Страница 60 из 71
Побывав на этом фильме во второй раз (это было 28 марта 1992 года) я, за те 15 минут, в течение которых брел от кинотеатра «Свет» до своего дома, сочинил посвященные Терезе Стратас стихи. Жаль, что она никогда не сможет их прочитать, — так прочтите хоть вы.
О, кайся, кайся, глупый Жорж Жермон,
Да не найдет вовек душа твоя покоя;
Преступник ты — перед Любовью!
Так колотись о каменные плиты ржавым лбом за этот
страшный грех,
Чтобы глухое эхо по ночам таких, как ты, будило.
Меня же будят дивных два светила —
Ее глаза!
Паденье в них — и святость.
Ах, Виолетта!..
Нет, — Тереза... Стратас!
Та — Магдалина, ты — не дочь ли Каллас?
Той нужен был Альфред, а ты меня искала!
И вот нашла, и на коленях, весь в слезах, я пред тобой.
Так пой же!..
Или нет, молчи, молчи... не пой —
Позволь мне просто на тебя в ночи молиться.
июль 1997
ЧАСТЬ 4. ОТДЕЛЯЙ, ОТДЕЛЯЙ!
«... Красота должна вдохновлять человека всю его жизнь/.../ отблеск этого вдохновения должен освещать все остальное.» /Франц Шуберт/
ЧТО МЫ ИЩЕМ
Все люди что-то ищут, но по-разному. Большинство на уровне глаз или ниже. А что там, собственно, можно найти? Какой-нибудь предмет быта, продукт подешевле — тоже важно, не спорю, — а что еще? Да ничего, кроме собственных или чужих недостатков. Но попробуйте сказать им об этом. Половина вообще не поймет, о чем речь, ну и шут с ними, другая половина поймет, но будет ссылаться на усталость, занятость, плохое настроение и тому подобное. Вот за этих людей мне обидно; даже когда отговорки их объективны, это все равно отговорки, ибо за ними кроется — душевная (духовная) лень.
Говорю вам: искать нужно выше себя! Все равно что: Бога, смысл жизни, любовь. Для этого есть много путей: вера и философия, искусство и художественная литература. Для меня, прежде всего, искусство и литература, музыка особенно. Когда слушаешь великие творения Баха, Бетховена, Шуберта, Шопена, Чайковского (список можно продолжить), то ясно понимаешь: все они творили выше себя! Божественное откровение? — да, наверное. Можете считать себя неверующими, но такое искусство, если задуматься, — тоже путь к Богу.
А любовь? Тем более: разве возможна истинная любовь, если она не одухотворена высокой духовностью? Страсть — да, но она проходит, любовь как высший смысл жизни — никогда.
Но нам некогда, мы устали, раздражены, удручены, нездоровы... С собой бы как-то поладить — где уж тут искать что-то выше себя! Величайшее заблуждение: человек всегда будет в плену обстоятельств, если нет в душе его Бога — что бы вы ни понимали под этим словом. Глубоко верующие в трудные минуты молятся, лично я — слушаю Бетховена; способы разные — цель одна. А иначе — как жить?
Люди, люди, скажите на милость,
Что ищете вы по темным углам?
Будет вам напрасно тратить силы —
Под шкафами только пыль да хлам.
Ни Любви, ни Истины, ни Бога
Не найдете вы на чердаке.
А без них и в роскоши, — берлога,
Человек — бездушный манекен.
Поднимите голову повыше,
Только там, поверьте, — над собой
Нам дано увидеть и услышать
То, чем дышит человек живой.
Там себя ищите и друг друга,
И еще всей жизни нашей смысл.
Ну а тем, кто туп, ленив, запуган,
Скатертью дорога — вниз.
УЛУЧШИТЬ ГЕНИЯ
По этому поводу великий итальянский певец Тито Гобби написал следующее: «Не следует впадать в заблуждение и полагать, что можно улучшить гения.» Я тоже так думаю, но вообще-то это далеко не бесспорная точка зрения, и вот наглядный пример. Морис Равель требовал, чтобы его знаменитое «Болеро» с начала до конца исполнялось в одном темпе. Однажды, придя на репетицию Артуро Тосканини, он услышал, что тот ускоряет темп. Потребовал прекратить безобразие. Тосканини отказался. Равель настаивал, разговор принял резкий характер; в конце концов Тосканини заявил, что Равель ничего не смыслит в собственной музыке, и тот, возмущенный, ушел. Однако явился на концерт, после которого подошел к дирижеру, извинился за резкость, но добавил: дирижируйте так и впредь, но — только Вы.
И все же, повторяю, прав Гобби, и я попробую обосновать эту мысль на примере величайшего пианиста 20 века Святослава Рихтера. Почему именно Рихтера? Потому что он, как никто другой часто, давал основания говорить, что:
— его исполнение создает удивительное ощущение авторской подлинности;
— он заново открыл многие как широко известные, так и редко (или почти не) исполняемые произведения.
Казалось бы, что тут уже заложено противоречие, но попробуем разобраться. Сразу же оговорюсь, что пишу я в основном для тех, кто слушает; музыковеды пусть сами разбираются что к чему, и у каждого будет своя истина.
Для начала, что такое авторская подлинность? Ну, конечно минимум произвола в отношении нотного текста. Рихтер всегда на этом настаивал, и хотя один мой друг, замечательный музыкант В.А.Б., утверждает, что и у Рихтера есть отступления в темпах, силе звука и пр., мне кажется, что отступлений этих в сравнении с другими крупнейшими пианистами чрезвычайно мало, и почти все они относятся к последним годам жизни, когда у Рихтера явно усилилось трагическое мироощущение. Излишне говорить, что авторская подлинность это еще и наличие должного мастерства, а также интеллект, знание эпохи, стиля, наконец понимание личности автора.
Но и этого мало: разве можно во всей полноте воссоздать гениальную музыку, если сам исполнитель не является гением? Пусть не в плане сочинения собственной музыки, но в плане проникновения в играемую; в конце концов, слушать — ведь это тоже талант. И наконец, нужно любить то, что играешь, любить больше себя. Казалось бы очевидно, но так бывает далеко не всегда. Кристиан Циммерман, поляк, относительно молодой пианист, прославившийся на весь мир прежде всего замечательным исполнением Шопена. И вдруг — сыграл (и сам же продирижировал) оба концерта так, с такими претензиями на грандиозность, словно это был не Шопен, а Брамс или Чайковский (только у тех никаких претензий, разумеется, нет). Что это: тщеславие или искренняя попытка «улучшить гения»? — не знаю, в сущности разницы никакой. Или «почти великий» (сказано Рихтером, но о Ростроповиче) скрипач Гидон Кремер. Как чудесно играл он концерт Бетховена в 70 г.г. А в 92-ом (возможно раньше) вздумал заменить бетховенские каденции собственными пьесами для скрипки, фортепьяно и... барабана! Эффектные пьесы, впору бы сыграть их отдельно, на бис. Но какое отношение они имеют к гениальному, совершенному по форме концерту? Неужели Кремер не понимает, что они совершенно чужды ему! — трудно поверить, но факт остается фактом.