Страница 13 из 14
– Хакан Бору молод и полон сил! Охота – хорошее дело! А наш хан давно не охотится, бережёт силы для походов, – с завистливым вздохом заметил другой степняк.
Волшан едва удержался от довольной улыбки. Удача снова была на его стороне.
Охота – занятие увлекательное, особенно, если добычей не являешься ты сам. Матёрый бык никакого удовольствия от охоты не получал. Ему не повезло оказаться между двух огней – загонщиков с одной стороны и притаившегося Волшана, которого он чуял и инстинктивно опасался даже больше людей – с другой. Он пытался выбраться из западни, бросаясь то в одну, то в другую сторону, но тут же с гневным рёвом поворачивал обратно, незаметно для себя двигаясь к намеченной загонщиками цели – маленькому отряду хакана Бору. Зная горячий нрав своего предводителя, никто из его сопровождающих вперёд не рвался, и, когда хакан услышал наконец рёв бегущего на него быка и пустил своего коня в резвый галоп, остальные коней придержали, уступая хакану радость победы над зверем.
Вот только появления Волшана никто не предусмотрел. Громадный зверь выскочил словно из ниоткуда, и гнедой под хаканом взвился на дыбы. Губы всадника упрямо сжались, на напряжённом лице резко обозначились квадратные скулы. Конь ещё размахивал передними ногами в воздухе, а хакан, развернувшись в седле, уже натянул тетиву. И отпустил. Был бы Волшан обычным волком, тут бы его жизнь и закончилась.
Отдав должное бесстрашию печенежского предводителя, Волшан вильнул в траве, пропуская стрелу в половине ладони от левого бока, развернулся и прыгнул снова. Хакан рванул поводья, раздирая рот обезумевшего от страха коня железом, и умудрился повернуть, готовясь к новому выстрелу. Зверь сшибся с конём в прыжке, лишь вскользь деранув всадника когтями. Оба – конь и всадник – рухнули на землю, а Волшан перелетел через них и оказался нос к носу с подбежавшим туда же быком, впавшим в предсмертную ярость. Тот опустил громадные рога и, трубя, попёр на Волшана, будто таран в крепостные ворота. Волшан отскочил, и бык сходу подцепил лошадиный бок, застрял в рёбрах рогами, поволок лошадь по земле, протоптавшись по хакану, который, истекая кровью, пытался отползти в сторону. От близкого топота копыт задрожала земля. Запели тонкие стелы, разрезая воздух над степью, злым шмелём прогудело рядом с Волшаном копьё, отправленное в полёт кем-то из степняков.
Не зная, чем завершилась его собственная охота, оборотень огромными прыжками унёсся в степь.
По тому, какой гул и суматоха стояли в кагале, вернувшийся Волшан понял, что даром его утренняя вылазка в степь не прошла. Однако узнать что-то определённое оказалось не так-то просто. По огромному стану летели самые невероятные слухи. Взбудораженные печенеги будто озверели – тут и там ругались и сцеплялись друг с другом… Волшан двинулся к центру кагала, туда, где находилось жилище самого хакана. Возбуждённого царящей вокруг суматохой Илька, непрерывно прядающего ушами и вскидывающего голову, он вёл в поводу.
Пространство перед белым шатром хакана заполняла разноликая толпа взволнованно галдящих степняков. Волшан уловил несколько разных наречий, но они не слишком отличались, а смысл был один: хакана на охоте ранил какой-то зверь. Степняки переспрашивали друг друга – «Хакан умирает? Он жив? Что теперь будет?» Близко к шатру было не подобраться – его окружал частокол ощерившихся копий и натянутых луков в руках мрачных и молчаливых печенежских воев. Волшан протолкнулся вперёд, насколько было возможно, прижимаясь к плечу Илька, который действовал, как таран, храпя и щелкая зубами на недовольные окрики. Впрочем, другие пробовали пробиться поближе даже верхом… Паника расходилась по толпе волнами во все стороны, и возвращалась обратно в виде невероятно искажённых слухов.
Волшан не видел, когда полог главного шатра откинулся, просто весь шум вдруг затих. Не сразу, такой же волной, какой ползли вопросы и слухи. Стража хакана расступилась, и к степнякам вышел тщедушный человечек в нелепом балахоне, расшитом невероятным количеством ремешков и лент. Одна сторона его лица была расписана странным угловатым узором, который сбегал по тощей шее под ворот балахона, другая зачернена углём. Человечек поднял руки и все вокруг словно перестали дышать. Волшан вытянул шею, выглядывая из-за плеча крупного печенега, который загораживал ему обзор. Решил, что местный колдун – кто ещё мог выглядеть так нелепо? – наслаждается мимолётной властью над толпой, потому что его молчание затянулось чуть дольше, чем понадобилось для привлечения внимания.
