Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 26



Вслед за гуманистами Италии Макиавелли не устает повторять, что существует взаимосвязь между virtu , Фортуной и успехом в управлении государством. Первый раз он поясняет эту мысль в главе VI трактата «Государь», когда утверждает, что «если новый государь приступит к управлению государством, успех решения проблем, с которыми он столкнется, напрямую будет зависеть от того, насколько велика его virtus » (19). В главе XXIV это утверждение он подкрепляет доказательствами, объясняя, «почему правители Италии теряли принадлежавшие им государства» (83). Политик настаивает, что в этом нельзя винить Фортуну, поскольку «она всего лишь демонстрирует свою мощь» тем мужам, которые не в состоянии ей противостоять (84, 85). Их несчастья происходят только благодаря тому, что они не осознали, что «эффективная, четкая и постоянная» защита от бед базируется на собственной virtu (84). Роль virtu вновь обсуждается в главе XXVI, завершающей трактат и по сути являющейся страстной проповедью – призывом к возрождению Италии. В этом месте Макиавелли обращается к примеру лидеров, борцов, чья выдающаяся доблесть была высоко оценена им еще в главе IV: Моисея, Кира и Тезея (20). Он имеет в виду, что единение выдающихся личных качеств с величием Фортуны и спасет Италию. Также Макиавелли добавляет – в несвойственной для него манере лести, – что славный род Медичи является счастливым обладателем всех необходимых качеств: у них есть исключительная virtu , им благоволит Фортуна; кроме того, Медичи обласканы Господом и церковью (88).

Часто можно встретить сетования о том, что Макиавелли не сумел дать определения virtu и пользуется словом не вполне систематично. Тем не менее сегодня становится очевидным, что он употреблял это понятие совершенно последовательно. Вслед за классическими и ренессансными авторами он считает virtu набором качеств, позволяющим государю противостоять ударам Фортуны, привлекать расположение этой богини и способность подняться на высоту величия своего сана, снискав себе славу, а своему государству благоденствие.

По-прежнему нет исчерпывающего ответа на вопрос, какие свойства присущи мужу, обладающему virtu . Римские авторы оставили развернутый анализ концепции virtus , живописав мужа, которому подлинно присуще это свойство, носителем исключительного набора качеств. В первую очередь, он должен быть наделен четырьмя «главными» добродетелями: мудростью, справедливостью, отвагой и сдержанностью – добродетелями, которые Цицерон вслед за Платоном выделил в первой главе трактата «Об обязанностях». Также писатели Рима наделяют человека, обладающего virtu , дополнительным набором качеств, обладание которыми позднее стали считать исключительно «монаршей» привилегией. Главным из них – Цицерон говорит об этом на страницах своего труда – считается «прямодушие», или стремление быть верным своим убеждениям и поступать честно во всех без исключения случаях. Это качество должно было дополняться двумя другими (оба были также описаны в труде «Об обязанностях» и потом тщательно проанализированы Сенекой, посвятившим каждому их них специальный отдельный труд): 1) великодушие монарха – качество, обсуждаемое в работе Сенеки «О милосердии», 2) щедрость – свойство, ставшее главной темой работы «О благодеянии».

И наконец, истинный муж должен полностью отдавать себе отчет в том, что, стремясь снискать честь и славу, необходимо проявлять максимальную virtu . Представление о том, что для того, чтобы быть добродетельным, необходимо поступать целесообразно, лежит в основе трактата Цицерона «Об обязанностях». В книге II он говорит: «многие мужи уверены, что поступок может быть добродетелен, не будучи при этом рациональным, и, наоборот, может быть рациональным и не обязательно добродетельным». Однако, считает Цицерон, это иллюзия, поскольку только добродетельными поступками можно достичь целей, к которым стремишься. Все убеждения в обратном обманчивы, потому что целесообразность, выгодность никогда не вступает в противоречие с незыблемыми моральными устоями (II.3.9 – 10).



Подобные мысли всегда приводились в книгах, предназначенных для правителей ренессансного времени. Государи выдвигали данную идею основой своего правления, считая, что исполнение virtus включает следование целому перечню главных государевых добродетелей. Этот перечень они уточняли и выделяли в нем малейшие нюансы. Так, например, в трактате Патрици «О воспитании монарха» мы находим всеобъемлющее представление о virtus как о свойстве, состоящем из более чем сорока добродетелей, которые правитель должен стремиться исполнить. Далее: правители должны без колебаний принимать мысль о том, что целесообразность, выгода поступка обуславливается его virtus – недаром стала нарицательной поговорка: «честность – лучшая политика». И в конце концов, в эту идею было привнесено христианское представление о том, что невозможно разъединение выгоды и морали. Если мы достигаем своих целей путем свершения неблаговидных поступков, мы должны ожидать, что призрачный успех может быть в момент рассеян справедливым возмездием – божественным вмешательством в нашу жизнь.

Обращаясь к трактатам на тему морали, написанным современниками Макиавелли, мы видим, что их примеры и доказательства вышеприведенного аргумента непрестанно повторяются. Однако в труде «Государь» обнаруживается, что этот принцип гуманистической морали критикуется автором, и достаточно резко. Отступление от общепринятой точки зрения происходит в главе XII, когда Макиавелли начинает рассуждать на тему грехов и добродетелей правителя и в определенный момент предупреждает: «Мне прекрасно известно, что писали об этом многие великие люди, но то, что я собираюсь заявить, отличается от традиционных представлений». Политик ссылается на общие факты, которые описаны в трудах известных гуманистов – на то, что существует целый перечень добродетелей государя, который включает такие свойства натуры, как свободомыслие, милосердие, правдивость. Макиавелли также говорит о том, что долг государя – развивать в себе эти качества. После чего – пока еще находясь в рамках гуманистической традиции христианства – он выказывает предположение о том, что самым достойным поведением для государя должна стать его способность проявлять подобные качества во всех без исключения случаях. Но затем он полностью опровергает главное утверждение гуманистов о том, что такие качества надо стремиться приобрести лидеру, который желает достичь высших целей. Это убеждение – нерв и корень всех гуманистических работ, обращенных к сильным мира сего, – Макиавелли считает очевидной и грубейшей ошибкой. Он, конечно, согласен с тем, что достойного результата необходимо добиваться, и всякий правитель должен стремиться снискать себе славу, но считает, что никакой правитель не обладает полным набором этих положительных качеств, а тем более не применяет их в достаточной мере. Государь, по мысли Макиавелли, должен защищать свои интересы в несправедливом и беспринципном мире. Если же правитель будет действовать в некоторых ситуациях исходя из гуманистических принципов морали, а не по закону, то «он скорее ослабит свою власть, чем укрепит ее» (54).

Критика Макиавелли классических и современных ему постулатов гуманизма изложена в уничтожающе ясной форме. Макиавелли спорит с утверждением о том, что если правитель хочет достичь высшей цели, он должен сознавать, что эта цель не обязательно будет рациональна, но всегда – моральна. Наоборот, любая сознательная попытка культивировать добродетели государя непременно окажется крайне неразумной (62). Но что в таком случае делать с точкой зрения христианской морали, согласно которой грядет день Высшего Суда, в который люди будут наказаны за все неблаговидные деяния? Об этом Макиавелли не говорит ничего, и его молчание крайне красноречиво, даже можно сказать, становится своего рода выразителем эпохи; оно эхом прокатится по всей христианской Европе, и сначала ответом ему будет ошеломленная тишина, а затем – хор проклятий, который не умолкнет до наших дней.