Страница 71 из 72
Женщины с кварцевателем не вступали в спор, слушали, будто давали возможность всем высказаться. Может быть, они таким образом себя развлекали. И повернулись к Насте — только она еще ничего не сказала. Настя поступила мудро, она не собиралась тратить силы на обдумывание, вредно кварцевое облучение или полезно, она знала — кварцевать будут независимо от желания больных. Выгоднее персонал поддержать — не исключено, что это как-то дойдет до тех, кто будет совершать обход, и произведет благоприятное впечатление. Почему нет? — вернутся эти женщины в административную часть, скажут: в такой-то палате скандальные тетки оказались, только одна была вменяемая.
И Настя сказала:
— Насколько мне известно, от кварцевания никто не умер, а обеззараживать положено, зачем попусту спорить?
И было в ее голосе что-то, отчего все женщины примолкли. Ганна, Малола Файзуллоховна, Клава и сама Настя поднялись и вышли, а Эльвиру Антоновну и Юлию вывезли: у Юлию немного кружилась голова, а Эльвира Антоновна, чувствовавшая себя неплохо, не собиралась отказываться от услуг, которые ей гарантированы медицинским учреждением.
35
Согдеев по-прежнему лежал в коридоре, а на его соседа с утра напал говорун, ему захотелось поделиться соображениями о сущем.
— Ничего в мире и в жизни просто так не происходит, — говорил он. — Заклеймили Маркса и Энгельса, а я, хоть мне семьдесят семь скоро, наизусть запомнил, что они писали. А они писали: ищи, кому это выгодно. И сразу все поймешь. Вот пример: началась эпидемия, все стали руки по сто раз на дню мыть. Теперь прикиньте расход мыла и прибыль тех, кто это мыло выпускает! Это, если по всему миру, тысячи, миллионы тонн и миллиарды долларов! А к мылу добавьте всякие эти обеззараживающие жидкости, антисептики, салфетки. А маски, а перчатки? Маски, допустим, хотя бы из бумаги, и то вряд ли, синтетика, скорее всего, а перчатки — повально из искусственных материалов, которые в природе не разлагаются. И все это — мыло, салфетки, перчатки, маски — куда? На помойку, в унитаз, в окружающую среду! Мы не себя чистим и моем, мы моем природу, понимаете? Мы ее травим химией! Вымывается натуральное, заменяется искусственным! И правильно это называть не загрязнением, а стерилизацией, потому что среда нейтрализуется антибактериальной агрессией. Я хоть не профессор науки, но в советской школе учился, у меня широкая база знаний. Стерилизация, сверхчистота! В Америке давно уже, я читал, еще до эпидемии, начался бич — болезнь чистоты. Кино видели американское? В обуви дома ходят, потому что у них даже на улицах грязи нет. И у всех аллергия, они ничего естественного уже не переносят, пылинка в глаз попала — нету глаза, неизлечимая болезнь, пришлось вырезать, стеклышко вставить. А грязь только называется грязь, на самом деле это что? Почва! Человечество миллионы лет питается чем? Почвой! Тем, что на ней растет, что на ней животные едят, которых потом человек ест. Понимаете? Я много читал, когда зрение нормальное было, и я не просто читал, а делал выводы. Вот классика, Гоголь, «Тарас Бульба». Там какой совет дает атаман перед боем? Совет такой: если кого поранят, возьми щепотку земли, плюнь в нее, замеси и замажь рану. А люди были знающие, с опытом, профессиональные вояки. Конечно, грязь была тогда другая, чистая грязь была, настоящая. У меня на даче чернозем — как черное масло, с хлебом есть можно. Думаете, удобрения? Никаких! Я его своими руками в мешках возил из Калужской области! Прицеп-тележку к «Ниве» своей — и вперед! А теперь он у меня самовозрождается, потому что я правильные деревья посадил, корневая система богатая, листва опять-таки. Дураки убирают, жгут, я вкапываю в землю. Результат — гумус, как следствие естественного процесса. Естественного, понимаете? Это то, что нас могло бы спасти, но не спасет, потому что планомерно уничтожается. Причем идиотизм полный: ведь эти люди, которые наживаются сейчас, они понимают, что не вечные. Они всегда что говорят: для детей, для внуков, для правнуков. Но никаких правнуков не будет, мы вымрем! Мы оказались глупей динозавров! Те сто пятьдесят миллионов лет существовали, сто пятьдесят миллионов! А мы? Сорок тысяч лет в разумном виде, да и то условно разумном, и мало нас было, бродило несколько тысяч человек. Строго говоря, серьезную историю можно отсчитывать максимум с десяти тысяч лет назад. Мизер! Но и этот мизер идет к концу. Знаете, почему везде у людей возникали