Соправитель

Теперь измена налицо, дурное поведение на людях присутствует, можно счесть по совокупности поступков, что Катерина теряет разум. Если это не причины для развенчания, то что? Да, я попадал под некоторое осуждение, но в меньшей степени даже, чем было, когда Екатерина тайно, но известно для всех, изменяла. Оконфузилась она, а вкупе с иными эпизодами эта женщина сегодня теряет все, прежде всего надежды на трон.

— Ладно-то все получилось, — первоприсутствующий от Синода в Москве покачал головой и пристально посмотрел на меня. — Заседание Синода через месяц, а тут вон оно как… Жена наследника грешит да бесовскими деяниями свет смущает. А не удумал ты изнова венчаться?

— А как мне быть рядом с женой, что вот так любуется с папистом? — теперь уже я сверлил взглядом архиепископа.

— А ты, государь-цесаревич, на веру не переводи! Папист полюбовник твоей жены, али нет, то второе. Не старайся убедить меня, я и так вижу грехопадение и на то государыни укажу. Ведать ты должен, что токмо императрица решает сред дворян знатных, кому быть с женой, а кому и изново венчаться, — архиепископ покачал головой.

Этот разговор подслушали, что немудрено, так как голос у Платона был зычный, громкий, я же ему вторил и тоже был громок. Так что, уверен, уже через три дня и Петербург будет судачить о происшествии.

Не хочется и вспоминать ту истерику, которую закатила Екатерина, когда мы остались наедине. В какой-то момент я даже почувствовал себя подонком. Это в покинутом мной времени достаточно было прийти в ЗАГС, подать заявление и развестись, если нету дележа имущества. Так же это делалось? Не интересовался ни разу. В любом случае это было быстро и просто. Здесь не так. Большая надежда на то, что оскорбление Елизаветы Петровны со стороны Катерины, как и сегодняшние элементы наряда, да и сам факт, что невестка позорит венценосное семейство, — все это повлияет на решение императрицы. Отличным вариантом был бы монастырь.

Эх! Так толком и не поговорил ни с кем о своем назначении.

*………*………*

Петербург

26 апреля 1751 года

— Ты мне, Алексашка, ответь, нет, вы все ответьте, что мне с этим апломбом делать? — кричала Елизавета, опасно размахивая увесистой тростью возле голов своих советников. — Этак она и мать свою опередила в безрассудстве. Была же умная девка, думала, отдам ее за своего оболтуса-племянника, так и добро будет, а тут вот оно как. Так что предлагаете?

Присутствующие молчали. Никто из ближнего круга государыни не понял, к чему же все-таки склоняется сама императрица. Покарать? Нельзя помиловать? Или помиловать? Выход из ситуации нужен, история дойдет до европейских домов, и тогда Россия предстанет в очень незавидном образе. Может, немного смажется ситуация тем, что Екатерина Алексеевна немка, но это лишь маленькая ложка меда в огромной бочке дегтя.

— Матушка, а ты сама к чему склоняешься? — канцлер Бестужев спросил то, что не решились другие.

Алексей Петрович мог себе позволить такой вопрос, он нынче в фаворе. Еще бы! Только вчера вернулся со сложнейших переговоров с османами и таки заключил мир, да такой, о котором еще пару лет назад Россия могла только грезить!

— А я не знаю, канцлер, не знаю! Кто не грешен, пусть первым бросит камень! Но грех греху рознь, она же преступила все допустимые правила, будь Петруша на троне, так и послал бы ее в Покровский монастырь. И никто бы и не осудил. Коли была пустой да не родила Павлушу с Аннушкой, так и я в монастырь ее отправила бы, а нынче и не знаю, — Елизавета не села, а скорее рухнула на стул. — Алексей Григорьевич, но ты-то что-нибудь скажи, иль зря тебя «Разумом» кликали?

— Матушка, мы все многогрешные, но оставить все, как есть, неможно, думаю я, покаяние потребно, — высказался Разумовский.

— Да, матушка, пусть покается, да епитимью примет, — вторил Бестужев.

Шуваловы молчали. У Алексея Ивановича был один из важных доводов вообще скинуть Екатерину. Глава Тайной канцелярии долго спорил с братом, доводить ли до императрицы фактический шпионаж Екатерины. Приведи они факты общения с английским послом, прием представителя островного государства в Ропше, где располагается секретная база подготовки казаков-пластунов и егерей, так и похоронили Екатерину вовсе. Жена наследника так же и говорила много чего лишнего, больше про своего мужа, но проскакивала и критика императрицы. Этими бумагами, что прямо сейчас на Совете у государыни спрятаны в папке, можно было сильно подломить опору у Бестужева, ибо и его личность мелькала в показаниях. Однако были большие подозрения, что канцлер имеет свой козырь, к примеру, знает, кто передал план второй турецкой кампании врагу.

Козырь можно было парировать тем, что это было сделано умышленно и никак не по причине осведомить неприятеля, а ввести его в заблуждение, так как план, как оказалось, был иной. Но зачем, как сказали бы китайцы, дергать тигра за усы?

Шуваловы не станут выкладывать убийственный компромат на невестку государыни еще и потому, что ждут пакости от наследника. Больше полугода ничего не происходит, все спокойно и мирно, а ведь братья не выполнили ни одного требования цесаревича. Напротив, они способствовали его фактической ссылке. Теперь Шуваловы думают над тем, чтобы вернуть расположение наследника, так как видят, что императрица не только оттаяла, но чувствует себя виноватой перед племянником. В то же время Елизавета крайне болезненна, обложилась целой ротой медикусов, только не собирается следовать их рекомендациям. Всяко может быть. И тогда воцарение Петра Федоровича принесет только горе шуваловскому клану. Но и на Екатерину уже не поставишь.

— Матушка, давай я поговорю с Екатериной Алексеевной, она повинится и перед тобой, и перед Богом, — высказался Бестужев.

— А перед Петром Федоровичем она повинится? Еще знать мне надо, сама скинула бремя, или медикус помог. Это главный грех ее будет! — государыня уставилась на Александра Шувалова.

— Допрашивали медикусов, матушка, само оно так, может, от переживаний или от чрезмерного пития, но само, — ответил глава Тайной канцелярии.

— Синод через месяц, поставлю и на нем вопрос, чай перед церковью скрывать проблемы не следует. А сама думаю, что нужно мирить Петра и Катерину. Да, с ее покаянием, да, с молением в святых местах, но мирить, — приняла промежуточное решение императрица.