь питаются фигурой нашего главнокомандующего великого князя Николая Николаевича, – сообщал «Голос Москвы». – Побывавшие в районе военных действий чувствуют, какой глубокой нежностью и каким почтительным уважением овеяна эта незаурядная в наш скромный век фигура»65. В войсках ходили легенды о его храбрости и требовательности, о том, что он посещает окопы под обстрелом противника, жестоко, но справедливо расправляется с не оправдавшими доверие генералами. «В солдатской массе он был олицетворением мужества, верности долгу и правосудия»66.

Наиболее полно изложил великокняжескую легенду Ю. Н. Данилов: «Среди войск имя великого князя произносилось с редким благоговением; оно было окружено особым ореолом. Про великого князя ходили легендарные рассказы, рисовавшие его народным богатырем, всюду поспевавшим на помощь, всюду пресекавшим зло и водворявшим порядок. То в пылу боя глазам бойцов представлялась его характерная и тонкая фигура с открытым энергичным лицом, и его видели обходившим ряды войск в наиболее опасных местах и спасающим своими распоряжениями положение; то в артиллерии, вынужденной беспомощно умолкнуть из-за отсутствия боевых припасов, распространялся бодрящий слух о прибытии снарядов, подвезенных в поезде самим Верховным; то чудился он войскам, только что потерпевшим боевую неудачу и еще не успевшим пережить горькую от этого обиду, разбирающим лично дело, чтобы успокоить честно исполнивших свой долг и жестоко покарать виновных. В рассказах этих было много вымысла, но дорогого простому солдатскому сердцу. Но особенно преувеличенными являлись россказни о необузданных проявлениях у великого князя гнева по отношению к провинившимся начальникам»67.

Примерно так же воспринимали личность великого князя и в тылу. В мае 1915 г. генерал Ф. Ф. Палицын вспоминал о настроениях в начале войны: «Все были убеждены, что полнота власти есть у главнокомандующего, и по России носились фантастические слухи о жестокости великого князя, о сменах и даже побоях, наносимых им почтенным провинившимся генералам. Простому народу эти слухи были любы, и старый извозчик в Петербурге в декабре 1914 года с убеждением говорил мне: «Россию спасает; жесток, генералов бьет. Спаси его, Господи!»68. Каратель всяческих германофильских настроений, борец за правду и неизменный заступник солдат и младших офицеров – такими были основные черты образа главковерха69. К этому можно добавить и слухи о том, что на жизнь великого князя покушались остзейские немцы70. Совокупность этих легенд, не имевших под собой никакого основания, и стала основой авторитета этого человека. «Народные массы, – как отмечал Н. Н. Головин, – стремились воплотить в нем черты любимого вождя»71. К этому можно лишь добавить, что эти черты больше говорили о массах, чем о вожде.

Лучшую и наиболее верную характеристику дал великому князю русский эмигрантский историк: «Порывистый и чрезвычайно резкий, великий князь производил впечатление человека волевого. Но впечатление это было чисто внешнее: ему как раз недоставало именно силы воли, и он всецело находился во все времена во власти своего окружения… Великий князь был знатоком конницы, дилетантом в стратегии и совершенным профаном в политике»72. Судя по всему, в последней области Николай Николаевич действительно разбирался плохо. «Как все военные, привыкшие иметь дело со строго определенными заданиями, – вспоминал великий князь Александр Михайлович, – Николай Николаевич терялся во всех сложных политических положениях, где его манера повышать голос и угрожать наказанием не производила эффекта. Всеобщая забастовка в октябре 1905 года поставила его в тупик, так как кодекс излюбленной им военной мудрости не знал никаких средств против коллективного неповиновения. Нельзя же было арестовать несколько миллионов забастовщиков!»73 Последнее обстоятельство постоянно приводило великого князя к мысли о необходимости уступок, и не только в 1905 г.

