Макиавелли. Очень краткое введение

Новая мораль

Макиавелли прекрасно осознавал, что его неординарное представление добродетелей государя вызовет ряд сложностей. Основная дилемма рассматривается в главе XV. С одной стороны, правитель, желающий укрепить свою власть, должен быть готов к тому, что придется действовать аморально, если возникнет такая необходимость. В то же время, он должен внимательно следить за тем, чтобы не снискать репутацию злодея, ибо это разрушит его силу, вместо того, чтобы защитить ее (55). Хитрость заключается в том, что надо не показаться жестоким тогда, когда приходится жестоко действовать.

Более того, проблема стоит даже острее, чем может показаться сначала, поскольку настоящая цель государя – не только защитить свою власть, но еще и снискать себе честь и славу. Чтобы проиллюстрировать, в какое затруднительное положение может попасть правитель, в главе VIII Макиавелли рассказывает историю Агафокла Сицилийского. Агафокл вел «крайне беспутную жизнь», и стал известен благодаря своему жестокому, негуманному поведению. Эти качества позволили ему приобрести огромный успех, дали возможность подняться выше своего низкого, презренного происхождения и стать царем Сиракуз, правя долго и без единого случая гражданского возмущения (30 – 31). Но, как нас предупреждает Макиавелли (и в этот момент он крайне прозорлив), такая откровенная жестокость «может дать нам силу, но не славу». Хотя Агафокл и смог удержать власть в своем государстве при помощи подобных качеств, они не могут считаться добродетелью, virtu , и только воспрепятствуют его возможности оказаться в сонме великих мужей человечества (31).

Макиавелли считает, что дилемму нельзя разрешить, например, задав границы государевой жестокости, а также оправдав эту жестокость тем, что в большинстве остальных случаев правитель ведет себя достойно при достижении своих целей и в отношении к своим соратникам. Именно этого, говорит Макиавелли, и не стоит допускать, потому что люди во все времена остаются «неблагодарными, неверными притворщиками и лицемерами, трусливыми и стремящимися к наживе», поэтому «правитель, полностью полагающийся на их обещания и не прибегающий при этом к способам себя обезопасить, будет свергнут» (59). Этим подразумевается, что правитель, а тем более правитель вновь избранный, достаточно часто – а не от случая к случаю – будет вынужден действовать вразрез с принципами гуманности, если он хочет удержать власть и избежать предательства… (62).

Это – основные сложности, и их необходимо преодолевать. Государь должен помнить, что ему неминуемо придется проявлять качества, которые относятся к «хорошим». Желательно, чтобы правителя считали великодушным; ему разумно казаться милосердным и не жестоким; важно быть достойным похвалы (56, 58, 64). Решение здесь таково: надо стать великим притворщиком и лицемером, приобрести повадки «хитрого обманщика» и заставить людей поверить в собственное притворство (61).

Макиавелли считает, что овладение искусством «хитрого обмана» есть самый главный урок. Как мы помним, Макиавелли присутствовал в момент развития противостояния между Чезаре Борджиа и папой Юлием II в конце 1503 года, и совершенно очевидно, что впечатления от тех событий занимали в его голове значительное место, особенно когда в своем трактате он приступил к теме притворства. Макиавелли обращается к эпизоду, которому был свидетелем, и использует его для того, чтобы показать, насколько надо быть осторожным, когда имеешь дело с государем – его действия всегда могут быть двуличны. Юлий II, напоминает Макиавелли, смог скрыть свою ненависть к Борджиа так умно, что герцог допустил грандиозную ошибку, поверив, что «новые перспективы могут заставить сильных мира сего забыть былые обиды» (29). Юлий II смог найти отличное применение своему таланту к притворству, – став папой при поддержке Борджиа, он внезапно обнаружил свои подлинные чувства, обернувшись против герцога и послужив причиной его оглушительного падения. Борджиа в этот момент допустил грубейшую ошибку, и Макиавелли считает, что в этом заключается его вина. Герцог должен был знать, что дар обмана есть главное оружие успешного правителя (34).

