Страница 15 из 50
Новый скрип двери, теперь – длинный, хозяйский. Лошадиная дробь каблуков. Не поднимая головы, Миха зыркнул исподлобья на вошедшую.
Знакомые всё лица. Вторая родовитая боярыня нарисовалась. Ольга Борисовна, высоченная, худущая, ядовито-блондинистая. Тоже обвешанная золотыми цацками, как кремлёвская ёлка.
Не обращая внимания на посетителя, она с демонстративным стуком поставила под нос товарке флакон духов.
– Смотри, Фай, каким крохобором твой протяже оказался! За одну неделю ему загранник сделала, а он фанфуриком «Кензо» отдарился. Чё за байда?!
– Приличные духи. Сто уе такие стоят. Ты, мать, зажралась, – Фаина Никандровна сосредоточенно перебирала окольцованными сардельками картотеку. – Или ты предлагаешь мне доплатить?
– Я хочу, подруга, чтоб на будущее ты разъясняла людям цену вопроса! – сделала программное заявление Ольга Борисовна и гордо удалилась.
Очередным умозаключением, сформулированным Маштаковым, было – этим тёткам выгодны бесконечные очереди, чтобы к ним протаптывали тропы, дарили презенты. И нормальный мужик Саватеев не переломит ситуацию, пока не выгонит их на пенсион. А это задача из области фантастики.
– Букетик у вас нарядный, товарищ прокурор! – не скрывала радости инспектриса, вскрывая прикуп из сторожевых листков. – Вы в розыске как потеряшка, за ОРО! Как алиментщик, за дознанием!
Сверху вниз замедленно повела острым ногтем по списку телефонных номеров под стеклом.
– Я был вчера и у Муратова и у Семёркиной, – понял её замысел Миха.
– Никаких сведений от них нет, – найдя нужного абонента, Фаина Никандровна пять раз старательно нажала на кнопки «Самсунга», издавшего мажорную гамму.
– Наверное, начальник криминальной не стал бы Евгению Алек сандровичу звонить, если бы я в бегах был, – Маштаков апеллировал к логике.
– Не знаю, не зна-аю, – капитанша упорно продолжала давить на музыкальные кнопки.
Ни один номер не отвечал. Фаина Никандровна сокрушенно качала пышной укладкой. Задержание лица, находящегося в розыске, пошло бы в её актив жирным плюсом.
– Пятница. После обеда все на учёбе в ленинской комнате, – объяснил молчание милицейских телефонов Миха.
Сотруднице старой формации не нужно было переводить, что ленкомната – это актовый зал. Сама просиживала там часами, пока паспортная служба входила в состав МОБ[63]. Но капитан внутренней службы привыкла верить только материальным благам. Знала, что слова – пустое сотрясение воздуха.
С десятой попытки Фаина Никандровна дозвонилась на мобильник начальнице дознания. Та была в курсе всех дел, подтвердила, что Семёркина розыск Маштакова прекратила и должна была направить необходимые бумаги через канцелярию в ПВС.
– Я в понедельник лично перепроверю, отдала ли она постановление! Вообще-то, Олеся у меня девочка добросовестная, обманывает только в крайних случаях, – словесный фонтан рванул из динамика так оглушительно, что инспектриса, тряхнув подбородками, поспешила отвести трубку от уха.
Миха сидел с индифферентным выражением лица.
В следующую минуту обнаружились новые проблемы.
– Документы я у вас, так и быть, приму, – милостиво объявила Фаина Никандровна. – Но! Есть решение федерального судьи Глазова о признании вас безвестно отсутствующим. Сами понимаете – его надо отменить.
Мне принесёте заверенную копию решения. Чем скорей, тем лучше. И ещё. С регистрационного учёта вы сняты в связи с продажей жилья собственником. Поэтому паспорт получите без штампа о прописке.
– Спасибо.
– На здоровье. Скажите там, чтобы следующий заходил.
10
21 мая 2004 года. Пятница.
15.15–16.00
В тамбуре ПВС на стене висел допотопный телефон-автомат советских времён. Монетоприёмник у него наличествовал, но работал таксофон бесплатно. После набора каждой цифры диск приходилось возвращать пальцем в исходное положение.
Номер на удивление легко всплыл в памяти.
– С-слушаю вас, – сквозь монотонный гул с запинкой откликнулся голос старшего убойщика Сутулова.
