Религиоведение. Индуизм

Ненужность для этой страны истории с хронологией тонко почувствовал К. Г. Юнг. Он писал, что в Индии многое отмечено «печатью вечного бытия: желтые равнины, зеленые деревья-упыри, темно-коричневые гигантские валуны, изумрудные, покрытые водой поля. И все это далеко на севере обрамлено имеющей символическое значение границей — полосой льда и скал, этим неприступным, покрытым тайной барьером. Остальное движется, как в фильме, демонстрируя невообразимое богатство цветов и форм, пребывая в постоянном изменении, длясь несколько дней или несколько веков, но всегда по желанию природы меняясь, подобно сновидению, подобно изменчивой ткани майи». В самом деле, кажется, что эта страна существует вечно и разрушительный дух времени над ней не властен. Неслучайно мемуары Индиры Ганди названы «Вечная Индия». И сами индийцы любят повторять, что их страна — вечная.

Гениальный психоаналитик прав и в другом: на этом фоне человеческая жизнь кажется не просто удивительно быстротечной, но еще и «бессмысленной, хлопотливой и шумной… Среди всей этой ничтожности, в этом шуме и гаме человек осознает существование внеисторического бытия. Зачем пишется история? В такой стране, как Индия, не особенно ощущается ее отсутствие». И, добавим, в такой религии, как индуизм.

Ситуация здесь, но сравнению с христианством, прямо противоположная. Там все начиналось с Иисуса Христа, и потому было необходимо описание и осмысление как этого начала, так и его дальнейшего развития, а также завершения, конца, второго пришествия. Индуист же живет с неизбывным ощущением того, что нет вокруг него ничего такого, что уже сотни раз не существовало бы и раньше и не повторится в будущем.

Да и сам он, скорее всего, в этом извечном и бурлящем круговороте жизней и смертей появлялся уже не один раз, причем не обязательно в человеческом обличье. При таком отношении к себе и к жизни многое воспринимаешь иначе: и время, и пространство, которые для нас четки и определенны, как, впрочем, и все остальное, приобретают черты прекрасной и захватывающей, но все же быстротечной иллюзии.

В самом деле, медитирующий йог может видеть прошлое и будущее, а полетом мысли преодолевать любые расстояния — где здесь место историческому описанию, располагающему все события в строгой временной последовательности? И какой в этих описаниях смысл, если они обращают внимание главным образом на поверхностные, т. е. самые неинтересные явления общественной жизни и остаются равнодушны к глубинам душевных и духовных переживаний? Нет, история нужна тому, кто, говоря словами все того же Юнга, «привык считать голову единственным инструментом понимания мира».

Но в значительной степени это относится к нам, и потому краткий исторический очерк индуизма все же должен предшествовать описанию его основных граней: без него многие термины и идеи могут остаться непонятными.

Что же касается истории религии, то здесь можно последовать за М. Ганди, который отличал индуизм «исторический» от «вечного». Он писал об этом так: «Есть два аспекта индуизма. Один — исторический индуизм, с его неприкасаемостью, суевериями, поклонением деревьям и камням, жертвоприношением животных и так далее. С другой стороны, у нас есть индуизм “Гиты”, упанишад, “Йога-сутры” Патанджали, который представляет собой акмэ ахимсы и единства всего существующего, чистое поклонение одному имманентному, лишенному форм и неуничтожимому богу».

Истоки индуизма

Из чего же вырос индуизм? Где искать то семя, которое позже дало такие пышные и долговременные всходы? По всей вероятности, оно гнездится в мощной цивилизации Мохенджо-Даро и Хараппм (мы называем ее также Протоиндийской или Индской по названию реки Инд — главной водной артерии территории). Она мало известна не только у нас в России, но и в самой Индии: антиисторическая индийская цивилизация с небрежной расточительностью забывала целые вековые пласты своего существования.

