Реверс

Кабинет Глазова, расположенный в «клюве» здания, имел форму разностороннего треугольника. Возможность рационально расставить в нём мебель отсутствовала.

Миха тезисно изложил цель визита. Суд признал его безвестно отсутствующим. Он вернулся в город и хочет подать заявление об отмене указанного решения.

– Ничего себе! – Глазов продолжал простодушно изумляться. – А почему ко мне-то, Мишк?

– Вы решение выносили.

– Я?! Точно?! – Станислав Владиславович не притворялся, он имел полезную привычку не хранить в голове лишнюю информацию.

– Да. Я же на Эстакаде жил, на вашем участке. Вы и брак наш расторгали в две тысячи первом году. В этом вот кабинете.

– Ты, знаешь, совершенно не отложилось. Ну, ты даёшь, чертяка! Пропал куда-то! Теперь вот нашёлся. Загорелый, усатый, зага-адочный такой… Тебе, кстати, не говорили, что ты на артиста одного похож? По НТВ сериал недавно шёл про ментов… Как он, блин, назывался? Ну, неважно. Рад тебя видеть. Надо будет как-нибудь собраться узким кругом. Ты, я, Санька Веткин. Посидим, универ вспомним. Ты не волнуйся, Миш. Я скажу секретарю, она поднимет дело в архиве. Если и правда я рассматривал, заглянешь после моего отпуска, всё сделаю в лучшем виде…

– Рассматривали вы. Вот копия решения, – Маштаков расстегнул пластиковую папку, которую держал в руках, достал бумагу.

Он выцыганил её в паспортном столе. Наглядные доказательства всегда работают лучше вербальных.

Пробежав глазами по ксерокопированному тексту, Глазов без энтузиазма признал авторство документа.

– Сейчас я прикину, когда тебе придти, – он подвинул к себе календарь на подставке.

Толщина стопки листков, которую он перекинул пальцем справа налево, навела на мысль, что дата будет озвучена не ближайшая.

– Без отмены решения мне не выдают российский паспорт, – Маштаков сменил уважительную интонацию на просительную.

– Извини, Мишк, я, хе-хе, к отпуску готовлюсь, в связи с чем на приём заявлений наложил мораторий. Сам понимаешь, сейчас приму, а когда выйду, оно уже с нарушенным сроком будет.

– А когда вы уходите в отпуск, Станислав Владиславович?

– С первого июля…

– Июня? – Миха подумал, что ослышался.

– Ля! Ля! Июля! В июне чего в Крыму ловить? Не сезон ещё. Сам-то чего думаешь летом делать? Куда поедешь отдыхать? – бодрячок Стас жил жизнью, в которой не было загогулин.

Достойная работа, заботливая жена, любимая дочка, живые родители, «трёшка» улучшенной планировки, комфортный корейский «минивэнчик», а по субботам – русская банька с веником в компании бати и брата…

Мелодично-требовательным переливом зазвонил телефон на столе. Глазов снял трубку.

– О, привет, Александр Михалыч! Как чувствую себя? Нормально. А чего такое? Ничего я вчера не замудрился. Закон предусматривает продление срока задержания на семьдесят два часа…

Маштаков поймал взгляд судьи, показал на дверь: «мне выйти?». Не прерывая разговора, Глазов отрицательно мотнул головой.

– Для чего продлил? Я всё в постановлении расписал. Для представления следователем медицинского документа, подтверждающего возможность содержания подозреваемого Левандовского под стражей. У него, к твоему сведению, куча хронических заболеваний. Кто даст такую справку? Ну, я не зна-аю, подумайте. Или нужно было тупо отказать в аресте? Доказательств-то – ноль. Александр Михалыч, не заводись. Имеет право суд на данной стадии входить в наличие доказательств причастности лица к совершению преступления. Нет, я не оцениваю доказательства, а желаю убедиться, что они существуют…

Миха в суть разговора не вникал, судейско-прокурорские заморочки давно были ему по барабану. Он кубатурил, какие доводы убедят стража правосудия не откладывать его вопрос в долгий ящик.

Закруглив неприятный разговор, Глазов посетовал:

– Учениктвой Александр Михалыч обидчивый какой стал! Чуть против шерсти, сразу бесится, будто я у него жену, хе-хе, увёл. Ты, кстати, с ним уже виделся?

