Страница 8 из 14
Глаза слезились от дыма. Оборотень моргнул, пригляделся. Гнутый лук отлетел в сторону, но стрела так и осталась зажатой в руке мертвеца. Скорее всего, его оглушило после падения с лошади, и, если бы не Ильк, Волшан получил бы стрелу в спину.
– Ах, ты ж, друже ты мой, – прохрипел он, подходя к коню.
Тот мелко дрожал от возбуждения, но опустил голову и дружелюбно фыркнул, обдав Волшана порцией брызг.
Сквозь рваные дымы проглянул невнятный кружок восходящего солнца. Еще вчера мирное поселение утопало в крови, и Кромка никогда не была так близка, если не вспоминать страшную битву у Лысой горы. Она будто шла рядом с Волшаном, как тень, собирая свою жатву. Протяни руку, и окажешься на другой стороне мира. От этой близости леденела кровь, и его пробил озноб.
– Пошли, Ильк, посмотрим, кто уцелел, – устало пробормотал Волшан.
Смеян появился одним из первых. Прыгнул в долблёнку на другом берегу речки и всю переправу стоял, покачиваясь, над гребцом, неотрывно глядя на сходни.
Пока он и те, кто поместился в другие лодки, перебирались на свою сторону, из рощи потянулись остальные обитатели хутора, кто успел спастись.
– Жив! – кинулся купец с объятьями, едва перебрался на влажные от утреннего тумана доски сходень.
– Я-то жив, – уклончиво отозвался Волшан.
Пока шёл к реке, он увидел тела нескольких местных, попавших под стрелы и сабли степняков, была среди них и та, что этой ночью почивала на Смеяновой груди. Смеян отстранился, оглядел Вошана и охнул. Штанина насквозь пропиталась кровью, и, хоть в остальном одёжа была чистой, но руки, лицо, волосы и босые Волшановы ноги покрывала страшная бурая корка. На пригорке у сходен топтался Ильк с обрывком верёвки на шее. Копыта его передних ног блестели от свежей крови.
– Что? – начал было Смеян, но Волшан перебил:
– Мне бы помыться? Пошли, сам увидишь.
Прямо за воротами они натолкнулись на горстку хуторян, испуганно и растерянно застывших на месте. Замер и Смеян. В утреннем свете зрелище показалось страшным даже Волшану – повсюду валялись трупы и части тел. Одно свисало головой вниз с крыши избы, что стояла у самого въезда. Пара изб сгорела дотла, на хозяйском дворе дымила, догорая, конюшня. Когда её крыша с треском обвалилась, ломая стены, вздрогнули все. Вздрогнули и ожили. Зашевелились, охая и причитая.
Смеян направился к дому. Подавив тяжёлый вздох, Волшан поплёлся следом, ведя коня за тот самый обрывок верёвки. Наступающий день грозил положить конец многолетней дружбе, и виноват в том был сам Волшан.
У крыльца хозяина встречал конюший. Тот самый. Увидев Волшана, он побледнел, мелко и не слишком умело перекрестился, и вдруг поклонился ему до земли. Смеян изумлённо переводил взгляд с мужика на Волшана и обратно.
– В чём дело, Хват?
– Батюшка, отец наш и радетель, это же он, – конюший опасливо кивнул в сторону Волшана, – всех злодеев перебил! Я видел, я такое видел…
Мужик вдруг затрясся и замолк.
– Что ты мелешь, дурень? – Смеян нахмурился и повернулся к Волшану.
Взгляд его задержался на слипшихся от крови волосах, на лице, на руках…
– Привиделось тебе, – подал голос Волшан. – Сами они впотьмах друг друга перебили, понял?
Его слова падали тяжело, как камни, и припечатывали глухой угрозой, от которой мужик ссутулился и поник головой.
– Сами, барин. Привиделось, господине, – пробормотал он и попятился от крыльца.
– Спятил от страха, – пожал плечами Смеян и шагнул на ступени, но с крыльца обернулся и задумчиво посмотрел на разорённый хутор.
Волшан рвался смыть с себя грязь, и остался один в просторной мыльне. Он лил и лил на себя холодную воду. Зачерпывал ковшом из большой бадьи и ничего не чувствовал. Рана на бедре затянулась свежим рубцом, ещё день и следа от стрелы не останется. По его груди, по ногам стекали рыжие ручьи и уходили в щели деревянного настила. Вместе с ними утекало и напряжение этого страшного утра, а перед глазами стоял конюший, Хват. Легче лёгкого было в сумятице оторвать голову и ему, больше-то видаков не осталось, но Волшан пощадил. Не по-людски было убивать того, кто из огня Илька вывел… Вот теперь эта жалость ему боком и выйдет.