– Народ Великой Степи! – наконец скрипуче прокаркал он. – Наш хакан, непобедимый Бору, жив! Нет в мире никого, кто может сравниться с его стойкостью и силой. До утра ему нужен отдых и покой, расходитесь и оставьте свои тревоги.
– Караман-кам! – благоговейно прошептал кто-то за спиной Волшана, и это имя полетело из уст в уста.
«Проклятый колдун!» – подумал оборотень, не понаслышке зная, что степные камы – прекрасные знахари. Словно услышав его мысли, низкорослый шаман, обвешанный брякающими амулетами, неожиданно вытянулся, резко задрал подбородок и вгляделся в толпу, потом крутанулся на месте что-то бормоча, оттолкнул кряжистого степняка своим посохом и впился тяжёлым взглядом прямо в лицо Волшану.
Плеснул холодом амулет, разгорелось жжение отметины, вскинулся внутренний зверь, но все эти знаки беды опоздали – быстрее ящерицы скользнул шаман к Волшану, вскидывая посох и скрипуче ворча. Степняки отхлынули в стороны, как воды под носом ладьи, и стеной сошлись у Волшана за спиной. Голос шамана взлетел визгливым напевом, и у оборотня перехватило дух. Амулет вдруг вспыхнул открытым пламенем, затлели рубаха и стёганая безрукавка, но огонь снаружи оказался сущей искрой по сравнению с тем, что вкрутился в грудь. Ноги подогнулись, и ошеломлённый Волшан рухнул на колени, пытаясь обернуться, но зверь словно не услышал.
Рядом свечой взвился Ильк и грозно заржал, размахивая копытами. На него разом навалились сразу с десяток степняков, подсекли, повалили…Конь бился и кричал, но Волшан, превозмогая страшную боль, смог только поднять голову и встретиться глазами с шаманом. Увидел в них знакомый мрак Нави – чёрный и неподвижный, нечеловеческий, смертельный. Шаман, заражённый семенем Зла, продолжая неразборчиво визжать, резко откинул посох назад и с размаху вогнал его Волшану в сердце. Окованный заострённым наконечником, посох пробил грудь. Дыхание оборвалось, голову пронзил визг зверя, тело взорвалась новой болью… Волшан захрипел и повалился на бок, судорожно дёргая ногами и цепляясь за посох скрюченными пальцами.
«Как же ты мог ошибиться? Как недодумал, волчья башка? За так погубил и коня, и себя» – проползли тягучие мысли в затухающем сознании. Щека Волшана тонула в нагретой пыли. Перед неподвижным взором стекленел карий Ильков глаз, и блестела от крови шкура на могучей шее… Дикая боль, свалившая его на колени, когда вспыхнул амулет, уходила. Кромка колыхалась совсем рядом, остужая кровь, замораживая мысли. Голова стала лёгкой, а тела будто и вовсе не осталось – Волшан его больше не чувствовал. Стихал шум. Ноги степняков, мелькавшие вокруг, их визгливые крики, скрипучий голос расписного колдуна – все исчезало, таяло. Вдруг захотелось глубоко вдохнуть, но и этого не вышло, а может и вышло, но не почуялось. Навь наползла на лицо ледяным покрывалом и жадно обняла, закутывая смертной тьмой.
Волшан судорожно дёрнулся, и, даже не успев удивиться, вскочил на ноги, будто и не умер только что. Древко тяжёлого посоха, торчавшее из бесчувственной груди, качнуло его к земле – жирной и чёрной, как мокрое пепелище. Он схватился за скользкую древесину и потянул. Кованый наконечник скрипнул по рёбрам и нехотя вышел наружу – тускло-бурый, влажный. Разжав онемевшие руки, Волшан уставился на дыру в груди, не веря собственным глазам. Он стоял на ногах, не дышал (где уж с таким дымоходом дышать-то?), ничего не чувствовал, но, определённо, был всё ещё жив! Во тьме Нави клубилась ясно различимая ярость, а Кромка живым полотнищем трепетала в шаге от него. За ней, за слабой мутью преграды, видна была освещённая закатным солнцем Явь. Там, под неслышные проклятья соплеменников, усатый степняк привязал чьё-то тело за ноги к седлу длинной верёвкой и запрыгнул на мохнатого конька. Пришпоренный, тот рванул с места, и тело – до Волшана не вдруг дошло, чьё! – подпрыгивая на кочках и поднимая пыль, поволоклось следом, прочь из стана…