Страница 66 из 106
Комната E была погребальной камерой – самой глубокой, самой отдалённой, самой жаркой частью гробницы.
– Конечно, – повторила я. Эмерсон ушёл, ухмыляясь. Пока он разглагольствовал перед людьми о том, что им следует выполнять, я отвела Абдуллу в сторону.
– Я не знаю, что он задумал, Абдулла, но он только что отослал меня в самую глубокую и удалённую часть гробницы, где я не могу следить за ним. Он не сказал, чего он хочет, но опасаюсь худшего. Я полагаюсь на тебя, друг. Стереги его! Не позволяй ему бродить в одиночестве.
– Не бойтесь, ситт. После того, как он в последний раз ускользнул от нас, я сам проверяю, что кто-то наблюдает за ним, даже когда он спит или кажется спящим. Он больше не скроется от нас.
– Отлично. Я доверяю тебе, как самой себе.
Я уже поворачивалась, когда старик нерешительно произнёс:
– Ситт Хаким...
– Да, Абдулла?
– Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, будто ваша безопасность для нас не столь важна.
– Не нужно говорить мне это, старый друг, – тепло ответила я. – Мы с тобой читаем в сердцах друг у друга. И оба знаем, что Отец Проклятий неизмеримо больше нуждается в защите, чем я; он самый храбрый из людей, но часто принимает глупые решения. – И добавила, поправляя пояс: – Я в состоянии позаботиться о себе.
Губы Абдуллы дрогнули под бородой.
– Да, ситт. Но надеюсь, что не обижу вас, если скажу: как вы доверяете мне, так я верю богатому американцу, он тоже ваш друг. И не позволит причинить вам вреда, если сможет это предотвратить.
– Мистер Вандергельт – настоящий друг, – согласилась я. – Нам повезло, что у нас есть такие преданные друзья – а ты, Абдулла, самый верный из них.
Исполнив то, что требовали правила вежливости, и высказав вслух свою привязанность, Абдулла отправился преследовать Эмерсона, а я нашла Рене и поручила ему заняться экипировкой.
Сайрус, конечно же, предложил мне помощь, но я видела, что его не интересует такая кропотливая работа, требующая усидчивости, и он не обучен ей. Когда я заверила, что справлюсь и без него, он не настаивал. Он уже смотрел сквозь вади на кучу обломков рядом с местом, где другие исследователи, в том числе Эмерсон, нашли доказательства возможного существования гробницы, и я видела, что он испытывал неодолимое желание начать раскопки.
Мы с Рене несли рулоны бумаги и карандаши по длинным насыпям и лестницам, через полузасыпанную шахту по дощатым мосткам и вниз по короткому уклону в погребальную камеру.
Её размеры составляли примерно тридцать футов с каждой стороны (точнее – 10,36 на 10,40 метра), внутри находились две квадратные колонны и поднятый цоколь, на котором когда-то покоился саркофаг. Пол покрывала затвердевшая грязь, выглядевшая, как штукатурка. Поверхности стен и колонн украшали раскрашенные рельефы, смоделированные на слое штукатурки, нанесённой на поверхность скалы. Здесь, где покоилось само тело еретика, ярость его врагов проявилась полной мерой. Бо́льшая часть штукатурки исчезла. Однако некоторые рисунки были очерчены в виде набросков на самой скале до нанесения гипса, и эти грубые наброски всё ещё сохранялись.
– Мы начнём с задней стены, – сказала я Рене. – Я в правом углу, вы слева. Посмотрите сначала на меня: уверена, что вы знакомы с техникой, но у меня – свои методы.
Процесс сухой протирки состоит в прижатии тонкого листа бумаги над резьбой кончиками пальцев. Разумеется, влажная протирка даёт более точные копии, но часто повреждает разрушающиеся рельефы и удаляет последние следы любой оставшейся краски. Техника протирки самоочевидна: мягкие карандаши и постоянное, равномерное давление. Для рук это очень тяжело, особенно при работе на вертикальной поверхности.