религии? В разных местах, но обязательно. Я заинтересовался и понял: любая религия есть система ограничений и запретов. Мудрецы еще в древности догадались: без ограничений и запретов рано или поздно человечество вымрет. Вы скажете, а как же в Библии, там люди, если бы запретного плода не вкусили, не размножались бы. Тупик получается? Жили бы бессмертные Адам и Ева — и все! Я тоже об этом думал. Пришел к выводу: это символическое послание человечеству. Шифр, код, программа. Ведь смотрите, что получается — бог ведь все знает, так? Следовательно, он знал, что Ева искусится и Адама искусит. Это был урок, наглядная иллюстрация: вы будете плодиться и размножаться, но когда-нибудь вас погубит — что? Желание лишнего! У Адама и Евы все было, нет, еще яблочка захотелось! В этом отличие человека от всех живых существ — он хочет лишнего! Травоядные поедят травы столько, сколько нужно, попьют водички и на бок, отдыхать. Знают меру! Хищник догонит антилопу, убьет, съест, и тоже все на этом. Он не побежит еще за… Не знаю, за бабочкой какой-нибудь, чтобы ее слопать тоже. Как деликатес. Он сыт, ему достаточно. А нам все мало, мы не знаем предела. Вы скажете: начни с себя, откажись от лишнего. Я, например, наливку домашнюю делаю, сливовицу, друг-болгарин научил. Настоящая сливовица — нектар, блаженство. Очень люблю, гостей угощаю. Могу отказаться? Могу, учитывая, что моему организму никакой особой пользы нет, плюс не идеальная печень. Но не хочу отказываться, потому что такой же эгоист, как и все. Поэтому, как все, обречен. И это грустно, если подумать. Меня мой товарищ успокаивает, одноклассник, семьдесят лет дружим, страшно представить. Он из актеров, но человек думающий. Сейчас не снимается — возраст, болезни. Любит фантастику смотреть и говорит: вот есть фильм «Назад в будущее», он с продолжениями, три или четыре части, и в какой-то части паровоз разгоняется и перелетает пропасть. Мораль у него такая, что, если человечеству замедлиться, то есть отказаться от прогресса, то оно точно погибнет, паровоз упадет. Или встанет, тоже ничего хорошего, нет движения — нет жизни. Наоборот, надо увеличить скорость, усилить прогресс, научиться делать биологические запчасти, клоны, короче, чтобы человек был если не бессмертным, то жил дольше и, главное, сохранился как вид. Я с ним спорю, с одной стороны, а с другой, иногда думаю: кто знает, может, он и прав, может, спасение в том же направлении, что и гибель. Как думаете?
Согдеев не ответил: он давно уже ничего не слышал.
36
В «газели» после разговоров на некоторые время воцарилось молчание.
И всего-то минут пять, не больше, ехали в тишине, но всем от этого дорога показалась долгой и утомительной.
— Интересно, мы где сейчас? — спросила Светлана Павловна.
Данила посмотрел на свой смартфон.
— Мы сейчас…
И назвал ближайший населенный пункт.
— Полчаса до Рязани осталось, — сказала Арина. — Между прочим, Сасыкино проехали, а никто в кабину не сел.
— Передумал. А может, в кабине и нет никого, может, водитель выпрыгнул? Или его зомби какой-нибудь выкинул и везет неизвестно куда! — развеселился Данила.
Шутка его никому не понравилась.
Гусаров обратился к Арине:
— У меня к вам, как музейной работнице, есть вопрос. Можно?
— Пожалуйста.
Гусаров потрогал картину — надежно ли стоит, и пересек наискосок пространство кузова, сел рядом с Ариной, очень близко. Данила разгадал его маневр. Сука-художник, думал он, старый козел, понял, что проигрывает, решил нагло действовать. Надо, обязательно надо сказать что-то ехидное, что-то типа: «Дедушка девушке на ушко пошептать хочет!» Нет, это обидно для Арины — получается, что она разрешила. На самом деле опытный старикан застал ее врасплох и теперь запросто может все оставшиеся полчаса что-нибудь ей бакланить, язык у него начесанный, и Данила останется при нулях, а он ведь хотел тоже подсесть к ней, договориться насчет встречи в Рязани после Нового года. Или даже на Новый год. Экспромтом. В лучшем ресторане. А может, взять и сказать: «Эй, художник, мы с Аришей как раз собирались поговорить, давайте в очередь!» Видно же — Арине неприятно, что этот пенсионер дышит на нее своими гнилыми старческими зубами — вон как подлез к уху, того и гляди откусит. И она будет благодарна Даниле, поймет его подсказку и скажет: «Да, извините, мы с Данилой хотели поговорить, а вы потом, ладно?» Но никакого потом для художника не будет, Данила, если сядет с Ариной рядом, до Рязани от нее не уйдет.