С самого начала войны Николай Николаевич стал знаменем либералов. «Мне представляется несомненным, – вспоминал могилевский вице-губернатор, – что беспримерная популярность великого князя, достигнутая им после первых же месяцев войны, являлась исключительно результатом занятой им по отношению к Государю, его семье и возглавляемого им правительства определенной позиции, насыщенной бесцеремонной и суровой критикой, снисходительной насмешкой и высокомерным пренебрежением»74. Результатом было еще одно качество славы главнокомандующего, которое необходимо отметить: «…когда на фронте начинали обвинять Ставку, великого князя всегда исключали из числа обвиняемых, во всем винили его помощников. В глазах и Ставки, и фронта великий князь, даже и после оставления им должности Верховного, оставался рыцарем без страха и упрека»75. Престиж императора, по верному замечанию князя В. А. Друцкого-Соколинского, «уменьшался в правильной пропорции к нараставшей популярности великого князя Николая Николаевича. Второе пожирало первое»76.

«Управление войсками, – отмечал Э. Людендорф, – требует воли и предвидения, но оно требует также господства над огромным армейским организмом, которое может быть достигнуто и удержано только путем железной работы. Необходимо еще большее – это понимание психики войск и особенностей противника. Этого уже работой достигнуть нельзя; такое понимание, как и бесконечно многое другое, зависит исключительно от личности. Знание невесомых элементов возрастает с величиной задач. Доверие и вера в победу связывают вождей и войско»77. Николай Николаевич (младший) не отличался ни особой работоспособностью, ни волей или предвидением, но тем не менее он пользовался доверием солдат. Даже после Февральской революции он не потерял своей популярности. По приезде в Могилев 24 марта 1917 г. он был очень хорошо встречен войсками и населением, и это все происходило на фоне далеко не благоприятного отношения к членам императорской фамилии78.

Великий князь имел репутацию вспыльчивого человека, но за 13 месяцев в Ставке проявил это качество лишь раз в отношении заснувшего на дежурстве младшего офицера79. Слухи о его жесткости в отношении той части генералитета, которая не оправдала предвоенных надежд, не соответствовали действительности. На деле имели место единичные увольнения. Для сравнения, Ж. Жоффр, получив права главнокомандующего, в первые месяцы войны очистил французскую армию от балласта, уволив по служебному несоответствию двух командующих армиями, семерых командующих корпусами, 24 начальников дивизий, всего до 30 % всего высшего командного состава армии80. Масштабы этой меры, безусловно, были вызваны французской спецификой, слишком сильным влиянием общества на чинопроизводство перед войной, но ее положительные последствия вскоре дали о себе знать. Ничего подобного в русской армии сделано не было.

«Замена начальствующих лиц, – признавал Ю. Н. Данилов, – производилась и у нас, но едва ли не с излишней в некоторых случаях нерешительностью и снисходительностью»81. Может быть, это было связано и со свойствами характера главнокомандующего: «Великий князь был тверд в своих симпатиях и дружбе. Если кто, служа под его начальством или при нем, заслужил его доверие, обратил на себя его внимание, то великий князь уже оставался его защитником и покровителем навсегда. В этом отношении он был совершенно противоположен Государю… От «своих» он никогда не отворачивался и упорно защищал тогда, когда они оказывались недостойными защиты»82.

Твердость духа главнокомандующего также была несколько преувеличена. Он никогда не появлялся на линии огня, не был даже далее ставок главнокомандующих фронтами, в мелочах и в крупном оберегал свой покой и здоровье, даже на автомобиле никогда не ездил со скоростью, превышающей 25 верст в час, «при больших несчастьях он или впадал в панику, или бросался плыть по течению, как это не раз случалось во время войны и в начале революции»83. Справедливости ради необходимо отметить, что существует и другое объяснение поведения Николая Николаевича (младшего). А. Д. Бубнов считает, что великий князь не являлся представителям «общественности» и не посещал фронта для того, чтобы избежать подозрений императора и чтобы его не могли упрекнуть в том, что он намеренно ищет популярности84. Безусловно, это объяснение вполне применимо по отношению к встречам с «общественностью», но посещение фронта – совершенно другое дело. Впрочем, самое важное то, что Николай Николаевич был готов к исполнению своих обязанностей далеко не самым лучшим образом. Более того, еще до войны он внес немалый вклад в срыв подготовки к ней.