Посвежевшего и обряженного в свежую рубаху, его проводили к Смеяну. Тот сидел за столом в узкой комнатке-выгородке без окон. Она протянулась вдоль задней стены дома. Сюда Волшана раньше не приглашали.
– Ну, вот и ты, – подался ему навстречу купец.
Волшан глянул исподлобья – Смеян хмурил лоб, лицо кривилось, как от зубовной боли. Значит, Хват ему всё уже выложил…
– За стол-то пустишь? – спросил так же хмуро.
– Ты всё ещё гость, коли помнишь, – натянуто пригласил купец. – Гость, да незнакомец. Я тебя знаю столько лет, сколько пальцев на руках, верно?
– Похоже на то.
– Кто ты есть, Волшан? Я считал тебя другом, хоть и догадывался, что ты тихой смертью серебро зарабатываешь…
– Уже нет, – отрезал Волшан. – Смеян, я поем?
Несмотря ни на что, желудок просил пищи, а стол купца отнюдь не был пуст.
– Хват сказал…
– Не верь всему, что испуганному человеку привиделось, Смеян.
– Там, – купец махнул рукой в сторону двери – сорок печенегов порваны в куски, да незнамо сколько убежать смогли.
– Один. Один ушёл. Нужно было отпустить, чтобы к тебе больше не совались. Они сказкам верят не меньше, чем вот Хват твой. Или ты.
– Я не знаю, Волшан. Не знаю, что и сказать. Ты спас мой дом, людей, добро спас, но кто ты есть?
– Это так важно? – внезапно рассердился Волшан. Он устал, был голоден и раздосадован.
– Я – княжий посланник. Вот, – он брякнул амулетом по столу, – печать княжья. Заговорённая она, так что лучше не трожь. Мало этого? Тогда отвернись, да не бойся потом!
Последние слова вышли больше рыком звериным, но Смеян только лицом побелел и медленно отвернул лицо. Прежде чем скинуть рубаху и развязать тесёмки на штанах, Волшан увидел, как его друг медленно опустил на лавку правую руку.
Обернувшись зверем, Волшан навис прямо над столом, задом упираясь в стену – в этом закутке было слишком тесно – и жарко дохнул Смеяну в затылок. Купец вздрогнул и резко повернулся. От него разило страхом, но в глазах кроме страха притаился и интерес. Если бы Волшан мог, он бы усмехнулся, но пугать Смеяна сверх меры, скаля зубы, ему не хотелось. Миг, снова тягучий удар в груди, и он поднялся с пола обнажённый и беззащитный. Подле Смеяна, на лавке, лежал освобождённый от ножен меч. Лежал там с тех пор, как Волшан вошёл в комнату. И обращаться с ним купец умел весьма ловко.
– И давно ты… это? – выдавил Смеян, когда Волшан натянул штаны.
– Всегда.
– Ну, значит привиделось Хвату. Наслушаются небылиц, вот и верят, чему попало. Я его пока в погребе запер. Там вино ромейское… завтра он и сам не вспомнит, что правда, а что – хмельной сон.
Волшан с невероятным облегчением выдохнул и плюхнулся на лавку сглотнув слюну. Есть хотелось зверски. Ещё немного, и он сполз бы по стене прямо на пол.
– Смеян, забудь и ты, что видел. Так всем будет проще.
– Забудешь тут, – проворчал купец. – Мне с тобой до самой смерти теперь не расплатиться за то, что ты сделал.
– Не надо о смерти, – поморщился Волшан. – Покормишь, да что раньше обещал – дашь, вот и не будет долгов между нами.
– Это и так обговорено. Сам знаешь, я слово держу. Садись, ешь-пей, после такого я уж и не знаю, как ты на ногах держишься.
Через день Волшан отправился в путь. Он ехал верхом, сума у седла была туго набита одеждой в какой ходят степняки, к амулету на шее добавился маленький золочёный лепесток – знак для полукровки Сачу, которого ему нужно было отыскать среди печенегов. Волшан оглянулся на скрывшийся за перелеском хутор. Смеян решился и обнял его, прощаясь. Впереди топорщился редкий кустарник, а за холмом начиналось Дикое Поле. Великая Степь. Внезапно загривок ошпарило резкой болью. Волшан вздрогнул и кивнул. Недоброму огненному богу. Себе. Пятерым мёртвым жителям хутора и всем, кто оставался жить, не подозревая о грядущих бедах.