В Европе же об этой древнейшей на территории Южноазиатского субконтинента цивилизации, процветавшей в III–II тыс. до н. э., узнали лишь в 1920-х гг., когда археологи обнаружили города с продуманной и совершенной планировкой и с поразительной системой санитарноканализационных сооружений.

Эта загадочная цивилизация до сих пор ревниво охраняет многие свои тайны: мы не знаем даже ее имени, того, которым она сама себя называла. Западные археологи окрестили ее «Золушкой Древнего мира»: она и в самом деле теряется в тени своих великих и хорошо известных сестер, Древнего Египта и Месопотамии, хотя занимала примерно такую же площадь, как они, вместе взятые.

Кто строил эти прекрасные города, наподобие Мохенджо-Даро, который археологи, изумленные его градостроительными красотами, назвали «Манхэттеном бронзового века»? Кто в них жил? По всей вероятности, их населяли люди, далекие потомки которых, дравиды, живут ныне на юге Индостана.

Протоиндийская цивилизация и есть тот едва различимый в глубокой дали времен горизонт, пристально всматриваясь в который мы можем увидеть некоторые черты древней религии, послужившей истоком для индуизма. Как и в других земледельческих цивилизациях, ее стержнем была идея плодородия, связанная с женским началом. Считается, что именно женщины изобрели земледелие, точнее, окультурили дикие растения во время неолитической революции. Именно женская наблюдательность сделала возможным переход от эпохи собирательства злаков и плодов к их сознательному выращиванию.

Это открытие породило и новое видение всей жизни, в которой женские качества — плодовитость, рождение, вскармливание — стали особенно значимыми. В религиозных представлениях и обрядах женщина стала уподобляться земле, в которой, как в огромном чреве, прорастают зерна и плодятся зародыши.

Плуг же, вспахивающий землю (еще раньше — просто заостренная палка), приобрел значение фаллического символа, а аграрный акт стал уподобляться человеческому соитию. Сходство это легло в основу многочисленных земледельческих обрядов. Их нужно было совершать, чтобы боги своевременно посылали в меру обильные дожди, возвращали солнце на небо и давали жизнь злакам и животным.

Хороший урожай невозможен без дождя, оплодотворяющего землю. Дождь же обычно связан с Луной и лунными ритмами, а женщина издавна считалась причастной к магии Луны.

Так создавался вокруг женского образа затейливый узор религиозных представлений, сплетающих воедино рост растений и женщину, землю и воду, жизнь и смерть, ритмы космоса и человеческого существования. Неудивительно, что в центре религиозных представлений древнейшей цивилизации находилась богиня-мать, почитаемая в разных ипостасях и под разными именами.

Во всей древней ойкумене женщины почитали этих богинь в мирное время, а мужчины — на поле битвы. «Через войну функции Великих Богинь становятся “познанными”, навязываются и мужчинам. И эти функции, неумолимые, как рок, которые открываются мужчинам во время войны, — сражение, смерть», — писал М. Элиаде. Возможно, эти древние богини-матери стали далекими прародительницами многочисленных нынешних индуистских сельских и иных богинь.

На нескольких протоиндийских сценах богиня-мать запечатлена у дерева — в его развилке или под аркой его кроны. Что может быть естественнее такого сближения женщины и дерева или вообще любого растения, наделенных одними и теми же способностями — рождать и кормить? В этом отождествлении лежат корни многих магических обрядов и культов плодородия, сохраняющихся в сельской Индии и поныне, например, эротических плясок, фаллических церемоний, танцев перед изображением божества, ритуальных обнажений и т. п.

Изображение богини с деревом может трактоваться и как символическое выражение темы плодородия и соединения мужского и женского начал. Что же касается тождества богиня — дерево, то в нем можно усмотреть более глубокий религиозный смысл, не исчерпывающийся темой плодородия. Он носит космологический характер и связан с фундаментальными взглядами на устройство мира, зримо воплощенными в образе мирового древа, этого универсального знакового комплекса, моделирующего весь окружающий мир.