– С Кораблёвым? Да, конечно, – Маштаков соврал по инерции.

Не захотел признаваться, что избегает встреч со старыми знакомыми.

– Вот заявление в двух экземплярах об отмене решения о признании меня безвестно отсутствующим. Гляньте, пожалуйста, Станислав Владиславович, всё я тут правильно написал?

Судья приоткрыл угол рта и, демонстрируя недовольство, с громким шипением втянул сквозь зубы воздух.

– Да, что за день такой сегодня?! Все достают с утра. Я, вообще, после дежурства на диване дома валяться должен.

Миха не опускал протянутой руки с бумагами.

– Ты мёртвого, блин, достанешь, – Глазов выдернул у него листы. – Где квитанция об уплате госпошлины?

– Метнусь в сберкассу, оплачу. Ну, так как, Станислав Владиславович? Дельце-то плёвое.

– Как, как? Каком кверху, – судья сделал в календаре запись. – Тридцать первое мая устроит? В восемь пятнадцать.

Стас имел пунктик назначать процессы в некруглое время. С понтом каждая минута в его рабочем графике была на вес золота.

– Огромное спасибо. Загадывай желание, – Маштаков подумал, что логично вернуться к обращению на «ты».

– Поедешь со мной в Иваново на встречу курса! – указующий перст судьи упёрся Михе в грудь. – Отмазки не принимаются.

– Так, вроде, дата некруглая? Четырнадцать лет…

– А я говорю – не принимаются.

– Ладушки. Когда едем?

– Ориентировочно – третья суббота июня. Диктуй свой мобильник.

– Я пока не обзавёлся. Напомни лучше свой рабочий.

– Не обзавё-олся… Счастливый ты, Мишка, человек! Забот у тебя по жизни мало, раз без мобильника обходишься, – Глазов сделал попытку застегнуть пиджак, полы не сошлись на тугом животе.

– Так я побежал госпошлину платить? – Маштаков боялся спугнуть удачу.

– Что с тобой сделаешь? Но в твоём распоряжении двадцать минут. В десять у меня – судебное!

Миха рванул с высокого старта, моля Бога, чтобы в сберкассе не оказалось большой очереди. Если в суде всё срастётся, он с гарантией успевал в супермаркет «Грошик», где срочно требовался мерчендайзер.

19

25 мая 2004 года. Вторник.

11.00–11.30

Жидких, скручивая тулово в поясе, грузно проворачивался на водительском сиденье. С учётом его габаритов и тесноты салона маневр давался с трудом. Свирепым взглядом Валера буравил забившегося в угол щуплого Молоткова.

– Какого хера ты обдолбился?!

– Я в поряде! Стимульнулся децл[99]! И чё?! – гнилозубо окрысился Костян.

Жидких жадно рассматривал его. Зрачки крохотные, красные глаза лихорадочно блестят, дыхание прерывистое.

По уму следовало выкинуть наркота из машины и перебить делюгу на другое число. Но завтра истекал срок отдачи долга. Невозврат врубал счётчик с астрономическими процентами.

– Облажаешься – урою! – кулачищем Валера стукнул себя по колену, упиравшемуся в поднятый «ручник».

– Урыл один такой, – масть не позволила Молоткову смолчать, однако реплику он пробубнил под нос.

Валера сделал вид, что не расслышал.

– Маску сгоношил? – перевёл разговор в рабочее русло.

Костян вытянул из пакета угол эластичной ярко-зелёной тряпки в рубчик. Там же в кульке вытянутой зловещей формой выдавал себя двуствольный обрез.

– А я из чулка бабского замастырил, – на чугунной физии Пандуса треснул скупой горизонтальный шов.

Это он, типа, улыбнулся.

Вот кто кремень. Собран, молчалив, одет в неприметные бэуш-ные шмотки. После дела они улетят в мусорный бак. Обувка на ногах тоже одноразовая, но удобная и лёгкая – китайские полукеды. Чётки Пандус заныкал подальше, не время понтоваться. Самодельный малокалиберный револьвер заткнут у него под курткой за поясом. Не спереди, где он запросто провалится в штаны и попутно яйца отстрелит, а с левого бока рукояткой вперёд, чтоб без задёва выдернуть в нужный миг правой клешнёй.

– Ништяк, братуха! – Жидких одобрил Славкину боеготовность.

99

Децл – немного (жарг).