Макиавелли не мог не понимать, однако, что его рекомендация овладеть искусством обмана и тем самым получить ключ к успеху ставила его в опасность прослыть словоблудом. Более ортодоксальные авторы всегда были готовы рассмотреть предположение о том, что лицемерие может проложить короткий путь к славе, но всегда отвергали такую возможность в реальности. Цицерон, например, детально проанализировал эту идею в книге II трактата «Об обязанностях», и только для того, чтобы доказать ее полнейшую абсурдность. Любой, заявляет он, кто «думает, что он может снискать громкую славу, притворяясь», «очень сильно ошибается». Причина в том, что «настоящая слава всегда пускает глубокие корни и широко распространяется», тогда как «слава притворщиков вскорости опадает на землю, подобно хрупким цветам» (II.12.43).

Как и всегда, Макиавелли отвечает тем, что отвергает эти ревностные сантименты в самой ироничной манере. В главе XVIII он настаивает, что опыт притворства не только есть неотделимая часть любого государственного правления, но и может поддерживать его, причем так долго, как это может потребоваться. Существует две определенные причины для того, чтобы сделать столь провокационный вывод. Одна из них заключается в том, что большинство людей по своей природе простодушны и бесхитростны и до такой степени склонны к самообману, что абсолютно все принимают за чистую монету, не утруждая себя никаким критическим анализом ситуации (62). Другая причина того рода, что, когда дело доходит до оценки деяний правителей, даже самые дотошные наблюдатели обречены судить по внешним признакам. Скрытое от глаз простого народа и имеющее высокое назначение положение государя таково, что «люди могут видеть лишь то, что вы пожелаете сделать для них явным», и «только очень немногие имеют настоящее представление о том, кто вы есть на самом деле» (63). Поэтому нет никакой нужды опасаться, что грехи ваши вас выдадут; наоборот, «опытный притворщик легко найдет множество людей, готовых быть обманутыми…» (62).

Следующий вопрос, который анализирует Макиавелли, касается нашего отношения к тем новым правилам, которые он стремится преподать. На первый взгляд, политик стремится соответствовать общепринятым нормам морали. В главе XV политик утверждает, что для недавно избранных государей было бы «самым достойным» демонстрировать качества, которые считаются «хорошими», и приравнивает отказ государя от добродетелей к «началу аморального поведения» (55). Та же шкала ценностей возникает в пресловутой главе «Как правители должны держать свои обещания». Макиавелли начинает с подтверждения, что каждый человек понимает, как прекрасно, когда «государь правит справедливо и не прибегает к обманам» (61). Он также настаивает, что государь должен не только казаться добродетельным, но быть им настолько, насколько позволяют обстоятельства. «Он не должен отклоняться от прямого пути, пока это возможно, но должен быть готовым вступить на путь неблаговидных поступков, когда это станет необходимым» (62).

Тем не менее два различных аргумента представлены в главе XV, и каждый из них Макиавелли последовательно доказывает. Первое: он насмешливо интересуется, заслуживают ли качества, которые мы привыкли считать «хорошими», но которые по сути являются разрушительными, названия virtu ? Поскольку они способствуют разрушению, Макиавелли предпочитает говорить, что они «кажутся добродетельными, virtuоso »; а раз обратные этим качества, скорее, укрепляют чье-либо положение, он говорит, что «они только кажутся грехами» (55).

Это положение развивается в двух последующих главах. В главе XVI «Щедрость и скупость» он затрагивает тему, любезную сердцам всех моралистов-классиков, и начинает ее с обсуждения мнений главных авторов того времени. Когда Цицерон говорит о щедрости в трактате «Об обязанностях» (II.17.58 и II.22.77), он определяет это качество как желание «избежать малейшего подозрения в скаредности», а также заявляет, что никакой грех не является более отвратительным в политическом лидере, чем скряжничество и алчность. Макиавелли отвечает на это утверждением, что называемое нами щедростью на самом деле есть не щедрость, а грех. Он утверждает, что правитель, желающий избежать репутации скряги, столкнется с тем, что ему придется тратить деньги чрезмерно и напоказ. В результате придется обложить всех подданных неподъемными налогами, чтобы оплачивать собственную щедрость, и такая политика скоро сделает правителя предметом ненависти собственных граждан. И наоборот, если он оставит любое желание действовать на широкую ногу, его сперва будут называть скрягой, но в итоге посчитают более щедрым. На деле он явит миру истинную добродетель щедрости (59).