Говорить с ним не хотелось, но Маштаков сделал над собой усилие.
– Добрый день. Будьте любезны, Рязанцева.
Против ожиданий Сутулов, знаменитый своей дотошностью, не стал выспрашивать, кто звонит.
– А-андрей, т-тебя! – гаркнул.
И пока Рязанцев подходил, чтобы вхолостую не греть трубку, хохотнул развязно:
– С-с п-приехаловом, М-михал Николаич!
Сутулов являл собой редкий пример заики, которого дефект речи не сделал интровертом. Напротив, в общении его отличала коммуникабельность.
Маштаков почесал засвербевший кончик носа.
«Узнал, стервец. Двадцать лет оперработы даром не проходят».
– Благодарю, Владимир Борисович, – ответил как можно небрежнее.
А себе внушение сделал: «Перестань комплексовать. Таких дежурных приветствий ещё ого-го сколько придётся выслушать, пока другой информационный повод в ментуре не появится».
В трубке зашуршало и молодой голос радостно воскликнул:
– Привет, Николаич!
– Здорово, Андрейка. Удобно говорить?
– Почти.
– А на приём удобно?
– Да.
– Тогда слушай. Ты на рабочем месте гантели держишь?
– Набор.
– Одолжи мне на три кэгэ. Прямо сейчас, пожалуйста, вынеси. Я буду напротив УВД, за киоском «Роспечати».
– Нет проблем. Только… – Рязанцев замялся, предлагая собеседнику догадаться и продолжить фразу.
– Незаметно не получится?
– Вот именно.
– Ну и ладно. Нам нечего скрывать от товарищей. Жду.
Миха повесил на рычаг тяжеленную трубку, отмечая с усмешкой, что, срезав пару таких, можно было и не беспокоить Андрейку. Чем не гантели? Но такой вариант сгодился бы, если бы он действительно планировал заниматься гимнастикой.
Паспортный отдел находился в квартале от милиции. Чтобы не заставить приятеля ждать, следовало поторопиться. В кроссовках после сапожищ Маштакову казалось, будто он бабочкой порхает над асфальтом.
На пересечении Абельмана и Ворошилова открылся белый Христо-рождественский собор. Сияющий золотом центральный купол вознёсся в пятиглавии выше других, свеже-голубых.
Миха за козырёк сдёрнул бейсболку, замедлил ход, привычно перекрестился.
За киоском «Роспечати» – удобная позиция. Подходы контролируешь, а сам не отсвечиваешь под окошками бывших коллег.
Но сначала Маштаков подрулил к фасаду. По дороге он прикончил последнюю сигарету, надо было купить курёхи.
Перед амбразурой обшарпанного ларька топталась занятная парочка.
Благообразная старушка в застиранном платке листала яркие страницы тоненького журнальчика, на которых бесстыдно растопырились голые девки. Изумляясь невиданному похабству, женщина с тихим возмущением спрашивала у своего спутника:
– Зачем тебе, Витя, это надо? Срам какой…
Пухлый парнище лет двадцати с младенческой физиономией идиота мурлыкал, застенчиво потупив голубые глазки. С мокрых губ тянулась блескучая нитка слюны.
У очкастой киоскёрши – внешность учительницы на пенсии. Её грошовая зарплата зависела от выручки, потому она активно предлагала весь ассортимент клубнички.
– Вот ещё посмотрите – какие красивые девочки! На этой неделе привезли. Вы таких не покупали.
– Ну, дава-айте этот и тот, – давя вздох сожаления по выбрасываемым на ветер деньгам, определилась старушка.
Через её утлое плечико Миха рассмотрел обложку. Средство массовой информации именовалось «Наши жены». У дерзко уставившейся в объектив блондинки была трогательно миниатюрная грудь. Слоган под фотографией призывал потенциального покупателя выяснить, нет ли тут его супруги.
Бабулька с внуком отошли. Идиот тянул за ветхий рукав, гундел, настаивал, чтобы журнал ему отдали прямо сейчас. Говорить он, похоже, не умел.
– Дома посмотришь, – женщина пыталась строжничать.
«Нехай болезный на порнуху мастурбирует, чем на бабку залазит», – из своей следственной практики Маштаков помнил случаи, когда псих-больные насиловали престарелых опекунов.
63
МОБ – милиция общественной безопасности.