Не буду подробно останавливаться на рабочих условиях. Представьте себе самый жаркий, самый пыльный, самый мёртвый, самый сухой климат, который может вообразить ваш разум, а затем удвойте силу этого представления, и тогда получите некоторое представление о том, что мы с Рене пережили тем днём. Я намеревалась держаться, пока не упаду, а Рене – ни в чём не уступить заурядной женщине (хотя, конечно, держал свои мысли при себе). Ради него, а не себя, я устраивала время от времени перерывы – отдохнуть, подышать воздухом и освежиться. Для предотвращения обезвоживания необходимо значительное потребление воды. Каждый раз, когда мы поднимались наверх, мои глаза искали Эмерсона. И каждый раз он был в другом месте: заново измеряя комнату, уже измеренную Чарли, и заявляя ему, что он всё сделал неправильно; критикуя Абдуллу за то, что тот просмотрел глиняный черепок в трещине на полу; запугивая небольшую группу рабочих, которую лично предоставил Сайрусу и так далее.
Я услышала слабый стон, донёсшийся со стороны Рене. И ободрила:
– Как только я закончу с этим листом бумаги.
Эмерсон взял одну из зарисовок, законченных мной, поднёс её к лампе, хмыкнул и бросил обратно.
Когда мы вышли, долина уже погрузилась в синие тени. Рене, задыхаясь, рухнул на уступ. Я сунула ему свою флягу; вода так нагрелась, что в ней спокойно можно было заварить чай, но она придала юноше сил. Однако мне пришлось помочь ему спуститься по склону.
– Как успехи? – спросила я Сайруса, который ждал внизу.
– Не так много. Эмерсон настаивает на том, чтобы мы просеивали каждый чёртов квадратный дюйм песка. При такой скорости потребуется две недели, чтобы добраться до скалы. До сих пор мы нашли диоритовую кувалду, которую древние использовали для разрушения скалы, и четыре куска керамики. – Сайрус вытер пот со лба рукавом, а затем, моргая, взглянул на меня. – Но бедная моя дорогая девочка, вы выглядите так, будто целый день провели в паровой бане. Вы, должно быть, полностью вымотались.
– Не совсем. Добрая чашка горячего чая и добрая чаша с тёплой водой, чтобы вымыть лицо – и мои силы полностью восстановятся.
– Есть способ получше, – взял меня за руку Сайрус. – Идём со мной и посмотрим, что сделали мои ребята.
Они умудрились сотворить небольшое чудо. Местность совершенно не способствовала разбивке лагеря. Центральное пространство было настолько узким, что палатки и тенты следовало располагать по длинной линии вместо того, чтобы сгруппировать их вместе. Для очистки земли от камней потребовалось бы несколько недель, но люди откатили часть больших валунов и подготовили относительно плоские поверхности, где можно было установить палатки. Коврики и циновки смягчали галечный грунт, а раскладные кровати обещали комфортабельный отдых. Даже древесину и сушёный верблюжий навоз для костра пришлось захватить с собой, потому что вблизи не нашлось бы и сухой ветки. В сумерках пылало несколько огней, рядом с палатками висели фонари. Возле каждой палатки стояли кувшины с водой, тазы и полотенца.
– Неудивительно, что вы наняли так много ослов, – заявила я Сайрусу, бросавшему в мою сторону восхищённые и сдержанно-горделивые взгляды. Мы осмотрелись вокруг. – Вы отправили их обратно после разгрузки?
– А почему нет? Человек может карабкаться по такой изрытой местности так же быстро, как ослик – двигаться. – Некоторое время он колебался, а затем продолжил: – Надеюсь, Эмерсон не закатит истерику, когда узнает, что я приказал остаться кое-кому из моей личной прислуги. Они не очень разбираются в раскопках, но у них острый взгляд и подозрительность, ставшая второй натурой.
– Если ему так хочется, пусть закатывает. Я одобряю, и считаю, что всё ещё могу заставить – вернее, убедить – Эмерсона принять неизбежное. Как вам удалось уговорить свою команду взять на себя обязанности охранников?
– Деньги – великий увещеватель, дорогая моя. Но не стоит больше говорить об этом. Посмотрим на ваше жильё и проверим, не забыл ли я чего-нибудь необходимого или желаемого.
Единственная ошибка, которую я смогла найти – избыток излишней роскоши, включая мягкие подушки и симпатичный фарфоровый чайный сервиз.
– Не выйдет, Сайрус, – улыбнулась я. – Эмерсон расплавится от сарказма, когда увидит эти взбитые подушки.